Салли и похититель грёз - Ши Эрншоу Страница 34

Ткань на мамином лбу морщится, в глазах смятение и страх снова потерять меня.

– Это было неправильно с нашей стороны, – мягко говорит она, слова почти тонут у неё в груди. – Но мы были обязаны что-то сделать, чтобы Песочный человек больше не смог вернуться. Нельзя было упускать ни минуты.

Я отрываюсь от поваленного дерева, поднимаюсь на ноги. По телу бежит мелкая дрожь, меня всю словно изрезали, искромсали. Родители солгали мне, обидели меня. Отняли последнее. Я утратила Джека навсегда. Хочется орать во всю глотку, голова лопается от обиды. Хочется крикнуть, как я их ненавижу, что никогда им не прощу этого. Но весь мой гнев точно пристал к нёбу, жжёт, но не срывается – мерзкое, гадкое чувство. Вместо этого я протягиваю маме книгу.

– Я нашла способ остановить Песочного человека, – чеканю я, в глазах застыл ледяной холод.

Отец заглядывает маме через плечо, остальные с любопытством приподнимают свечи повыше над книгой.

– И какой же способ? – спрашивает отец, стежки бровей сведены вместе.

– Когда я обнаружила у нас в городе спящих, я попыталась сделать бодрящее зелье, чтобы их разбудить. – Голос до того слаб, словно бумажный. – Но оно не сработало. – Гляжу на родителей в упор не стесняясь: пусть увидят, как мне мучительно. Пусть до них дойдёт, что они натворили. – Потому что зелье было не то. Нужно было другое. – Сглотнув, выжидаю ещё немного – может, мелькнёт хоть намёк на осознание; но на вялых лицах родителей по-прежнему только растерянность.

– И какое же нужно было? – спрашивает мама.

Опускаю глаза на книгу в руках: «Основы сна. Специальное издание города Грёз». Листая её в детской, я вдруг поняла, что подходила к делу не с той стороны. Я пыталась сделать зелье, чтобы разбудить тех, кого усыпил Песочный человек. А вместо этого мне надо было думать, как тряпичная кукла – та, что родилась и выросла в городе Грёз, что ночами корпела в библиотеке над элементами сна. Та, что читала и перечитывала эту книгу от корки до корки, пока текст не запомнится слово в слово.

– Мне нужно было не бодрящее зелье для спящих, – говорю я; вдох-выдох, последний взгляд на упавшие деревья. – Мне нужно было сонное зелье для Песочного человека.

Долгое молчание, шелест ветра в листьях, зыбкое сияние свеч на земле. Наконец мой отец произносит:

– Но ведь сонный песок не действует на Песочного человека. Его нельзя усыпить.

Качаю головой.

– Я бы использовала не сонный песок. – И не стараюсь смягчить голос, такой резкий, грудной; всё равно уже слишком поздно. – Я бы взяла травы, которые растут в городе Хеллоуина. Они сильнее, чем здешние, токсичнее. От них мёртвый из могилы встанет – и туда же ляжет.

– Но откуда бы ты знала, как его сварить? – спрашивает отец.

Упираюсь взглядом в него.

– Я владею мастерством приготовления сверхсонных зелий. – Это абсолютная правда. Только не буду же я ему рассказывать про убойные супчики, которые готовила Финкельштейну, или про отраву, которую однажды подсыпала ему в утренний чай с болотником, лишь бы избавиться от него хоть на время, а самой сбежать из обсерватории и отправиться на поиски Джека.

Обида. Обида пожирает меня, словно гниль рыбину. На всё готова, лишь бы вернуться домой прямо сейчас, снова увидеть Джека.

Мама берёт из моих рук книгу и проводит ладонью по обложке.

– Думаешь, у тебя получится усыпить Песочного человека? – спрашивает она, вздев бровь.

Но прежде чем я могу ответить, встревает отец:

– Деревья уже срублены. Даже если захочет, она в свой мир не вернётся.

Мама пропускает его слова мимо ушей, не сводя с меня глаз, повторяет:

– Салли, если бы ты снова оказалась в своём городе, ты бы смогла усыпить Песочного человека?

Я сглатываю и решительно расправляю плечи:

– Я бы рискнула.

Мама оглядывается на папу, и что-то безмолвное пробегает между ними.

– Через мир людей, – говорит в конце концов мама. – В город Хеллоуина можно добраться через мир людей.

Смотрю на неё пристально, невольно прищурилась; ураган в груди на минуту затих. В мире людей, куда Джек отправляется каждую осень в канун Дня Всех Святых, я ещё не была никогда. Джек проникает туда через могилы на кладбищах, через склепы – так он может путешествовать в обе стороны, между нашим миром и миром смертных.

Но в городе Грёз я что-то не видела пока ни одного кладбища. Даже ни одного захудалого надгробья.

– И как вы попадаете в мир людей? – спрашиваю маму.

Она опускает книгу, встречается глазами со мной:

– Мы тебе покажем.

* * *

В библиотеке Колыбельных стоит тишина нерабочих часов. Никто не ютится на козетках с черновиками загадок. Все ушли на ночь домой, чтобы дать глазам и уму отдохнуть.

А мы безмолвно следуем длинными коридорами в глубь библиотеки. В душе у меня до сих пор пылает жар обиды от того, что сделали родители. Вырубили рощу, чтобы запереть меня здесь навсегда. Попахивает тем же криводушием, что и попытки Финкельштейна заточить меня в обсерватории. «Ты негодная, упрямая девчонка», – приговаривал он. Только в чём моё упрямство? Стремиться на свободу – это упрямство? Или делать свой собственный выбор? Или рисковать всем ради близких?

Родители ведут меня наверх по витой кованой лестнице; ещё на пролёт вверх, а за ним ещё и ещё, пока мы не оказываемся на уровне четвёртого этажа – под самой крышей библиотеки. Кругом высоченные, бесконечные нагромождения книг, однако ни одного названия прочесть в тусклом свете невозможно: путь освещают только редкие свечи на полках. Наконец где-то в глубинах библиотеки мы упираемся в дверь вишнёвого дерева, украшенную тиснёными завихрениями звёздного неба, немного потемневшую, точно палёную.

– Это наш выход в мир людей, – говорит мама мягким шёпотом, хотя в библиотеке, кроме нас, никого нет. После паузы она добавляет: – Только если ты уйдёшь... нам ведь по-прежнему нужно... – Глотает комок в горле, в глазах чёрная тяжесть. Подёргивает торчащую ниточку на запястье. – Нам нужна гарантия, что Песочный человек больше не сможет вернуться. И для этого придётся уничтожить и эту дверь тоже. Чтобы у него не осталось больше ни единой возможности.

Вдох-выдох; стены библиотеки расступаются, выгибаются наружу, а мои собственные мысли, сгущаются, грудятся вплотную ко мне.

– Но если вы уничтожите и эту