Ежи Брошкевич - Тайна заброшенной часовни Страница 24

— С удовольствием, — шепнула Катажина, вновь с отчаянием ощущая, как горячая волна заливает ее щеки, лоб и даже подбородок.

На этот раз, однако, покраснела она как нельзя кстати. Влодек был польщен и вновь вырос в собственных глазах. И даже, повеселев, перестал глядеть на Брошека, как боксер перед началом матча на своего соперника. А на Катажину бросил нежный взгляд, заставив ее покраснеть еще больше.

— Я тоже… — пробормотал он, — я тоже… с удовольствием.

Брошек понял, что опасность миновала.

— Ну ладно, — сказал он. — За работу, как справедливо заметил Влодек. At work, ребятушки, вперед, en avant, avanti, ragazzi! Дежурит Влодек. Пацулка с Альбертом посмотрят, не оставила ли Неизвестная Личность каких-нибудь следов. А я пошел к Краличекам и компании — постараюсь разузнать, как они провели вчерашний вечер.

И, не откладывая, отправился на другой берег.

Минуту спустя Катажина с Пацулкой зашагали в сторону леса. Влодек остался на веранде один.

Катажина раза два с тоской оглянулась, но дух Альберта быстро поставил ее на место. Ведь не кто иной, как Альберт, настоял на том, чтобы она на время рассталась с… известно с кем. Сама Катажина, конечно же, предпочла бы разыскивать следы Неизвестной Личности вместе с Влодеком.

Впрочем, и она не хуже Альберта понимала, что в этом случае ее внимание бы рассеивалось, затрудняя поиски. Поэтому она первая предложила кандидатуру Пацулки; после короткого совещания предложение было принято тремя голосами при одном воздержавшемся (Влодеке).

И в этом тоже была своя прелесть.

На мосту Брошек приостановился. Казалось, он обдумывает, сколь велика возможность наводнения — иначе зачем ему было так долго всматриваться в быстрое течение, образующее мощные водовороты у мостовых быков.

Однако на самом деле Брошек думал о том, что Ике гораздо больше идет «конский хвост», чем коса (хотя и с косой, если ее высоко заколоть, тоже неплохо), но лучше всего ей, пожалуй, было бы с короткой стрижкой. Разговоры об этом шли уже целый год, но Ика под разными предлогами уклонялась от посещения парикмахерской. Последние два месяца, правда, друзья перестали уговаривать ее остричь волосы, а это означало, что по прошествии двух последующих она — из духа противоречия — скорее всего решится на такой шаг.

Придя к этому заключению, Брошек тихонько рассмеялся и перешел на другой берег. В окне домика под красной черепичной крышей маячило лицо пани Краличек. Вежливо ей поклонившись, Брошек свернул к домику, изобразив на своей физиономии чуть заискивающую глуповатую улыбку подлизы-ученика, пытающегося угадать, чего от него хочет учитель.

Войдя во двор и не переставая улыбаться, Брошек молниеносно огляделся. И увидел роскошный пепельно-серый автомобиль, по-прежнему стоящий в сарае с поднятым капотом, и торчавшие из-под него ноги, без сомнения принадлежавшие пану Адольфу.

Против открытой двери сарая на маленькой терраске сидела панна Эвита, которую Брошек впервые увидел улыбающейся; улыбка ее предназначалась маленькому, похожему на клубок шелковистых золотых ниток спаниельчику, которого она держала на коленях. Щенок, тоненько повизгивая, тщетно пытался ухватить панну Эвиту за ее прелестный носик.

— Гадкий сценоцек, — нежно ворковала панна Эвита, — невоспитанный, просто невозмозный. Ну поцему ты такой оцаровательный и такой гадкий?

— Добрый день. — Брошек шаркнул ногой и поклонился поочередно панне Эвите, ногам пана Адольфа и, наконец, пани Краличек в окне. — Я иду за газетами и на почту, — сказал он. — И подумал, что не мешало бы к вам зайти и спросить, не нужно ли чего. В ларьке или на почте.

Пан Адольф, видимо, был не в духе, что — принимая во внимание его занятие, — не вызывало удивления.

— На почте? Это еще зачем? — простонал он из-под машины. — Наша почта не здесь, а в Выдмухове. Какой черт нас тут держит?

— Ты зе сам говорил, Долек, — сказала панна Эвита, — сто не церт, а сцепление.

Долек пробормотал что-то невразумительное, а панна Эвита опять принялась сюсюкать над своим песиком. Брошеку почему-то стало неловко. Панна Эвита была потрясающе хороша: лицо ее освещала сияющая улыбка, глаза блестели, волосы казались золотистее самого настоящего золота… Но голос…

— Может быть, вам нужны газеты или еще что-нибудь, — не сдавался Брошек.

— Коли уж он так любезен, — раздался в глубине дома страдальческий голос пана Краличека, — пусть принесет полдюжины пива.

