Р. Стайн - Пропавшая девушка Страница 23

Дел в магазине оказалось невпроворот, поскольку всем хотелось погонять на свежем снегу. Сначала я долго стоял за кассой. Потом разъяснял новым покупателям разницу между моделями саней.

Время от времени я проверял телефон. Надеялся, что позвонит Лиззи. С того вечера, как она украла кольцо моей матери, от нее не было ни слуху, ни духу.

Может, следовало известить об этом полицию?

Впрочем, сейчас это казалось совершенно не важным. В том смысле, что никак не помогло бы в розыске и поимке Энджела. К тому же, я все еще лелеял нелепую надежду, что она сможет мне все объяснить. Я не мог выбросить из головы нашего долгого поцелуя… как она удерживала мою голову и как отчаянно льнула ко мне…

Я не хотел, чтобы она оказалась воровкой. Я не хотел, чтобы у нее были неприятности. Я не из тех ребят, что вечно витают в облаках. Хоть кого спросите. Вам наверняка скажут, что я самый что ни на есть приземленный, рассудительный человек. И тем не менее, я буквально грезил о Лиззи.

Сказать по правде, я не мог выбросить ее из головы.

Так почему же она не выходила на связь? Почему не пришла меня навестить? Наверняка ведь она слышала об аварии, о том, что случилось с Гейбом…

Немолодая пара, одетая в одинаковые синие пуховики с капюшонами, какие, должно быть, носят разве что на Аляске, взяла напрокат двух «Арктических кошек». Я принял у них кредитку. Мужик обстоятельно рассказывал мне, что на снегоходах они катаются впервые. Я кивал, а сам почти не слушал его. Я убеждал себя сосредоточиться на работе. Но это было нелегко.

Вернувшись домой около пяти, я обнаружил, что в гостиной меня дожидаются Диего и Кэтрин. Мама угостила их горячим какао с зефиром, и они сидели рядышком на зеленой кушетке с зелеными чашечками в руках.

Я кинул куртку на стул и прошел в комнату.

— Эй, как дела?

Волосы Кэтрин спадали на лицо, словно она забыла причесаться. На ней был лыжный свитер в красно-голубую полоску, синяя юбка и черные леггинсы. Диего был в обычном своем прикиде — огромной бордово-серой толстовке с эмблемой нашей школы и потертых джинсах.

— Твоя мама сказала, что ты был в магазине, — сказала Кэтрин. — Все нормально?

Мне кажется, Кэтрин восприняла смерть Гейба тяжелее, чем любой из нас. Я даже не знал, что они были настолько близки. Нестерпима была сама мысль, что кто-то, кто был нам так дорог, кого мы видели каждый день, внезапно ушел от нас. Ушел безвозвратно.

Кэтрин, казалось, вот-вот разревется. У Диего на верхней губе застыли шоколадные «усы». Он даже не пытался их стереть.

Я упал в кресло напротив них.

— В магазине был полный капец. Сами знаете, свежий снег. Всем охота покататься.

— Когда в последний раз, мы катались на снегоходах, это был последний раз, когда я была счастлива, — проговорила Кэтрин, уткнувшись взглядом в кружку с какао, стоявшую у нее на коленях.

Диего обнял ее рукой за плечи, пытаясь утешить.

— Есть что новенькое по этому выродку? — спросил он. — Полиция не напала еще на след? Ты хоть что-нибудь слышал обо всем об этом?

Я покачал головой.

— Вообще ничего.

— И что же нам делать все это время? — спросила Кэтрин срывающимся голосом. — В смысле, прикинемся, что все хорошо? Будем себя вести нормально, как будто нет никакого сбрендившего маньяка, который пытается нас всех перебить?

Ответить я не успел. Мы дружно повернулись на громкий стук во входную дверь. Я вскочил и подбежал к ней. На всякий случай я выглянул в окно гостиной, но окно настолько замерзло, что разглядеть посетителя я не смог.

Мама подоспела к двери одновременно со мной. Приоткрыв дверь, я уставился на полицейского. Уже сгустились темно-синие сумерки, а фонарь над крыльцом не горел. Лишь через несколько секунд я узнал в стоявшей на крыльце фигуре офицера Гонзалес. Благо и форменная зимняя шапка-ушанка отчасти скрывала ее лицо.

— Могу я войти?

Мы с мамой отступили в сторонку, давая ей дорогу. Она отряхнула тяжелые ботинки на коврике с надписью «МИЛОСТИ ПРОСИМ!», сняла свои черные перчатки и затолкала их в карманы куртки.

— Простите, что прерываю, — сказала она.

— У вас есть новости? — спросила мама.

— Не совсем, — отозвалась Гонзалес. Тут она увидела Диего и Кэтрин, напряженно застывших посреди гостиной. — О, превосходно. Тут и другие ваши друзья. — Она направилась к ним, а мы с мамой последовали за ней.

— Возможно, кто-нибудь из вас сумеет дать мне хоть какую-то информацию об этой девочке, Лиззи Уокер, — произнесла Гонзалес.

