Марина Елькина - Тайна серебряного гусара Страница 24

— До первого июля, — закончил Генка и покраснел. — Это я написал объявление. Сумочка уже тогда была у нас, и мы расшифровывали письма.

— Я догадался. Чуть позже. Когда все-таки поговорил со строителями. Я подумал, что вы отнесете статуэтку в музей. Я разузнал, в какой музей поступила вся коллекция Софии Львовны, и пришел туда.

— И там снова столкнулись с нами.

— Да. Едва от вас тогда скрылся. Но теперь я точно знал, после окрика Кирилла… простите, не знаю вашего отчества… что гусар не в музее, а все еще у вас…

— И вы решили нас обокрасть? — спросил Димка.

— Да нет. Я решил успокоиться, взять себя в руки, забыть о проклятии. Но три дня назад, возвращаясь из больницы, я увидел в окне первого этажа тебя. Ты мыл окно, потом вышел, оставил окно распахнутым, а на столе стоял гусар. И я решился. В тот момент я подумал, что это судьба. Я влез на подоконник и дотянулся до статуэтки… И тут ворвалась твоя бабушка. Честно говоря, я так перепугался, что принял ее за призрак Софии Львовны.

Мальчишки расхохотались.

— Она не ворвалась, — сквозь смех произнес Димка. — Она вернулась из магазина. Я ее потом полчаса уговаривал, что грабитель ей только померещился.

— На следующий день я вернул статуэтку в музей, — закончил Петр Романович.

— А ваш сын? — спросил Кирилл Леонидович. — Ему стало легче?

Преснов оживился:

— Да! Вот и не верь потом во все эти проклятия! Олежке в тот же день стало лучше. У него упала температура. Врач сказал, что прошел кризис. Теперь дело пойдет на поправку.

— Извините нас, Петр Романович, — смутился Генка. — Мы же не знали ничего ни про вас, ни про вашего сына.

— Я понимаю, понимаю.

— До свидания, Петр Романович. Пусть сын выздоравливает. Мы будем этому очень рады, — сказал Кирилл Леонидович и поднялся с дивана.

За ним поднялись и мальчишки.

— Гусара я верну в коллекцию, — пообещал Кирилл Леонидович. — Обязательно.

— А сейчас он с вами? — спросил Преснов. — Оставьте мне его на недельку. Мне показалось, что там была встроена тайная пружина.

— Да. Она открывала рубиновое сердце.

— Я ведь неплохой механик. Я попробую починить.

Мальчишки неуверенно переглянулись, а Кирилл Леонидович, не раздумывая, протянул статуэтку Преснову.

— Конечно. Попробуйте. Было бы очень хорошо… Еще раз до свидания!

Глава IX И ЕЩЕ ОДНО ПИСЬМО

Через неделю все встретились в музее у Кирилла Леонидовича. В маленьком кабинетике гости еле разместились.

Были, конечно же, Димка и Генка. Вместе с ними пришла и Ольга Григорьевна.

Петр Романович сразу узнал в Ольге Григорьевне маленькую Олю, радостно улыбнулся ей и представил всем худенького бледненького мальчика:

— Это мой Олежка. Позавчера выписали из больницы.

Кирилл Леонидович смотрел на всех умиленными глазами и часто поправлял на носу тонкую золотую оправу очков.

— Вот гусар, — Преснов с гордостью поставил статуэтку на стол. — Потяните за сабельку.

Генка сидел к столу ближе всех, поэтому сабельку тянул он. Внутри фигурки что-то тихонько прошелестело, щелкнуло, и на груди гусара открылись маленькие створки.

Рубин ярко сверкнул, будто обрадовался свободе, и засиял ровным красным цветом.

— Красота какая! — выдохнула Ольга Григорьевна.

— Я же все-таки неплохой механик, — повторил свою фразу Петр Романович, и маленький Олежка крепко прижался к отцу.

Димка решил задать всем вопрос, который волновал его в последние дни:

— А теперь, когда строители разберут стену арки, они найдут… — Димка замялся.

Он не знал, как сказать: Психа, убитого или скелет, поэтому просто замолчал, и другие его сразу поняли.

— Да, конечно, — ответила за всех Ольга Григорьевна. — Будет большой переполох, но скелет, в конце концов, просто перезахоронят.

— Вот перед ними загадка будет! — воскликнул Димка. — Со всех сторон замурован! Как туда попал?

— Эту загадку они быстро разгадают, — улыбнулась Ольга Григорьевна. — Крышу ремонтировали, покрывали тесом и новой черепицей всего лет десять назад. А до этого провал оставался провалом.

— Кирилл Леонидович, а письма… — спросил Генка. — Письма Софии Львовны и Николеньки вы тоже положите в запасник?

