Лилиан Браун - Кот, который сигналил Страница 25

Броуди не убедили разъяснения Квиллера.

– Что ещё за «новую жизнь» она надеется начать в её-то возрасте?

– Опять; не надо меня цитировать! Я слышал, она хорошо готовит, и ходят слухи, будто она намеревается открыть кафе или закусочную… Ты, я думаю, согласен, что нашему городку не помешали бы некоторые улучшения в этой сфере. Кухня отеля просто отвратительна. Не удивлюсь, если окажется, что отдел экономического развития Фонда К. сыграл ведущую роль в деле приглашения этой дамы из Центра.

– Тогда что она делала сегодня в Вест-Мидл-Хаммоке? Видели, как она въезжала в имение Тривильена…

– В котором часу её видели?

– Около полудня.

Квиллер должен был соображать быстро.

– Может, она доставляла затворнице горячий обед. Говорят, миссис Тривильен.

– Почему же она не выходила оттуда до пяти часов?

– Энди, сколько агентов полиция штата спрятала у Флойда за деревьями? И почему они до сих пор его не нашли? Может, не там ищут?

– Проваливай! Ты только время у меня отнимаешь! – Броуди ткнул большим пальцем через плечо и направился к служебной машине.

– Это тебе припёрло остановиться и поболтать! – крикнул ему вслед Квиллер.

– Проваливай, проваливай и убери к чертям с дороги это новое двухколесное приспособление для самоубийства!

– Ладно, только скажи мне, как выбраться из этой пробки, не нарушая закона.

– Езжай за мной! – Полицейская машина проложила путь, включив мигалку, а затем остановила движение в обоих направлениях, пока богатейший человек северо-востока центральной части Соединенных Штатов совершал свой незаконный разворот в виде буквы «U».

Вернувшись в амбар, Квиллер сказал Юм-Юм:

– Всего минуту назад у меня состоялась душераздирающая беседа с твоим дружком. – Юм-Юм была влюблена в полицейский значок Броуди.

Сегодня вечером Полли ужинала с Хасселричами – обязательство, которое её всегда страшило. Квиллер подогрел себе замороженный обед и открыл банку крабов для сиамцев. Затем, когда наступил подходящий момент, позвонил Селии и пригласил её к себе «выпить чего-нибудь холодненького в этот тёплый вечер».

Она вошла с широкой, радостной улыбкой и, пока Квиллер разводил лимонный концентрат, обошла весь амбар в поисках сиамцев. Оба гнездились в углублении прогнувшегося сиденья плетёного кресла-качалки.

– У нас на ферме тоже была такая качалка, – сказала Селия, после того как они устроились со своим прохладительным в гостиной. – Она передавалась в семье мужа из поколения в поколение. Когда у нас появился телевизор, он её сжег.

– А какая связь между телевизором и качалкой? – с искренним любопытством спросил Квиллер.

– Ну, чтобы смотреть телевизор, он хотел завести кресло, на котором можно было бы полулежать, а для того и другого места не хватало. У вас-то здесь места хоть отбавляй. А где стоят ваши телевизоры?

– У нас только один. Он в комнате у котов. Они обожают смотреть передачи о природе или телемагазин без звука.

Селия восторженно рассмеялась:

– Жаль, нет в живых моего мужа, уж я бы ему это пересказала! Наши коты жили в сарае, в дом их не пускали. А на сеновале, разумеется, у них ящика не было!

После нескольких минут вежливой болтовни Квиллер перешёл к главному:

– Как всё прошло сегодня у Тривильенов?

– Хорошо! Было очень интересно! Дорога приятная, так что я вовсе не против туда ездить. У них ужасно симпатичный почтовый ящик в виде старого паровоза, а дом почему-то назван на указателе «круглым», хотя в нем нет ничего круглого!

Квиллер объяснил, что раньше, в Паровую эру, депо по обслуживанию паровозов были круглыми: в центре депо находился поворотный круг, по которому паровозы переводили на разные пути.

– Век живи, век учись! – сказала Сепия, весело всплеснув руками.

– Как вас приняли?

– Первой, кого я встретила, была сиделка, которая спешила сдать дежурство. Она поразила меня тем, что походила на замерзший огурец. Бьюсь об заклад, она живёт в Брр. – Селил остановилась, чтобы посмеяться собственной шутке. – Она показала мне лекарства и велела не нарушать режим, иначе всё это может кончиться больницей. Потом она ушла, и я встретилась с дочерью пациентки. Она могла бы быть очень хорошенькой, если бы была счастлива, но опасаюсь, что в свои двадцать с небольшим она успела очень ожесточиться.

– Как её зовут?

