Григорий Адамов - Тайна двух океанов Страница 41

Горелов решительно повернул направо, прошел мимо четвертого и пятого проходов, которые должны были обследовать Матвеев и Белоголовый, и углубился в следующий, шестой.

Скоро Горелов заметил, что вода вокруг него становится мутней, а свет фонаря все более окрашивается в желто-оранжевый цвет. На дне, сначала в ложбинах и выемках, потом и на ровных местах, появился ил — плотный, слежавшийся. С каждым шагом толщина илистого слоя все возрастала, и поднимавшиеся под ногами облачка становились все гуще.

«А течение?… — мелькнуло в голове Горелова. — Разве здесь нет течения?»

Стены все больше сближались, выступы на них выдвигались в ущелье все дальше и иногда вплотную смыкались над головой Горелова. Впрочем, видно было, что их высота и мощность объяснялись наслоениями ила, лежавшего на них, словно огромные шапки. Иногда на Горелова, когда он проходил под ними, сваливались комки ила, тут же таявшие, не доходя до дна.

Горелов не обращал на это внимания. В нем возрастала уверенность, что именно здесь нужно искать Шелавина. Он протискивался между выступами стен, перелезал через обломки скал. Голова его горела, пот заливал лицо, дыхание становилось тяжелым, прерывистым.

Из оранжевой мглы неожиданно вырос высокий илистый холм. Горелов с трудом начал подниматься на него. Ил здесь был почему-то не такой, какой встречался до сих пор. Ноги тонули в его пушистой, словно бездонной глубине, не находя себе опоры внизу. С невероятными усилиями Горелов выполз наконец на вершину холма и встал на ноги, по колено уйдя в ил. Задыхаясь, он осмотрелся и, подняв глаза, увидел вдруг над своей головой свод. Его вид поразил Горелова. Свод был не гранитный — черный, матово поблескивающий под лучами фонаря, а серый, как будто из сырого цемента, с большими, неправильной формы выбоинами. Казалось, время еще не успело сгладить их резкие, угловатые очертания, и они зияли в своде, как свежие, открытые раны.

Горелов повернулся в тесном пространстве тоннеля, сильно, со звоном ударившись металлическим локтем о выступ стены. В то же мгновение он с ужасом увидел внезапно появившуюся в своде тонкую извилистую трещину. Прежде чем он успел сделать движение, огромная серая глыба с мягким шумом отделилась от свода и обрушилась вниз. Горелов почувствовал сильный удар, сваливший его с ног, и страшную боль в виске.

«Обвал…» — промелькнула у него почти равнодушная мысль. И все исчезло в черной, окутавшей сознание мгле…

Лежа на боку, в том же положении, в каком был придавлен сорвавшейся глыбой, Горелов сделал усилие, чтобы приподняться, и сейчас же в изнеможении опустился.

«Кажется, ранен… Не серьезно, должно быть… От удара о выступ телефона… Что делать? Толстый ли слой ила надо мной?… Надо вызвать на помощь… Сам не выберусь…»

Слабость еще более охватила тело, голова опустилась в липкую теплую лужицу крови. Горелов закрыл глаза и несколько минут лежал без сил, без мыслей.

«Бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу…» — донеслось откуда-то невнятное бормотание.

«Надо позвать на помощь…» — вернулась к Горелову прежняя мысль, но не хватило сил, чтобы произнести хотя бы слово. Горелов мог только прислушиваться к этим непонятным звукам, которые, казалось, рождались в шуме крови, бившейся в висках. Бормотание вдруг прекратилось, но звон в голове оставался.

Горелов попытался заговорить.

— Алло! — слабо и глухо прозвучало под шлемом. — Алло! Говорит… Горелов…

Он замолчал и прислушался. Ответа не было.

«Не слышат… Слишком тихо… Надо громче…» — подумал Горелов, стараясь успокоить себя. Помолчав минуту и собрав силы, он крикнул, как ему казалось, во всю мочь:

— Товарищи!.. Ко мне… на помощь… меня засыпало… обвал…

Изнуренный этим усилием, он вновь замолчал и с бьющимся сердцем долго прислушивался.

Безмолвие — безграничное, нерушимое — царило вокруг.

С закрытыми глазами неподвижно лежал Горелов. Медленно возвращались мысли:

«Не слышат… Почему?… Испортилось радио?… Что же делать?… Что теперь делать?…» Мысль работала все сильнее и настойчивее.

«Бу-бу-бу…» — глухо донеслось опять откуда-то снизу. Горелов в испуге приподнял голову, оторвал ее от шлема. Непонятные звуки прекратились. Горелов был теперь уверен, что это не галлюцинация, не шум, не стук крови в голове, как ему раньше казалось. Нет, звуки шли откуда-то извне, снизу, словно кто-то или что-то живет, шевелится, производит какую-то работу под ним, Гореловым. Он долго, затаив дыхание, прислушивался. Но тишина стояла невозмутимая.

