Наталия Кузнецова - Дело о фальшивой картине Страница 4

— Чем это ты недоволен? — удивилась Дарья Кирилловна, видя, как Ромка смирно сидит на стуле и увлеченно поглощает ее кулинарные шедевры.

— Я музеями недоволен, — проглотив огромный кусок мяса, проворчал мальчишка. — И вообще я не понимаю, что такого во всех этих картинах, которые там развешаны. Нет, есть, конечно, такие, каких даже мне сроду не нарисовать, портреты, например. С другой стороны, зачем малевать людей, тратить на это время, когда можно сделать фотографию? Щелк — и готово. Ну, в прежние времена несчастным художникам приходилось рисовать всяких там знаменитостей, разных богачей, королей и графов, чтобы они могли увешивать стены своих старинных замков портретами предков. Но теперь-то вместо этого фотоальбомы существуют! Лично я вообще не люблю портреты, пусть их теперь историки разглядывают. Но там, в музее этом, есть вообще непонятные картины. Мне кажется, их нарисовать раз плюнуть. Вот, например, красные рыбы у Матисса, знаете, они у него в аквариуме по кругу плавают. Я сегодня этих его рыбок очень внимательно рассмотрел. Такое чувство, что их ребенок рисовал. Я, думаете, так не смогу? Так каждый дурак нарисует.

Дарья Кирилловна лукаво улыбнулась.

— Не все так просто. Фотограф передает образ, а художник — душу. А насчет Матисса… Видишь, ты сам заметил, что рыбки у него движутся как бы по кругу. Этого художник достиг сопоставлением разных цветов, выделив свой любимый, оранжевый, и нарочито нарушив привычные правила рисунка, для чего приподнял верхний край стола, чтобы на его рыбок можно было взглянуть одновременно с двух точек зрения: сверху и сбоку. Окружности стола, кстати, у него тоже расположены в разных плоскостях. Все эти «нарушения» и сделали картину такой реальной. У ребенка так бы не получилось.

Ромка во все глаза смотрел на Дарью Кирилловну.

— Надо же, какие сложности. А на вид и правда делать нечего. Впрочем, все гениальное всегда простым кажется.

— Вот именно, ты же у нас философ, все правильно понял, — она потрепала мальчишку по голове. — Есть много великих произведений, еще более простых на вид. Вы, надеюсь, слышали о Малевиче?

Катька зажмурилась и выпалила:

— Казимир Малевич. «Черный квадрат». Нам в школе его показывали.

— Молодец! «Черный квадрат» — самое известное произведение Малевича. Но у него много и других работ.

Дарья Кирилловна пошла в свою комнату и вынесла оттуда большой альбом.

— Вот, посмотрите на его картины.

Ромка открыл альбом и сразу наткнулся на репродукцию знаменитого «Черного квадрата», полистав, нашел еще и «Белый квадрат» и хмыкнул:

— И что ж, кроме этого вашего Малевича, никто больше квадраты рисовать не может?

— Квадраты-то рисовать мог и может каждый, ты прав. Однако «Черный квадрат» Малевича — это не просто написанный маслом четырехугольник, это, как бы получше выразиться, нулевая стадия новой, авангардной живописи. То есть в 1915 году Малевич призвал к отказу от изображения людей, вещей, природы и провозгласил переход к беспредметным формам. Черный квадрат для него — это элементарная форма выражения чистого цвета. Потом художник приступил к сочетанию чистых плоскостей и в том же году впервые ввел в русский язык термин «супрематизм», то есть превосходство беспредметности над старой живописью, «миром вещей», и провозгласил победу чистых красок. Это была самая настоящая революция в искусстве. Не случайно супрематические полотна Малевича до сих пор высоко ценятся во всем мире.

Дарья Кирилловна вновь сходила в свою комнату и положила перед Ромкой иллюстрированный журнал:

— Вот еще одна из «супрематических» картин Малевича. Она так и называется «Супрематизм». Художник написал ее в том же 1915 году, и уже в нашем, двадцать первом веке, на аукционе в Нью-Йорке британский дом «Филипс» оценил ее в двадцать один миллион долларов.

Ромка чуть не поперхнулся.

— Что? Вот за это? Вот за это самое двадцать один миллион? Тут же одни прямоугольники и линии. Да вы только поглядите! Черный прямоугольник, зеленый прямоугольник, ромб темно-синий, полоски всякие мелкие… И больше ничего. Странно как-то…

Внезапно он резво подскочил, не отрывая глаз от репродукции.

— А… А вы дайте мне ее копию, пожалуйста. Можно я сам ее сделаю?

— Сделай, если тебе так хочется, — разрешила Дарья Кирилловна.

