Мария Некрасова - Толстый на кладбище дикарей Страница 31

Тонкий честно признался, что спрашивали его только фамилия-имя-датарождения-где-живешь, а все остальное время он просто сидел и рассказывал историю про саблезубого гоминида. А потом рассказывала Ленка. А тетя рассказывала уже раза три, и сегодня опять поехала…

– Повезло. – Оценил Федька. – А наших всех замучили вопросами: «Где живешь», «Как живешь», «Зачем живешь»…

Тонкому до сих пор было не по себе. Федька маленький, его отпустили, как отпустили всех его «товарищей по цеху». Даже Петруху. Этот балбес-переросток на поверку оказался младше Тонкого. Все равно паршиво. Устроил несовершеннолетним недобровольную экскурсию в отделение милиции. Несовершеннолетний знает, кому обязан этим счастьем, а все равно скачет и смеется вместе с экскурсоводом, как будто ничего не было. Нет, вроде Тонкий все правильно сделал. Когда дети работают на плантации с марихуаной – это что-то из ряда вон.

– Ты хоть мне объясни, зачем тебе это было надо? – спросил он, чтобы почувствовать: правда на его стороне.

Федька снисходительно хмыкнул:

– Скажи, вот ты бы взял меня на работу?

– Конечно, нет: ты маленький.

– Но я могу копать картошку, рвать яблоки, носить воду, – Федька загибал пальцы. – Ухаживать за скотиной, щепок наколоть для печки могу. – Загнул последний палец и показал Тонкому получившийся кулак. – Так как?

– Ты еще сестру свою предложи в садовники, – развеселился Тонкий. – Она тоже цветочки собирать может. Да и польет…

– Вот! – вздохнул Федька. – А Семеныч взял и меня, и десяток таких, как я. И не за конфетку или просмотр футбола, как соседи. Понимаешь? – помолчал и добавил непонятно для Тонкого:

– Хорошо хоть Вана с нами не было.

Тонкий чертил прутиком на песке и жалел Федьку. Что тут непонятного-то? Бомж-Семеныч хоть и дурак, да не такой. Он брал на свою плантацию самых выгодных работников. Они не уйдут на другую работу, потому что ее нет. Они не пойдут жаловаться, потому что им не поверят. Даже если их поймают, им ничего не будет. Они согласны на самую маленькую зарплату (Федька сказал, сколько им платил Семеныч. Тонкий не поверил и переназвал цифру тете. Тетя долго ругалась). Они не будут бастовать. Их никто не переманит. Они будут очень стараться, потому что цены человеческому труду еще не знают, зато знают цену своему: конфетка или просмотр футбола. Семеныч, предлагавший живые деньги, тут явно выигрывал.

– Слушай, – спросил Тонкий, – но ведь ты сам показал нам это место. Когда мы только приехали, помнишь? Ты же знал, что сюда нельзя пускать отдыхающих…

– Ничего бы он вам не сделал! – огрызнулся Федька. – Мы обычно палатку кромсали и все – на следующий день никого нет!

Тонкий примолк, переваривая: «Мы обычно палатки кромсали». Переварил и спросил:

– И все-таки, зачем? Насолить хотел? Знал, что тетя – опер?

Федька прыснул:

– Это вся деревня знала, балда! Кроме Семеныча, он не местный.

Вот и приплыли. А Тонкий воображал, что раскрыл дело саблезубого гоминида, развенчал местную легенду… А жителям просто надоел наркоторговец Семеныч.

Кстати, его настоящее имя Ковалев Роман Петрович. Жил себе в городе, но когда сезон, приезжал в деревню за урожаем. Он изображал бомжа, ночевал либо в чьем-нибудь сарае или под открытым небом, смотря какая погода. Работников набирал себе из местной ребятни. Расчет был прост: большинство детей сами не знали, что такое собирают. А когда узнавали, кому они скажут, кто им поверит? И главное, кто поверит, что хозяин плантации – бомж?

Тетя говорит, что это прокатывало первые три года. Но – деревня есть деревня. Все знали, что есть такой Семеныч, что у него такая плантация, все надеялись, что уж их-то дети на ней не работают. Там и надо было человек десять, в деревне детей гораздо больше.

Почему никто не пошел в милицию – тоже понятно. Пока суд да дело, следствие идет, работа стоит, Семенычу станет известно и кто его заложил, и что с ним теперь будет. В лучшем случае он просто успеет сбежать, Семеныч этот.

