Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей Страница 25

Потом еще раз от корки до корки перелистали библию, но ни безмолвная схема, ни многочисленные точки опять ничего не объяснили им.

Никита разыскал среди книг «Похождения Ната Пинкертона». Увлекся. Оказывается, Пинкертон — это почти Шерлок Холмс. А Петька нехотя раскрыл «Тайны женского очарования» и, сплевывая и ругаясь время от времени, стал читать эти непонятные тайны.

Потом, уже обжившись на сеновале, по-домашнему сняли ботинки и легли спать, укрывшись телогрейками.

Никита в эту ночь воевал на немецкой субмарине. С двумя пистолетами в руках он застрелил капитана. Потом через торпедный аппарат выбросил за борт мисс Фейл и вместе с юнгой захватил весь корабль. Под двумя флагами — английским и советским (советский — чуть выше) — они стали громить фашистские корабли на их же лодке.

Петька нашел дворцы. И будто бы Петька — Великий Визирь: куда он ни пойдет, золото так и сыплется к его ногам. А кругом алмазы, алмазы. Он велит мастерам сделать матери курятник из чистого золота, с золотыми насестами. И у петуха в гребне — жемчужина. Весь мир подвластен Петьке. Он даже не знает уже, чего пожелать… У него больше нет желаний. Он не успевает подумать что-нибудь, а разные арабы, абреки, ашуги уже несутся сломя голову, чтобы желание его было выполнено. Но жизнь у визиря несчастливая. Все почему-то восхищаются огромной бородавкой на его носу. Он хочет ее прикрыть, он старается спрятать ее под чалму. А все кричат: «Ах, какое очарование! Какая замечательная у него бородавка!» И главное — ее все время видишь. Нет бы села где-нибудь на шее — села прямо на кончике носа, так что на весь мир невольно приходится глядеть через бородавку. А тут еще Никита, будто очумел, хватает его руку и целует в ладошку.

— Сдурел ты?! — спрашивает его Петька.

А Никита слышать ничего не хочет и лезет целовать его в грудь на линии сердца. И все заканчивается дуэлью. Только дерется Петька не с Никитой, а почему-то с Семкой Нефедовым. И Великому Визирю становится даже стыдно, что он поднял шпагу на такого никчемного человека.

Мироед

Весь день с раннего утра стирала во дворе и полоскала белье жена Прокопки. Со двора доносилась ее тихая, осторожная и вместе с тем счастливая песенка:

Ясный месяц за синей рекою…

И так это легко было представить себе: вечер… Синева. Речка. Не Тура, а другая — чистая-чистая, синяя. И месяц над нею. И тихо-тихо. Только песня откуда-то… Путешественники — каждый про себя — стали подпевать женщине.

Но слов они, к сожалению, не знали..

А после обеда, когда хозяйка запела чуть громче и Никита с Петькой обрадовались, что услышат песню до конца, хлопнула дверь на крыльце. Рявкнул Прокопке:

— Чего развеселилась? И песня оборвалась.

— Дома от нее слова не услышишь, а как на выход — пение начинается! Шалава…

— Соб-бака!.. — Петька зажал в кулак штык и сильно ткнул им в тряпье.

— Иди домой! — приказал Прокопка.

— Я еще не все сделала…

— Сказано, домой! — оборвал Прокопка.

— Мироед… — выругался Петька.

Женщина скрылась в избе. А Прокопка остался на крыльце. Дощатый настил поскрипывал под его сапогами. Было непонятно, зачем он угнал жену, если та стирала.

Но вдруг зарычал Шерхан, потом залаял, и в калитку постучали.

— Кто? — громко спросил Прокопка.

— Свои… — послышался неуверенный голос из-за забора.

— С делом или так опять?

— Не все равно тебе — сегодня или завтра… Может, договоримся…

— Я с пустыми руками не говорю! — яростно отрезал Прокопка. — Синица в руках лучше журавля в небе!

— Хороша синица! — опять послышался голос из-за калитки. — За ерунду ведь! Разговору больше… А заломил!..

— А ты что ж думал?.. — хохотнул Прокопка. И разозлился опять: — Больше не толкую! Я свое, сказал — и не ходи без толку!..

— Торгуется, ворюга… — неслышно разъяснил Петька.

За калиткой умолкли. Прокопка ушел в избу. А во дворе опять появилась женщина. И к друзьям опять долетела чуть слышная, радостная песенка:

Ясный месяц за синей рекою…

К вечеру у путешественников кончились продукты. Воду они тоже — по глотку, по глотку — выпили всю. Петька в совершенстве овладел тайнами женского очарования. Никита мог бы запросто наниматься в частные сыщики. А когда пришла новая ночь, кончился керосин.

