Сыщики с Нанкин-роуд - Сильвия Алиага Страница 24

– Ой, Шаожань, мне очень-очень жаль.

– Не стоит беспокоиться. Прошло уже так много времени… Правду сказать, я даже не слишком хорошо их помню. После их смерти два года я жил в приюте, потом сбежал и стал бродягой, просил милостыню, пока меня не нашел Хуберт.

– Так вы с ним и познакомились?

Шаожань кивнул.

– Хуберту было тогда лет шестнадцать-семнадцать, и он всего несколько месяцев как приехал в Шанхай. Ну и вот, с того дня меня стал воспитывать мастер Вэй. Мне тогда было семь, но я почти не говорил, будто бы у меня в мозгу стоял какой-то блок: не получалось выстраивать слова друг за другом. Читать и писать я, разумеется, тоже не умел.

Эмма смотрела на Шаожаня, стоявшего к ней боком, в совершенном остолбенении от этого внезапного признания. Ей было неимоверно трудно представить себе такое его прошлое, видя, как свободно и непринужденно он ведет себя за стойкой регистрации отеля «Белгравия». Он продолжил:

– Я вот что хочу сказать: они – моя семья. Всем, что у меня есть, я обязан им: Джонатану, Хуберту и, прежде всего, мастеру Вэю. Я бы все отдал, только бы… – Он не договорил и перевел взгляд на Эмму. – Слушай, мне жаль. Жаль, что я сказал тебе тогда, что хочу, чтобы ты держалась подальше от Джонатана и что я тебе не доверяю. То, о чем он только что тебя попросил: чтобы ты посидела с ним этой ночью… – Казалось, он размышлял над своими словами. – Я рад, что ты с ним там, в «доме», и что ему есть на кого положиться.

Эмма молча кивнула, пытаясь найти нужные слова в ответ. Она чувствовала себя растерянной и смущенной. С каждой секундой, проведенной с Шаожанем, ее мнение о нем менялось, трансформировалось: сглаживались острые углы их отношений, то и дело открывались новые тропы, еще более извилистые. И только теперь ей неожиданно пришло в голову, как она сможет отблагодарить его за искренность.

– А я никогда даже и не видела своего настоящего отца, – сказала она. – Он бросил мою мать еще до моего рождения. Мистер Дойл – это тот человек, что растил меня и дал мне свою фамилию, а я звала его папой, но на самом деле он отец Элис и Маргарет. Но сейчас оба они – и мать, и мистер Дойл – уже в могиле. Мистер Дойл подцепил на заводе, где он работал, какую-то хворь, болезнь легких, и за зиму она усугубилась. А уже следующим летом умерла мама – от холеры, как и твои родители. В нашем квартале случилась вспышка холеры, и многие умерли. Мне было девять, когда мы с Элис остались без родителей, а ей – пятнадцать, как мне сейчас. Понятия не имею, как ей это удалось – меня вырастить. Но совершенно точно ей пришлось очень нелегко.

Шаожань взглянул на нее с явной симпатией и, помолчав несколько секунд, смущенно улыбнулся.

– Да, что правда, то правда – везунчиками нас не назовешь, – в конце концов произнес он.

Эмма расхохоталась, не в силах удержаться, Шаожань засмеялся вместе с ней. И еще какое-то время они оставались там, созерцая пальмы и кактусы, пока все в отеле ожидали мистера Поула и готовились к его прибытию.

И вдруг она поняла, что сегодня провела несколько минут с Шаожанем наедине. Все между ними пока еще было очень подвижным и слишком хрупким, чтобы назвать это дружбой, во всем этом было слишком много невысказанных слов и незаданных вопросов. Но все же, когда солнце стало опускаться за стеклянную крышу оранжереи, между ними установилось молчание, которое уже не казалось столь густым и напряженным, как раньше. В первый раз им было действительно хорошо и уютно рядом друг с другом.

XX

Элис пришлось признать, что сложившийся в ее голове образ владельца отеля «Белгравия» в очень незначительной мере соответствовал, если не сказать, что абсолютно не соответствовал, действительности.

