Валерий Гусев - Вредные игрушки Страница 25

Вдали, на отлогом песчаном берегу, оказалась небольшая пристань «Ивановка». На подходе к ней мы вертелись возле рулевой рубки, чтобы не пропустить нужный нам момент.

Не пропустили. Колеса нашего парохода вдруг сбились с ритма и замедлили свое шлепанье. Паровая машина неровно завздыхала и стала угасать.

– Машинное! – крикнул в переговорную трубу новый капитан. – В чем дело?

Что ему ответили из машинного отделения, мы, естественно, не услышали, но очень скоро из люка выскочил кочегар Женя и пробежал в рулевую рубку. Окна ее, как всегда, были распахнуты на все три стороны. Наверное, для лучшей слышимости.

– В чем дело? – повторил капитан свой вопрос, прислушиваясь к постепенно замолкающей машине.

– Сальник второго вала полетел, Михаил Степаныч. Менять надо.

– А на ходу нельзя?

– Что вы! Машину надо остановить. Да она и сама вот-вот остановится. И так уж еле дышит.

(Как мы потом узнали, машину в это время постепенно останавливал напарник Жени – Ваня.)

– Сколько времени займет ремонт?

– К вечеру управимся.

– Ну, действуйте. – И капитан, отпустив кочегара, вызвал механиков, а рулевому приказал: – Право руля. Швартуемся к Ивановке.

Все получилось как надо!

По трансляции капитан объявил:

– Ввиду незначительной неисправности пароход делает вынужденную остановку. Желающие могут сойти на берег. – И после небольшой паузы сообщил, как большую тайну: – А грибы здесь отменные!

«Илья Муромец», задыхаясь, чуть шевеля колесами, взял вправо и с трудом дотянул до пристани.

Пассажиры радостно расхватали пожарные ведра и ринулись на берег. Впереди всех размахивал ведром с буквой Я наш папочка, а мамочка, поспешая за ним, призывно махала нам рукой.

Мы тоже выхватили ведро (с мягким знаком) и сделали вид, что помчались за родителями.

Сразу за пристанью начиналась тенистая березовая роща, а через нее, рассекая ее пополам, ползла вверх узкая проселочная дорога со следами тележных колес и лошадиных копыт.

Пассажиры устремились за мелькающей между стволами буквой Я в глубь рощи. А мы пошли вверх, по дороге, в село Ивановка.

– Притворяемся лопухами, – повторил я по дороге нашу легенду.

– Дураками, – Алешка во всем любил точность. – Жадными и глупыми.

Будто бывают умные дураки.

– А если он спросит, как мы его нашли?

Я на секунду задумался.

– Скажем правду. Мы же с тобой видели документы. Нашли письмо. Сообразили.

– Дураки, а сообразили?

– Жадные дураки здорово соображают для своей выгоды.

Алешка рассмеялся:

– Дим, это записать в блокнот?

– Запомни. Несложно.

В это время откуда-то сбоку выехала телега. В ней сидел дядька в кепке и что-то напевал.

– Эй! – окликнул он нас. – Куда путь держите?

– В Ивановку.

– Садись! Подвезу. Тут недалеко. – И снова о чем-то запел, смахивая кнутом со спины лошади громадных слепней.

Лошадь помахивала хвостом, покачивала головой в такт своим большим шагам. Телегу трясло на ухабах так, что голос у дядьки дребезжал, а у нас стучали зубы. Верхние об нижние.

– Дядь, как вашу лошадь зовут? – начал Алешка разговор.

– Кобыла.

– А Ивановка ваша большая? – спросил я.

– У! Дворов десять. А вам кто нужен-то?

– Иван Федорович.

– Пьяница этот?

– Нет, другой. Фролов.

– А… Это справный мужик. У него изба самая добрая. Черепицей крытая – раз, из бруса сложена – два. – Дядька стал загибать пальцы, перечисляя достоинства Муромцевой избы. – …Ограда кирпичная –десять. Да вы ему кто будете?

– Племянники. Погостить приехали. А вы не знаете, он сейчас здесь или в городе?

– Здеся. Только что прибыл.

За этим полезным разговором я и не заметил, как вожжи оказались у Алешки, а дядька принялся раскуривать мятую папиросу. И продолжал рассказ:

– Он, Федорыч-то, редко у нас гостит. Дела у него в городе. А здеся раз-два в год объявится. Да и то на улицу нос не кажет, гордый, не знается ни с кем. Но вреда от него нет.

Знал бы ты, дядя.

– Ну, мне сворачивать, на скотный, а вы прямо идите. Дом по праву руку, не ошибетесь. Крыша черепичная – раз, из бруса – два…

Мы соскочили с телеги и под эти перечисления подошли к околице Ивановки. Деревня как деревня. И не скажешь, что здесь такой крупный жулик прячется. Бревенчатые избы под старыми липами, косой штакетник, калитки, запертые веревочными петельками, скамеечки у заборов.

…Ограда кирпичная – десять!