Свобода

— Мальчики!

Они вскочили как по команде. Ударились в темноте головами и долго не могли сообразить, в чем дело.

— Мальчики! — опять донесся к ним из темноты веселый голос. — Я уже минут десять зову вас!

Петька, зажав на груди библию, махом перелетел через тряпье. Никита следом.

На лестнице, в темном квадрате открытой дверцы, проглядывал силуэт женщины.

— Ну вот! Я же боюсь туда залазить, а вы не слышите… — пожаловалась она.

— А вы не бойтесь! — посоветовал Петька.

— Мыши! — сказала женщина.

— Фу! Они же маленькие! — удивился Петька.

— А… Прокоп где? — спросил Никита.

— Нет Прокопа! У него свои дела по ночам… — ответила женщина.

Петька не спустился, а буквально слетел вслед за ней и Никитой.

Женщина, заложив руки за спину и прислонившись к калитке, поджидала их у выхода.

Друзья остановились против нее. И бывает же: опять, как тогда, со Светкой, Петьке захотелось сказать своей избавительнице что-нибудь такое… необычное…

Она улыбнулась в темноту.

— Нашли свою тайну, кладоискатели?

— Вот… — показал Петька библию.

— Не заблудитесь ночью?..

— Не! — сказал Петька. — Мы же путешествуем! Женщина опять улыбнулась. Но улыбнулась уже не так весело, как раньше.

Из-за тучи проглянула луна, и в лунном свете лицо женщины показалось путешественникам грустным-грустным…

— Теть, а вы по-французски не умеете читать? — спросил Никита.

— Нет, мальчики… — сказала она. — Я ничего не умела в жизни…

И теперь друзья определенно заметили, что в то время, как губы ее улыбались, в глазах влажно поблескивали слезы.

Обоим стало отчего-то неловко и грустно.

— Вот, возьмите на дорогу, — сказала она, вытаскивая руку из-за спины, и сунула Никите газетный сверток.

Никита сначала пробормотал «спасибо» и сначала взял сверток, а уж потом хотел сказать «не надо»… Она спросила:

— Как вы говорили, пасечника зовут?

— Саша! — обрадовался Петька. — Вы с ним познакомьтесь! Он хор-ро-ший!

Она кивнула, думая о чем-то своем.

— А как вы ключ нашли?.. — спросил Никита.

— Ну, уж это моя забота! — тихонько засмеялась она. — Бегите! А то еще нас вместе запрут!

Друзья сделали несколько шагов в сторону тайги, когда Петька опять быстро вернулся.

— Теть, а как дальше эта песенка, ну, про месяц?.. Она легонько дернула его за козырек кепки.

— Это взрослая песня, про любовь… Но я и сама не знаю, как дальше. Я давно уже не пела…

Женщина есть женщина, несмотря на все ее тайны

С трудом разыскали в темноте свою котомку, втиснули туда библию, подарок жены Прокопки, и Петька вскинул мешок за спину.

Ночная тайга дышала ровно, спокойно.

Вот ведь она какая — тайга! Сегодня она тебе — как враг, а завтра — как самый лучший друг на земле!

После долгого плена путешественникам, когда они, спотыкаясь о корневища, углубились в чащу, тайга показалась родным домом.

Но лишь после того, как, отшагав порядочное расстояние, вышли на случайную поляну в кедрах, к ним окончательно возвратилось ощущение безопасности.

Петька сел на широкий пень в самом центре поляны.

Никита пощупал котомку за его спиной.

Надо было ждать утра.

Выспались они на Прокопкином сеновале до отвала. Костер разжигать не решились.

Никита тоже сел рядом с Петькой, и, прислонившись друг к другу спинами, вернее — к мешку между ними, они решили бодрствовать до зари…

Оба не уследили, когда начало светлеть небо на востоке. Но в какой-то момент разом глянули друг на друга и поняли, что можно идти.

Петька вытащил из кармана и надел на руку компас.

До самой Туры почти бежали.

Долбленка их была на месте.

И блеклое, раннее солнце, и желтая река, и даже камыш в устье Мусейки выглядели до того родными, что Петька, не выдержав, прокричал негромкое «ура».

Они вернулись победителями и должны были поэтому разделить свою радость хотя бы с рекой, лесом, камышами…

Животы у обоих подвело.

Никита взялся бросать в кучу хворост для костра, Петька стал развязывать мешок.

Но в свертке, который дала им на дорогу Прокопкина жена, оказались мятные конфеты.

Петька застонал от разочарования. Когда мечтаешь о ломте хлеба с салом, о миске хорошей каши — чего стоят эти леденцы!