Горелов устало опустил голову. Что еще нового сулят ему эти звуки? Какая новая опасность может таиться здесь, на дне этих неведомых, коварных глубин? Перед лицом новой, близкой и надвигающейся угрозы Горелов забыл о своей оторванности от товарищей, о своем одиночестве. Пронеслось воспоминание о крабе. В иле тоже живет, роется, питается и размножается много донных животных… Разные голотурии, морские ежи… Это все мелочь, но разве не может и здесь появиться нечто грозное и совершенно неожиданное для юной, слепой еще науки о море? Что знала она, например, об этих гигантских крабах?…

«Бу-бу… бу-бу… бу-бу-бу…»

Горелов не отрывал теперь уха, прилегавшего плотно к шлему. Звуки шли глухо, но определенно снизу, с небольшими перерывами, то прекращаясь, то вновь возникая. Как только Горелов приподнимал голову, они исчезали, но сейчас же, при первом прикосновении уха или виска к шлему, опять становились слышны.

Мысль Горелова усиленно работала теперь лишь в одном направлении: как избежать встречи с этой новой, неизвестной угрозой? Но зачем думать, что это непременно опасность? Может быть, просто какая-нибудь безобидная тварь сверлит или долбит гранит дна, и он совершенно напрасно страшится ее. Говорил же как-то Лорд, что существуют какие-то моллюски, выгрызающие для себя углубления, даже целые норы в самых твердых прибрежных скалах. Может быть, этот шум — всего лишь отзвуки прерывистого трения зубцов раковины или каких-нибудь других приспособлений животного для просверливания твердой породы…

К донесшимся в этот момент подозрительным звукам Горелов отнесся уже более спокойно. За все время, что он их слышит, они не делались яснее, громче… Значит, их источник не приближается к нему и не стремится к этому. Да, да… Скорее всего, это просто мирная работа какого-нибудь занятого своим делом животного. Хорошо было бы убедиться в этом… Но как?

Горелов успел за время своих размышлений значительно отдохнуть. Он почувствовал прилив новых сил и попробовал приподняться, но, вероятно, на нем лежал слишком тяжелый и толстый слой ила, который приподнять было ему не по силам. По бокам же сырая, податливая масса слегка раздалась в стороны.

Горелов решил пробиваться сквозь толщу лежавшего на нем ила, но не вверх, а в сторону, которая казалась более податливой. Чувствуя себя значительно посвежевшим и бодрым — насколько можно было быть бодрым в таком положении, — он уже не думал о доносившихся порой звуках. Они его больше не беспокоили. Он начал усиленно двигать руками, подтаскивая, сжимая и подминая под себя своими широкими металлическими ладонями комки мокрого, как грязь, ила. Первые же несколько минут работы необыкновенно обрадовали его своими результатами. Перед ним образовалось небольшое, тускло освещенное загрязненным фонарем углубление, куда он с приливом новой энергии принялся продвигаться. Через полчаса упорной работы Горелов прополз таким образом почти полметра. Он даже изловчился открыть на поясе патронташ со щитком управления и, нажав кнопку «питание», получил возможность сделать несколько глотков горячего какао. Как он был теперь благодарен Скворешне за его предусмотрительность и заботу! Воздух в скафандре был превосходный, и жидкого кислорода должно было еще хватить надолго.

Сделав небольшой перерыв и отдохнув, он с новой энергией принялся за работу, но не успел продвинуться и на несколько сантиметров, как неожиданно его металлические пальцы заскрежетали, встретив твердое, каменное препятствие. В первое мгновение он обомлел, но, решив, что это небольшой, засыпанный илом обломок скалы, принялся прокладывать свой ход кверху вдоль обломка. Он усердно работал, делая лишь краткие перерывы для отдыха, но каменная преграда не исчезала, продолжая ровно, без выступов подниматься вверх. Тогда ему стало понятно, что перед ним гранитная стена тоннеля. Вся его работа оказалась напрасной. Отчаяние охватило Горелова. Он опустил голову со шлемом на ил и в бессилии лежал, порой содрогаясь всем телом, словно в беззвучных рыданиях.

Вдруг он встрепенулся. Сколько у него осталось кислорода? Ведь ему неизвестно даже, сколько времени он лежал без сознания после обвала… Десять минут или десять часов? И с каждой уходящей минутой уходят считанные минуты оставшегося ему кусочка жизни. Он не имеет права оставаться в бездействии. Он должен бороться до конца!