– Странно, но на этот вопрос она ответила не сразу, а потом сказала, что её зовут Тиш. Чуть позже, правда, я услышала, что мать называет её Летти. Девушка ненавидит, когда её так называют. Понимаю, что она чувствует, потому что всегда ненавидела имя Селия.

Его осведомительница замялась, и, воспользовавшись паузой, Квиллер произвёл в уме быстрые подсчёты: Летти плюс Тиш получается та молодая женщина, которую он встретил в банке; она заявила, что её фамилия Пен, хотя кассир назвал её Тривильен.

– Возможно, – сказал Квиллер, – её зовут Петиция. Не повезло бедняжке, как ни верти. «Летиция Тривильен» звучит как «спасибо» на иностранном языке.

Селия хихикнула:

– Не забыть бы сказать это внуку. – Порывшись в своей сумище, она нашла блокнот, записала в него остроту и продолжила: – Тиш была со мной вежлива, но не скажу, что очень приветлива. Ну ничего, ведь я не на вечеринку шла. Она сказала, что уходит и вернётся к пяти – время, когда кончается моё дежурство. Но прежде чем уйти, провела меня в комнату матери. О Боже! Бедняжка! Ей не больше пятидесяти, но она такая хилая и бледная! Она так смотрит, будто ищет чего-то. Думаю, ей не хватает внимания, несмотря на то что она никогда не бывает одна.

– Возможно, так и есть, – согласился Квиллер. – Посещение – это не всегда внимание.

– Она сказала, чтобы я называла её Флорри. Я приготовила ей очень симпатичный обедик, но мне пришлось упрашивать её поесть. Ей хотелось поговорить. Голосок у неё тонкий и жалобный.

– О чем она говорила?

– Ну, она перескакивала с предмета на предмет. Она не любит овощи. Кто-то убил их пса. Сиделка к ней придирается. Никто её не навещает. Ей ужасно не нравится то, что показывают по телевизору. Летти уходит и никогда не говорит куда. – Селия остановилась перевести дыхание. – Я слушала её и сочувствовала, пока она не устала и не захотела прилечь. Я спросила, может, ей спеть что-нибудь?

– Только не говорите, что вы пели, миссис Робинсон, – насмешливо произнёс Квиллер.

– А, вы вспомнили! – Селия расхохоталась. – Нет, я попела ей псалмы, и она уснула спокойным сном. Это дало мне возможность побродить по дому. Дом у них большой, с лифтом, но такое впечатление, что его никто не любит. Понимаете, что я имею в виду? А эти электропоезда в подвале! Никогда ничего подобного не видела! Как вы думаете, они разрешают школьникам на рождественских каникулах приходить и разглядывать эти поезда?

– Наверно, нет.

– В гостиной у Флорри лежал семейный альбом с фотографиями, и, когда она проснулась, я попросила его мне показать, Я помогла ей спуститься вниз на лифте, вывезла её в каменный дворик, и мы замечательно провели там время, разглядывая снимки.

– Вы узнали что-нибудь интересное?

– О, я много чего узнала! Флорри выросла в семье железнодорожников. Её отец – знаменитый машинист. Они жили в Содаст-сити, прямо рядом с путями. Флорри сказала, что железнодорожники любят жить рядом с путями. Думаю, их главным развлечением было смотреть на проходящие поезда. Они всех знали. Все им махали.

– У вас отличный слух на подробности и, очевидно, великолепная память, – заметил Квиллер.

Селия помахала у него перед носом своим блокнотиком.

– Я всё записала. Её дед, дядья и братья – все работали на железной дороге. Они были кочегарами, тормозниками, машинистами, сигнальщиками, регулировщиками, слесарями по ремонту – в общем, всем на свете.

– А Флорри не поинтересовалась, почему вы всё записываете? – спросил Квиллер с тревогой в голосе.

– Знаю, что вы думаете, шеф, но я тут же нашлась и объяснила это тем, что дважды в неделю пишу своему внуку длинные письма, поэтому и записываю всё. что его может заинтересовать.

– Неплохо придумано! Может, нам стоит внести Клейтона в платёжку?

Она, конечно, рассмеялась, а потом продолжала:

– Дайте же мне рассказать вам о свадебных фотографиях Флорри. Она вышла замуж за плотника, который безумно увлекался поездами, а он женился на ней потому, что её отец был машинистом. Так она, по крайней мере, сказала! А вот дальше уже интересно: свадебная церемония состоялась в кабине паровоза, все были одеты в рабочие комбинезоны и железнодорожные фуражки – даже невеста и священник! Цветы невесты стояли в сверкающей медной ручной масленке, а когда молодых людей объявили мужем и женой, священник дернул рукоятку свистка. Это означало, что шафер должен разжечь котёл; в кабине стало жарко, а цветы покрылись сажей. – Излагая события, Селия весело качалась взад и вперед.