Это терзало его. Положить старые, еле прочитываемые письма в тот запасник-свалку значило одно: бумаги безвозвратно погибнут.

— Нет, — успокоил его Кирилл Леонидович. — Во-первых, для бумажных экспонатов, для документов, есть архив, а не запасник.

Там нормальные условия хранения. А во-вторых, я хочу оформить новую выставку о Первой мировой войне, поэтому письма еще не скоро окажутся в архиве.

— Ой! А самое главное-то! — воскликнула Ольга Григорьевна. — От Илюшки пришло письмо!

— От Илюшки? — в один голос закричали все, кроме Олежки.

Он еще не знал, кто такой Илюшка.

— От Ильи Павловича, — поправилась, улыбаясь, Ольга Григорьевна и вытащила продолговатый конверт.

— Читай вслух, Олечка, — попросил Кирилл Леонидович.

«Олечка, здравствуй!

Пишу тебе на старый адрес. Может, хоть ты ответишь.

Я писал Кириллу, но письмо вернулось. Адресат выбыл. Переехал куда-то?

Если поддерживаешь с ним связь, покажи и ему мое письмо. В общем, я обращаюсь к вам обоим, поэтому начинаю сначала.

Здравствуйте, мои драгоценные Олечка и Кирилл!

Простите меня, непутевого, за все эти годы молчания. Сами знаете, как в юности — столько событий, планов, новостей, что детство как-то отодвигается на второй план, хотя вас я помнил и любил всегда. Теперь я стал мудрее, так же как и вы, да вот не могу выйти с вами на связь.

Давайте я сразу расскажу о себе, чтобы потом к этому не возвращаться.

После школы окончил мореходное училище. Получил распределение в Мурманск, там до сих пор и обитаю. Работаю капитаном сухогруза.

О работе писать можно долго. Чего за двадцать лет только не случалось! И тонул, и в интересные плавания ходил, и много чего повидал.

На берегу у меня тоже все в порядке. Жена, две дочери. Старшую назвал Олей, в честь тебя, Олечка.

Есть и много друзей. Но таких, как вы, я больше никогда не встречал. С вами было так спокойно и надежно, как, наверное, бывает только с друзьями детства. С вами я пошел бы и в шторм, и в штиль.

А ты, Олечка, как поживаешь? Я и представить не могу, какая ты сейчас. Что вышло из той девчонки-разбойницы, которая рвала мне рубашки и стреляла из арбалета лучше любого снайпера? Наверное, солидная дама? Мать семейства? Олька! Характер-то прежний?

Кирилл, как ты? Не забыл французский?

Не растерял еще все хорошие манеры, которые в тебя усердно впихивала София Львовна?

Наверное, нет. Вот ты-то вряд ли изменился. Опишу твой портрет, потом скажешь, такой или отличаешься.

Ты худой, не очень высокого роста, такой же тихий и вежливый. И доброту из твоих глаз вряд ли может выбить даже наша сумасшедшая жизнь. Так?

Когда мне бывает худо и хочется сорваться на кого-нибудь из подчиненных, я сразу вспоминаю тебя и стараюсь сдерживаться. Поэтому слыву здесь эталоном вежливости и такта. Но вы-то знаете, какой я.

Пишите мне обо всем. О ваших семьях, о ваших детях. Может, когда-нибудь приедете к нам в Мурманск, будем очень рады, на сухогрузе покатаю.

Закончится навигация, и я постараюсь приехать к вам, чтобы увидеть воочию.

Помните нашу войну с собачниками, Психа, дядю Ваню, нашу клятву никогда не забывать друг друга?

Я эту клятву нарушил, каюсь. Никогда не забывал, но и никогда не писал, а это было вторым условием.

Знаете ли что-нибудь о Пете, нашем дворнике? Жалко человека.

Я вспоминаю о нем всегда с грустью. Может, моя в том вина, что вся жизнь у него наперекосяк пошла? Вот тридцать лет думаю и никак решить не могу.

Интересно, где наш серебряный гусар? Помните — искали?

Убедились, что я все помню и никогда не забывал?

Я очень надеюсь на нашу встречу зимой, а пока посылаю в эфир сигнал «SOS» — найдитесь! Отзовитесь! Напишите!

Целую вас и крепко обнимаю.

Илья».

Все надолго замолчали. Кирилл Леонидович перечитывал про себя письмо Ильи и улыбался.

Петр Романович даже прослезился, когда услышал о себе, и теперь изредка шмыгал носом. Молчание прервал Димка. Он засмеялся и радостно и довольно возвестил:

— Ну вот, Ольга Григорьевна, а вы говорили, что люди стараются забыть свое детство. Я же знал — так не бывает!