— Ендрек!

Это прозвучало, как удар бича. Пани Краличек была особой решительной.

— Нет так нет, — покорно, хотя и не без затаенного раздражения сказал пан Краличек. — Но во всяком случае пускай купит два фонарика. Или три.

— Одного тебе мало, Ендрусь? — уже мягче спросила пани Краличек.

— Мало! — крикнул Ендрусь и высунулся в окно. — Вечно кто-то куда-то засовывает мои вещи, а потом человек в темноте разбивает себе голову.

Брошек уставился на пана Краличека, не в силах вымолвить ни слова, даже поздороваться. Вид у веселого толстяка был весьма жалкий: левый заплывший глаз украшал синяк великолепного сине-зеленого цвета, правая щека была исцарапана, словно он брился бороной, на подбородке красовался второй синяк — поменьше, чем под глазом, но тоже очень внушительный.

Брошек с трудом прокашлялся.

— Ого! — воскликнул он наконец. — Что случилось?

— Ничего. Сам видишь, — вздохнул пан Краличек. — Жажда меня вчера, понимаешь, замучила. Компанию мне никто не захотел составить, и потопал я один выпить пива. Естественно, кто-то из моих дорогих друзей куда-то задевал мой фонарик. И на обратном пути я впотьмах врезался мордой в кусты. Вон там, за мостом.

— Кто-то задевал! — язвительно крикнул пан Адольф из-под машины. — Сам небось оставил в городе.

— Ничего подобного! — вспылил пан Краличек. — Взял я его. Я точно помню.

— Ендрусь! — строго сказала пани Краличек. — Твоя память…

— Но на этот раз…

— Не кричи! — с улыбкой произнесла пани Краличек, и бедный Ендрусь немедленно замолчал.

— Нехоросый Ендрусь пугает мою собацку, — обиженно сказала панна Эвита, потому что спаниель испуганно взвизгнул.

— Я плохо вижу в темноте, — пожаловался пан Ендрусь, — но Долек со мной идти отказался, хотя сам тут же куда-то слинял.

Неведомая сила вытолкнула пана Адольфа из-под машины.

— Ну, знаешь! — завопил он. — Я мотаюсь по всей округе в поисках механика для твоей машины, а ты на меня же всех собак готов повесить! Только из-за того, что я не потащился с тобой дуть какое-то паршивое пиво!

— А где он, твой механик? — глупо хихикнул пан Ендрусь. — Его тоже я потерял?

— Постыдился бы, Ендрусь! — одернула его пани Краличек.

Пан Адольф только молча смерил приятеля уничтожающим взглядом и снова исчез под машиной. Но, похоже, руки у него сильно дрожали, и он что-то не то сделал: двор вдруг огласился отчаянным ревом клаксона.

Звук был устрашающий. Пан Краличек так и присел, его жена поморщилась и заткнула уши, а самая чувствительная из всех панна Эвита вскочила, выронив спаниеля.

Щенку, вероятно, нечасто удавалось вырваться на свободу, поэтому он, радостно завизжав, опрометью куда-то помчался.

— Лови его! — крикнула пани Краличек.

— Дерзите его! — закричала Эвита.

Однако собачка, ловко сманеврировав, проскользнула между растопыренными руками панны Эвиты и Брошека и, протиснувшись в дырку в заборе, с веселым лаем понеслась по круто спускающейся вниз дорожке.

Брошек мгновенно понял, куда мчится опьяневший от счастливого ощущения свободы щенок, и на секунду оцепенел. Однако тут же пришел в себя и кинулся за ним. С разбега перемахнув через забор, он в несколько скачков догнал спаниеля. И, точно вратарь на низкий мяч, бросился на него и бесцеремонно схватил за хвост и задние лапы. Щенок жалобно заскулил, а лицо приближающейся панны Эвиты исказила злобная гримаса. Когда же, подбежав к поднимающемуся с земли, бледному от волнения Брошеку, она увидела, что тот поймал собачку буквально в метре от обрывистого берега реки, прямо над тем местом, где бурлил один из грозных водоворотов, то просто разрыдалась.

— Бозе мой, Бозе мой! — запричитала она сквозь слезы.

Потом схватила собачку на руки. Потом обняла Брошека за шею и… принялась осыпать его лицо жаркими благодарными поцелуями.

Брошек замер. В голове у него была полнейшая пустота. На щеках и лбу горели поцелуи. В лицо ударял крепкий запах духов.

В этот самый момент опять заревел клаксон, но не в сарае, а на мосту.

Там остановилась возвращающаяся с базара машина. Из окна высунулась Икина мать; сидевшая рядом с ней Ика напряженно глядела прямо перед собой.

— Эй, Брошек! — крикнула мама. — Можешь не ходить за газетами. Я все купила. Ну и… прими мои поздравления!