Весьма далекий от царственного и грозного образа рыцаря, созданного ее воображением, мистер Монтгомери Поул являл собой ничем не примечательного мужчину приблизительно сорока лет, среднего телосложения, с мягкими манерами и легким акцентом юго-западных областей Англии. В нем с трудом можно было обнаружить внешнее сходство с его сыном Джонатаном. Оба они были блондинами, однако цвет его шевелюры был гораздо ближе к темно-рыжему, чем к льняным волосам мальчика, к тому же отец явно не мог похвастаться теми правильными, гармоничными чертами лица, отличавшими сына. В холл отеля он вошел в сопровождении Хуберта, который с экипажем встречал его в порту, и пары служащих отеля, взявших на себя заботу о его багаже. Джонатан, стоя подле Маргарет, ждал отца в холле вместе со всеми работниками отеля текущей смены.

– И где же мой маленький предприниматель? – вопросил мистер Поул, переступив порог, и стал выискивать среди множества собравшихся лицо сына. Джонатан сделал шаг вперед и подошел к только что прибывшему с покорной улыбкой.

– Добро пожаловать, папа, мы рады снова увидеть тебя.

Мистер Поул издал смешок, заметив его, и стиснул парня в жарком объятии, на которое Джонатан ответил с задержкой в секунду.

– А ты, я погляжу, чем дальше, тем больше становишься похож на мать, – попенял ему этот господин, улыбаясь, и чуть отстранился от сына, чтобы получше его рассмотреть. – И все меньше – на меня. Что ж, полагаю, что это весьма разумный выбор: она всегда была красивее меня. А как ты вел себя в этом году? – Он повернулся к Хуберту, наблюдавшему за встречей отца и сына с безопасного расстояния. – Создавал ли он вам проблемы?

– Ни единой, мистер Поул, – быстро ответил Хуберт. – Джонатан с каждым днем все больше втягивается в управление отелем, в полном соответствии с вашими пожеланиями.

Элис сильно сомневалась в том, что это соответствовало действительности. За время, проведенное ею в этих стенах, она ни разу не замечала, чтобы Джонатан заинтересовался какими-нибудь обыденными занятиями.

Однако мистер Поул, судя по всему, был вполне удовлетворен полученным ответом.

– Хороший мальчик, – заключил он, и Элис не совсем поняла, относится ли эта оценка к Хуберту или Джонатану. – А теперь, с вашего позволения, я, пожалуй, приму ванну и переоденусь во что-нибудь более приличествующее случаю – встрече с замечательными постояльцами, почтившими нас в эти дни своим присутствием.

Более мистер Поул ничего не сказал, но Маргарет дала распоряжение двум своим ассистентам, чтобы они проводили мистера Поула на третий этаж, в номер люкс северного крыла, и приготовили ему ванну. И послала коридорного поднять в указанный номер тяжеленный сундук, а горничную – в кухню, передать распоряжение: пусть приготовят и принесут в номер поднос легких закусок, «чтобы мистеру Поулу было чем перекусить до ужина».

– Такая же расторопная, как и всегда, моя дорогая, – отозвался мистер Поул, с искренней симпатией взглянув на Маргарет. Потом повернулся к сыну и легонько похлопал того по щеке. – Увидимся позже, Джонатан. С тобой тоже, Хуберт.

И покинул холл с той же беззаботной энергичностью, с какой переступил порог, после чего все сотрудники хором выдохнули и разошлись по своим делам.

Элис подошла к Маргарет.

– Судя по тому, в каком все были напряжении, я ожидала от него чего-то другого. Мне он показался довольно симпатичным.

Маргарет только пожала плечами.

– Никто и не говорил, что это не так, – ответила та, – но при этом он остается их шефом, начальником, которого люди видят раз в год. Естественно, он их пугает. Кстати, тебе нужно пойти наверх и приготовиться к сегодняшнему вечеру.

Элис почувствовала, как забилось сердце. Так, значит, Маргарет тоже в курсе, что она приглашена на ужин.

– Слушай, Мэг, что до этого… Я сказала Хуберту, что подумаю на эту тему, но, может быть, лучше бы пригласить на этот ужин не меня, а Эмму.

Выгнув бровь, Маргарет удивленно поглядела на сестру.

– Эмму?

– У Эммы отлично получается держаться с людьми из высших кругов общества, – пояснила свою мысль Элис. – К тому же ее присутствие послужит Джонатану гораздо лучшей поддержкой, чем мое.

Маргарет рассмеялась, и Элис задалась вопросом, как же это могло так случиться, что обе ее сестры, которые и познакомились-то всего несколько недель назад, смеются над ней так похоже.

– Так, значит, забота о Джонатане послужила Хуберту предлогом, чтобы пригласить тебя на ужин? Ну же, Элис, неужели ты настолько наивна, что смогла в это поверить?

Она залилась румянцем.

– Я полагаю, что и Эмма, и ты всё не так