А так: приехала оперша из Москвы, пусть сама поживет рядом, понаблюдает, раскроет дело. Вот, значит, какие хитрые деревенские жители! Хотя, может быть, Федька показал тете лагерь спонтанно, сам, не посоветовавшись с ними…

– Как же ты теперь?

Федька пожал плечами:

– В городе работу найду. Димон туда сейчас каждый вечер ездит в компьютерный клуб. Сяду на хвост – и поехали… Придумаю что-нибудь.

Тонкий согласился: город большой, может, и правда найдется для Федьки какая работа. На нормального человека, а не гоминида саблезубого…

– Пожди, а гоминид как же?

Федька сделал страшные глаза и приложил палец к губам:

– Т-с-с! Услышит! Ты его и так дразнил столько дней! И милиция…

Тонкий глянул вверх: с пляжа до пещеры километр идти и почти столько же лететь. Федька не похож на труса. Стало быть, гоминид отдельно, бомж отдельно?

А Федька, манипулятор мелкий, увидел, как Тонкий нехорошо задумался и вовремя подлез:

– Подари мне крыса, пожалуйста! Ему было у меня хорошо…

Да, если кто не понял, все эти дни, пока Тонкий искал верного крыса, тот спокойненько жил у Федьки. Федька не хотел его отдавать, потому что сам привязался к Толстому.

– Не могу, – ответил Тонкий. – Я тебе другого подарю.

– Правда?

– Конечно.

– А когда?

– Тетя в городе, сейчас позвоню и попрошу ее купить.

Не теряя времени, Тонкий достал из пакета свой новенький телефон и набрал тетин номер.

– Слушаю!

– Занята?

– Нет пока, что ты хотел?

– Крысу для Федьки. Как Толстый. В подарок.

Кто думает, что тетя начала расспрашивать, зачем да как, да почему или ругаться «Некогда мне по зоомагазинам бегать», тот не знает оперов и тетю Музу в частности. Справедливая, но скупая на слова, она сказала:

– Есть! – И отключилась.

Федька смотрел на Тонкого во все глаза: он же слышал только Сашкину половину разговора. Долго смотрел, пока наконец не решился спросить:

– Купит?

– Обязательно.

Федька крикнул: «Ура», швырнул в Тонкого горсть песка. Тонкий закашлял, заплевался, но Федьке показалось мало. Достав из Сашкиного пакета сухие плавки, он напялил их на голову Тонкому и выдал:

– Благодарю тебя, обалдуй в панамке!

Эпилог

Тетя приехала поздно вечером, усталая и голодная. Окинув взглядом племянников и Федьку, она неспортивно заявила:

– Задолбал этот отдых, собирайтесь домой. Сашка, с тобой я никуда больше не поеду: хотела отдохнуть, а приехала в командировку. Федька, загляни на заднее сиденье. – Выпалив это все, она пошла скатывать спальники и запихивать их в багажник.

– Ты закончила дела в городе? – осторожно спросил Тонкий.

– Нет! – рявкнула тетя. – Я уезжаю так, бросив все. Не говори глупостей, конечно, закончила. Дальше обойдутся без меня.

Федька, не теряя времени, распахнул заднюю дверцу машины, сунулся и выскочил с радостным визгом и крысиной клеткой. Тонкий даже не сразу разглядел в опилках крошечного серого крысенка. Зато Федька разглядел. Скакал вокруг тети, скандируя большое человеческое «Спа-си-бо!»

Ленка ругалась, что вся одежда грязная и неизвестно, в чем ей теперь ехать в Москву. Тетя предложила свой оригинальный вариант, заткнув племянницу на полчаса.

Наконец, все уселись в машину.

Тонкий зарылся руками в торчащую из спальника вату, Толстый зарылся туда весь. Ленка врубила плеер, тетя завела «жигуль». После трех дней допросов и ожиданий Тонкого так и распирало спросить. И он спросил:

– Что, бомжа-то посадят?

– Еще как посадят! – Хмыкнула тетя. – Представляешь, на этой плантации успели поработать, наверное, все деревенские дети. Когда они подрастали, он их выгонял и набирал новых. Несовершеннолетним-то ничего не будет, а взрослые ему зачем? А знаешь, что самое противное? Полная деревня свидетелей! И все молчали пять лет подряд. Только теперь запели… – Тетя нажала на газ, и «жигуль» послушно тронулся в гору.

Федька бежал за машиной и махал рукой. Рядом бежал саблезубый гоминид и тоже махал.

Тонкий вспомнил Федькин рассказ про «Вся деревня знала» и решил не расстраивать опера.