Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей Страница 28

La caverne noir la corridor quatrieme a droite deu-xieme a gauche a travers source.

Потом срисовали еще две пробные.

И закончили письмо так:

«Очень просим ответить побыстрей, потому что каникулы скорб кончаются, а нам надо эту тайну раскрыть».

В тот же день они написали и отправили еще одно письмо — в деревню Кедрачи, на пасеку, пасечнику Саше.

В этом письме они просили пасечника избавить жену Прокопки от мироеда, который ей не разрешает даже петь, и еще написали, чтобы он следил за Прокопкой, — Прокопка, наверное, ворует зерно. А потом просили его передать жене Прокопкиной огромный привет от них и море наилучших пожеланий. Самому пасечнику они пожелали поскорее «расходиться» на своих ногах и подписались: «Никита Ложков, Петр Савостин».

Потом решили, что пасечник мог забыть их, и добавили: «Те путешественники, что ели у Вас творог со сметаной».

Потом сходили на почту.

Дорогой заметили, как в кустах на опушке блеснула подзорная труба, и догадались, что за ними установлено наблюдение.

Что ж, пусть пока противник наблюдает…

Предстояла длинная скучная эпоха ожидания…

ЭПОХА СКУЧНЫХ ОЖИДАНИЙ

Дело любит порядок

Чтобы втиснуть в банку из-под солидола толстую французскую библию, банку пришлось немножко надрезать. Теперь в банке была найденная в землянке схема «1500, 400, 300…», восемь писем из Свердловска, библия и текст клятвы отряда адмирал-генералиссимуса.

Наконец, было решено сохранить для потомков также и копии собственных писем как в Свердловск, так и в Москву, Главному Академику. В довершение этого Никита записал в тетрадь все подробности первого путешествия, и тетрадь зарыли вместе с остальной документацией.

Скрывая следы, друзья притоптали землю за сараюшкой, присыпали клочьями соломы, щепой и с минуту постояли друг против друга в торжественном молчании.

Потом, забравшись на чердак Петькиного дома, решили устроить небольшое, но важное совещание.

Петька выглянул в чердачное окно и без труда разыскал в кустах малинника за огородом блестящий глазок подзорной трубы…

Враг не дремал. И все же, во-первых, единогласно постановили до поры до времени не ввязываться ни в какие стычки с противником: это могло отвлечь отряд от главных задач. Все хитроумные Мишкины попытки к сближению — игнорировать. Провокаций — не замечать. Отряд должен беречь свои силы для более важных дел. Однако, чтобы противник знал, что отряд жив и не складывает оружие, а лишь дает ему отдохнуть, решено было выставить флаг над Петькиным чердаком, где отныне будет располагаться штаб отряда.

Петька полез в кладовку, чтобы найти среди тряпья «более или менее цельный кусок материи. Красного не нашел» синего тоже. Нашел зеленый — от старого материного платья, в котором — говорила мать — она еще на вечёрках пела, а самого Петьки даже на свете) не было, в чем, кстати, он очень и очень сомневался всегда. Что мать ходила на вечерки — sto понятно и что молодой она была — это еще можно допустить а чтобы вот его, Петьки, не было, не было, а потом бы он — раз! — и появился, — это как-то не укладывалось в голове. Мать просто могла не знать, а где-то, как-то он уже существовал и тогда, когда она пела на вечерках.

Зеленый кусок порядком выцвел, зато флаг из него получился сантиметров шестьдесят в длину и сантиметров пятьдесят в ширину.

Никита красным свекольным соком написал через все полотнище новый девиз отряда: «Поиски, странствия, победы!» Петька четырьмя гвоздями приколотил флаг к сломанному черенку граблей и, распахнув чердачное окошко, выбросил флаг над крышей. Никита видел, как замельтешил при этом блестящий глазок подзорной трубы в кустах. Противник был приведен в явное смятение.

Приколотив древко флага так, чтобы никакой ветер не сломал его, Петька захлопнул окошко, и совещание продолжалось.

Чтобы ввести в заблуждение разведку корсаров, постановили делать вид, будто ничего в жизни не произошло: ходить в лес, купаться, загорать.

Новые поиски могут потребовать от членов отряда новых больших усилий, а поэтому надо подготовить себя к любым трудностям, и отныне в отряде вводился обязательный железный распорядок: только спорт и никаких поблажек собственным слабостям.

Прения развернулись по самому первому пункту распорядка: во сколько часов надо производить отбой. Для здоровья, говорят, полезно ложиться рано, а потому в конце концов решили укладываться не позже двенадцати ночи.