В ограде – деревянные ворота, сплошная калитка, сбоку от нее – кнопочка звонка.

– Звони, – сказал Алешка. – Не бойся. Если что – удерем.

Я позвонил.

Хлопнула дверь, заскрипели по дорожке тяжелые неторопливые шаги.

– Кто? – раздалось за калиткой.

– Мы? – Кто «мы»? – недовольно переспросил грубый голос.

– Том и Гек.

Сначала было тихо, а потом послышался такой звук, будто кто-то задумчиво скреб затылок.

– Шагайте мимо. Не знаем таких.

– Скажите Илье Ильичу, что…

– Какому еще Ильичу? Нет у нас Ильичей. – В голосе послышались одновременно недоверие и неуверенность.

– Тогда скажите Ивану Федоровичу, что мы с парохода «Илья Муромец».

Тут снова хлопнула дверь, и немного знакомый встревоженный голос спросил:

– Что там, Юрик?

– Пацаны какие-то до вас. Говорят, с «Муромца».

– Что? Зови! Да за калиткой глянь хоро-шенько.

Заскрипел засов, калитка приотворилась. Из щели высунулась голова и поводила глазами туда-сюда. После этого нас впустили. И здоровенный Юрик повел нас к дому, на крыльце которого стоял совсем не похожий на себя Илья Ильич. Не в черном костюме с орденом, а в пижаме со шнурками на груди.

– Иди в дом, – бросил он Юрику и уставился на нас злым настороженным взглядом. – Что скажете?

Мы немножко помялись, попереглядывались, всем своим видом показывая, что никак не решаемся начать.

– Ну? – Тон его стал угрожающим.

– Мы пришли вам помочь.

– Огород вскопать? – Подозрительность сменилась издевкой. – Поздновато.

– Вы папку забрали с парохода? – брякнул Алешка.

Реакция была мгновенной:

– А ну, пошли отсюда! Юрик, спускай собак!

Не помню, как мы оказались за калиткой. Помню, как я в отчаянии крикнул:

– Вы посмотрите папку. А мы подождем.

Глава XXIII

ЭТО НА-ДО ПО-ЧИ-НИТЬ!

Мы, конечно, догадывались, что, прилетев на пароход, Илья Ильич первым делом забрал папку из рундука. И понятно, что он в нее не заглядывал. И успокоился – никаких следов своей зловредной деятельности он за собой не оставил. Но наши слова должны были заронить в его душу «зерна сомнения».

И эти «зерна» мгновенно дали свои всходы.

Муромец вылетел за калитку с папкой в руках, растерянный и испуганный.

– Где они? – заорал он, потрясая папкой, из которой сыпались оставшиеся в ней бумаги. Все, кроме самых главных. – Убью!

– Вы на нас не орите, – сказал я, когда мы отскочили от него на безопасное расстояние. – Мы к вам с добром пришли.

Тут до него что-то стало доходить. Ведь пришли к нему люди не в форме. И даже не «в штатском». А пацаны с парохода. Которые что-то знают. Очень для него важное. Жизненно важное даже.

– Идемте в дом. – Он огляделся по сторонам, собрал бумаги.

– А собаки? – с опаской спросили мы.

– Нет у меня никаких собак. Один Юрик.

«Этот Юрик целой своры стоит», – подумал я. И сказал:

– Поговорим на крыльце.

Во всяком случае, оттуда удрать будет легче, чем из дома.

– Ладно, пошли.

Муромец запер за нами калитку.

– Что имеете сказать?

– Мы знаем, где бумаги из вашей папки.

– Где? – последовал быстрый, резкий вопрос.

– У нас.

Муромец тут же схватил меня за руки.

– Давай сюда!

– Не хватайте меня, а то ничего не получите. Они на пароходе. Спрятаны.

– Рассказывай. – Он тяжело и неровно дышал. Впрочем, его можно было понять. Только что считал себя в полной безопасности, и вдруг над ним навис меч правосудия.

Тут я, как было задумано, наплел с три короба вранья.

– …И вот эта Ангелина Петровна, капитан милиции, нашла эти бумаги во время обыска в каюте капитана. И так обрадовалась, что это даже нам стало известно. – И я смущенно признался: – Мы подглядывали. Она отобрала из папки некоторые листки и запечатала их в конверт. А папку положила обратно в рундук.

Похоже, эти подробности, особенно про рундук, Муромца убедили.

– А дальше? – с нетерпением спросил он.

– А дальше… – Я сделал вид, что не очень ему доверяю и ответил уклончиво: – А дальше она спрятала этот конверт.

– И мы знаем, где, – добавил Алешка. – И можем его вытащить.

Тут Муромца снова охватило подозрение.

– Вы такие добрые, да?

Эти слова нас смутили. Мы забегали глазами по сторонам: по кронам деревьев в саду, по улице за забором, по стоявшей в глубине двора голубой «Ниве».

– Ага! – догадался Муромец. – Шантаж? Вымогательство? Юрик! Ко мне!

Юрик, как пес из конуры, выскочил из дома.