— Зачем? — удивился я. — Вы же сказали, что свяжетесь с руководством школы и…

Офицер Гонзалес пристально посмотрела на меня.

— В школе нет записей о Лиззи Уокер, — сказала она. — Абсолютно никаких.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Наши дни

Я проснулся следующим утром с мыслями о Лиззи. Сон не отпускал меня. Во сне я разговаривал с Лиззи по телефону. На протяжении всего сна. При этом я видел нас обоих, одновременно. Мы словно бы находились в одной и той же комнате и, тем не менее, продолжали долгий телефонный разговор.

Моргая спросонья, я никак не мог вспомнить, о чем мы говорили. Сон начал выветриваться из головы; я сел и уставился на трепещущие занавески. Комната была выстужена. Я не помнил, чтобы оставлял окно открытым.

Взгляд упал на подключенный к заряднику телефон на столе. Ну почему я никогда не разговаривал с Лиззи по телефону? Почему мы никогда не переписывались?

У нее нет телефона, вспомнил я. Она говорила, что не может себе его позволить. Я представил ее в тот день, ворующей продукты из супермаркета.

— Может, она действительно бедная, — пробормотал я себе под нос.

Но если она так бедна, как она может жить здесь, в Норт-Хиллс, самом престижном районе в Шейдисайде?

Впрочем… возможно, она здесь и не живет.

Я вспомнил другой вечер, когда хотел подвезти ее до дома, а она отказалась. А в первый вечер, когда она появилась в моем доме, сказала, что заблудилась. При том, что якобы живет от меня в паре кварталов.

Скорее всего, она лгала. Но… зачем?

— Может, она в бегах, — сказал я себе вслух.

Или, возможно, она сумасшедшая.

Она украла кольцо моей матери, а потом показывала его всей школе. Такое поведение никак не назовешь нормальным. Я вспомнил тот день в школе, когда она воткнула мне в палец булавку. «Теперь мы с тобой связаны кровью», — сказала она тогда.

Мы связаны кровью — а я не знаю о ней ровным счетом ничего.

Я наспех принял душ, продолжая думать о Лиззи. Надел джинсы, футболку и свитер. Снизу, из кухни, тянуло запахом кофе. И яичницы. Мама любит жарить яичницу по утрам. Я уже натягивал зимние ботинки, намереваясь идти в школу, как вдруг мой сотовый запиликал.

Сообщение. Я взял телефон и прочел на экране:

Тебе, видно, нужны уроки вождения. Поможет избегать катастроф.

У меня отвисла челюсть. Энджел.

Я в упор таращился на экран, стискивая в руке телефон. Может, он напишет что-нибудь еще?

Нет. Это было единственное сообщение.

Я вскочил с кровати в одном ботинке.

— Эй, мама! Папа! — заорал я и заковылял к лестнице. — Эй, посмотрите!

Я неуклюже доковылял до кухни. Папа сидел за столом, перед ним стояла тарелка с яичницей, кофе в его чашке оставалось на донышке. Мама отвернулась от плиты с металлической лопаточкой в руке.

— Майкл? Что там?

Я показал им сообщение от Энджела. Они аж рты разинули.

— Наверное, его можно отследить, — сказал папа. Он достал свой телефон из кармана брюк. — Я сохранил номер этой полицейской, Гонзалес.

Он набрал номер и стал ждать ответа. Покачав головой, мама снова занялась яичницей. Папа начал рассказывать Гонзалес о послании Энджела. Похоже, она дала ему указания, каким образом можно отследить телефонный номер. Папа пробовал и так, и эдак, но всякий раз всплывало одно и то же слово: «заблокирован».

Он с хмурым видом протянул мне мой телефон.

— Да, офицер, мы боимся, — говорил он. — Этот ненормальный по-прежнему на свободе. По-прежнему угрожает нашему сыну. Еще бы мы не боялись! — Он умолк и долго слушал ее. — Тоже мне, успокоили, — снова заговорил он. — Он все так же издевается. Он все так же пишет. Он вас не боится. А вы до сих пор не продвинулись ни на йоту.

Она что-то сказала в ответ и отключилась. Папа сел, сердито глядя на телефон.

— Твоя яичница остынет, — напомнила ему мама. — Сейчас ты ничего больше не можешь сделать.

Папа что-то пробормотал себе под нос. Мама поставила на стол еще одну тарелку с яичницей для меня. Есть мне не сильно хотелось, но еще меньше хотелось вступать в пререкания. Она относится к своей яичнице слишком серьезно. Так что я в одном ботинке уселся за стол и постарался съесть столько, сколько смог.

Занятия начинались в половине девятого, так что из дому я вышел примерно в восемь пятнадцать. Снова поднялась метель. Свежий слой снега уже лежал поверх слежавшегося. Я спустился по подъездной дорожке и повернул в направлении школы. Стоявший на другой стороне улицы внедорожник мистера Нортрапа был укрыт снежным покрывалом толщиной в добрый фут. Двое молодых людей разгребали подъездную дорожку перед домом Миллеров на углу. Скрежет их лопат, да скрип снега под ногами — вот все, что я слышал.