Подъем — в шесть часов. С шести до семи — физзарядка. Потом завтрак — не досыта. Ныряние на реке по шестьдесят раз. Затем бег с препятствиями по тайге — на пять километров. Обеда — нет. Снова ныряние — по тридцать раз. Снова — бег. Борьба. Подтягивание на канате. Тренировка в стрельбе — постоянно. В восемь часов ужин — не досыта. Вода — всегда в ограниченном количестве. С одиннадцати часов вечера до двенадцати — снова гимнастика. В двенадцать — отбой.

Распорядок вступал в действие с сегодняшнего дня, и потому, раздевшись до трусов, путешественники тут же, на чердаке, приступили к физзарядке. Поподтягивались на стропилах, повыжимали старый, надтреснутый чугунок. Стало немножко пыльно, но польза от физзарядки была явной.

Ныряние

Возле Туры — никого, только солнце. Желтый песок обжигал пятки. И Тура была желтой, как песок..

Проверив долбленку, отправились вниз по берегу, к обрыву, откуда можно было нырять. Прихватили с собой луки и по две стрелы, поэтому нападения не боялись.

У обрыва сделали еще одну физзарядку. Потом Петька нырнул первым. Хотелось поплавать. Но к реке они пришли не ради забав, и, выкарабкавшись на берег, Петька снова нырнул с большой задержкой дыхания.

Считал. И до «пятидесяти» держался у самого дна, потом еще до «двадцати» колыхался на волнах с опущенной в воду головой.

Так они сделали по двадцать нырков. И плавать уже расхотелось — до того устали оба. Но это свидетельствовало лишь о том, — что закалка отряду была совершенно необходима. Сдвинув брови и не говоря ни слова, чтобы не растрачивать дыхание на разговоры, сделали еще по десять нырков. Причем Никита ушиб голову. У Никиты это самое больное место — голова. Петька, пока силы не растрачены, входит в воду без всплеска, как стрела с острым наконечником, а Никита всегда таранит ее своим шаром — только брызги летят.

После тридцати нырков сделали перерыв. Никита обложил свою голову мокрым песком.

Дыхание быстро восстановилось, и, чтобы напомнить себе о жестокости распорядка, Никита выцарапал на песке острым березовым сучком: «Поиски, странствия, победы!»

А когда пришла в нормальное состояние круглая Никитина голова, продолжили ныряния. Сначала прыгали по очереди, как до перерыва, потом поныряли вместе — кто пробудет под водой дольше, но раз столкнулись у самой воды и решили парным нырянием больше не заниматься.

После шестидесятого нырка оба с трудом вскарабкались на обрыв, и, так как сил отползти от обрыва уже не было, минут пять они так и лежали друг против друга на краю обрыва, моргая покрасневшими от воды глазами.

Впрочем, настроение у обоих было при этом отличное: первое испытание они выдержали.

Да и вообще, великое это дело — закалка! Если после физзарядки они могли бы встретиться с любым из противников один на один, отдышавшись после ныряния, каждый из них почувствовал себя готовым на рукопашную с любыми двумя соперниками: нет, не с Мишкой и Владькой одновременно, но, к примеру, с Владькой и Семкой Нефедовым…

Надо было выполнять следующий пункт дневной программы. Никита нарисовал на ближайшей сосне круг, примерно с собственную голову, отмерил пятнадцать шагов вдоль берега, и Петька занял исходную позицию.

Стреляли они долго, так что привлеченный их упражнениями противник шаг за шагом приближался все ближе и наконец уселся на траве шагах в десяти от них.

Когда Петька убедился, что Семка и Мишка достаточно нагляделись на его и Никитину меткость, Петька закинул лук за спину. Никита тоже закинул. Оглядели стрелы. Наконечники могли выдержать еще сколько угодно выстрелов. Только оперение слегка потрепалось. Достали из травы штаны и майки, оделись. И так как большая часть основной программы первой половины дня была на этом исчерпана, присели…

Упорное молчание недавно еще всполошивших всю деревню беглецов, будто языки у них отнялись, и все то, что они делали после возвращения, было так загадочно, что Мишка, сгорая от любопытства, пересел к ним ближе, спросил:

— Вы чего это, а?.. Онемели?..

Петька не ответил. Никита глядел в точку на сосновой коре и вообще не слышал вопроса. Мишка вздохнул от нечего делать и стал глядеть на сверкающую поверхность Туры.