С журналом в руках Ромка понесся в комнату ее внука Андрея, где стоял компьютер с принтером и сканером, и уже через несколько минут выскочил оттуда с яркой картинкой в руках.

— Ну надо же, двадцать один миллион баксов, — сверяя листок с образцом, он недоуменно покачал головой, затем кинул журнал на стол, убедившись, что сделанная им копия ничем не отличается от журнального варианта.

А когда они засобирались домой, в прихожей послышался шорох, и в комнате появился внук Дарьи Кирилловны Андрей, журналист известной газеты «Новости плюс». С ним, как и с его бабушкой, Ромка с Лешкой тоже были большими друзьями. И не сосчитать, сколько раз Андрей по первому зову приходил к ним на помощь, а потом, основываясь на их расследованиях, писал интересные статьи в свою газету.

— Какие люди! — воскликнул он. — Бабушку пришли навестить? А это кто ж у нас такая?

— Это Катька из Воронежа, мы тебе о ней сто раз говорили, — сообщил Ромка. — Можешь с ней познакомиться и заодно — попрощаться, потому что мы уже от вас уходим. Засиделись, хватит.

— Очень приятно, — улыбнулся Катьке Андрей. — Надеюсь, что мы еще увидимся?

Ромка пожал плечами.

— Вряд ли. Она здесь ненадолго.

— Увидитесь, увидитесь, — возразила Дарья Кирилловна. — Через день я жду вас у себя снова. Учтите, у меня будет много вкусных вещей.

— У бабушки послезавтра день рождения, — шепнул друзьям Андрей. — Приходите, не пожалеете.

— Тогда, конечно, придем, — обрадовался Ромка. — И Катька еще не уедет, она к нам на целых четыре дня приехала.

— Ром, а зачем тебе копия картины Малевича? — поинтересовалась Лешка, когда они, распрощавшись с бабушкой и внуком, вышли из подъезда, и Ромка, присев на скамью, спрятал листок в свою сумку, предварительно аккуратно вложив его в пластиковую полосатую папочку, чтобы не помять.

— Надо.

— Ты же не любишь живопись, — вслед за Лешкой пристала Катька.

— Люблю — не люблю. Кто знает, может, еще и полюблю, — туманно ответил Ромка.

Глава III

СПАСЕННАЯ КАРТИНА

Следуя намеченному плану, на следующий день друзья навестили Венечку. Сын Банга, маленький бело-черный Дожик выскочил за дверь и ткнулся Лешке в ногу. Венечка мгновенно подхватил щенка на руки и приказал:

— Разувайтесь скорей и мойте руки с мылом. Такое странное требование он предъявлял друзьям впервые. Переглянувшись, они покорно сняли обувь и отправились в ванную. А потом вошли в его комнату. И если Катька была в ней впервые и потому не заметила ничего особенного, то Лешка от увиденного так и плюхнулась на диван.

— Венечка, я не узнаю ни тебя, ни твоего жилища! Чем вызвано такое преображение? — воскликнула она, в изумлении озираясь кругом.

В Венечкиной комнате слепил глаза абсолютно невероятный, прямо-таки фантастический порядок. Она-то ожидала, что их маленький дружок — а Венечке недавно исполнилось всего двенадцать лет — долго будет думать над тем, как рассадить в своей небольшой комнате сразу трех гостей, так как его кресло и диван обычно были заняты книгами, дискетами, кассетами и прочими предметами первой для него необходимости, равно как и подоконник, и стол, и даже пол. — И почему ты заставил нас мыть руки?

Венечка осторожно, словно драгоценность, поставил щенка на пол.

— Не понимаете, что ли? Дожику делают прививки и велели остерегаться всякой инфекции. А мало ли что вы могли подхватить в метро или на улице.

С глубоким вздохом он взял в руки тряпку и подтер очередную лужицу. Всем тут же стало ясно, почему на полу в его комнате больше ничего не валяется.

А Венечка отнес тряпку, вернулся назад, подвинул очки к переносице и, наконец, обратил свой взор на Катьку:

— Я тебя сразу узнал. Ты — Катя, я знал, что ты приедешь. — И церемонно добавил: — Очень приятно познакомиться.

И тут же помчался за щенком, так как тот умудрился протиснуться в дверь и выскочить в заставленный инфицированной обувью коридор.

— Потом он еще будет все подряд грызть, — озабоченно сказал мальчик, возвращая беглеца в комнату. — И когда только поумнеет?

— Через полгода, не раньше, — Лешка прижала к себе тепленькое тельце бело-черного щенка и пожалела о том, что Дик достался ей уже большим. Но зато он не съел в их доме ни одной вещи и всегда вовремя просился на улицу.

— А ты можешь оставить его на какое-то время? — спросил Ромка Венечку, недовольный всей этой собачьей кутерьмой.

— Конечно, я же хожу в школу.