Елена Нестерина - Сыщик, ищи вора! Страница 5

Но прозвенел звонок, и Петру Брониславовичу нужно было спешить на урок. Он удалился, а Светлана Юрьевна, оставшаяся в учительской, принялась показывать какой-то листок своим подружкам, которые долго и весело смеялись над тем, что там было написано.

Антон Мыльченко очень любил поэзию. Он читал множество поэтической литературы – и толстые тома, и тоненькие стихотворные сборнички современных авторов. И мечтал о сборнике собственных стихов… Чужие строчки не раз приводили его в восхищение, даже в экстаз. Антон плакал над ними. И не раз он трагически восклицал, наткнувшись на ту или иную строчку:

– Ну как же так?! Меня опять обскакали! Это же моя мысль, моя рифма! Украли, передрали… Эх, и как они об этом догадались у себя в девятнадцатом веке! Ведь это я придумал…

И он, обиженный, но вдохновленный, бросался сочинять свое очередное произведение. Чужие стихотворные строчки и рифмы переплетались в Антошиной голове с его собственными. Такими стихи и ложились на бумагу – так что даже сам автор не мог уже определить, где он сам написал, а где какая чужая строчка затесалась. Любил Антоша поэзию, очень любил…

И верил, что она всем приносит удовольствие и счастье, да еще и вершит людские судьбы. Так что обещание помочь Петру Брониславовичу в создании стихов для его возлюбленной, где описывались бы метания и страдания его влюбленной души, не было пустыми словами. Антон Мыльченко не терял времени даром.

И через несколько дней после встречи на ступеньках его сонет был готов. Самым лучшим своим почерком он написал его на двойном тетрадном листе и понарисовал во всех углах букетики цветов для красоты. Вышло замечательно:

Тот день запомню я надолго,

К тебе я подойти не смел.

Моя душа рвалась в осколки,

Но робость я преодолел.

Увидел я твой облик милый —

Стояла ты вокруг девчат,

И плащик твой во тьме унылой

Весь развевался, как наряд.

Тебе готов был книгу дать,

А вместе с книгой свое сердце.

Но тут пришел один другой —

Тебя увез от школьной дверцы.

И я направился домой,

Душа моя завыла волком.

Грустить и плакать мне теперь…

Тот день запомню я надолго.

« Петр Брониславович, Ваш навеки» – так подписал Антон свой сонет, долго и тщательно таился, наконец выбрал момент и запихнул листок, слегка помяв его, в сумку, оставленную Светланой Юрьевной на стуле.

– Ну, теперь у Петра Брониславовича все хорошо будет! – радостно потирая руки, сообщил Антон своей соседке по парте Зое Редькиной.

– Почему?

– Любовь, Зоя, любовь… – загадочно проговорил он, и Зоя выразительно покрутила пальцем у виска.

Светлана Юрьевна, прочитавшая это стихотворное произведение, естественно, решила, что это дело рук влюбленного физкультурника, и теперь старательно избегала его. Показала безумные стихи своим подружкам, те почитали и выдали резолюцию: с сумасшедшими мужчинами-поэтами связываться опасно. И долго-долго смеялись, цитируя его сонет…

А сам Петр Брониславович действительно написал стихи, как посоветовал Мыльченко, только не показал их своему предмету любви. Постеснялся. Но услышав о том, что его стихам рады, решил, что Светлана Юрьевна, возможно, умеет читать мысли и даже стихи, которые он пытался в уме складывать, а потому горечь его переживаний стала еще более концентрированной.

Глава IV Как вы это терпите?

Сергей Никитич очень любил издеваться над учениками. Этим он попросту мстил за то, что они его не слушались. Чтобы его не тревожили, на перемене перед началом урока он заставлял всех положить свои вещи в кабинет и снова покинуть его – до тех пор, пока не прозвенит звонок. А сам закрывался там один и занимался своими делами. То рисовал на доске какие-то схемы, то заполнял журнал, то читал что-то. А иногда ничего не делал – просто сидел и ждал звонка. А вещички лежали в кабинете – и не все ученики успевали выхватить из своих рюкзаков и сумок учебники, чтобы успеть подготовиться на перемене к уроку. Дома нужно готовиться – отвечал на возмущенные возгласы Сергей Никитич и злорадно потирал ручки. А не успели выучить – вот и получили плохие оценки…

Сегодня он снова заперся в кабинете.

Семиклассники толклись под дверью и обиженно бурчали.

– Опять закрылся там и сидит, – заявил Владик Федюшов.

– С нашими сумками… – пробормотала недовольно Даша Спиридонова.

– А может, он там по ним шарит? – предположил кто-то.

– Ой, а у меня там деньги! – ахнула Зоя Редькина. – Девчонки, деньги же!

Она подобралась к двери и подергала ее. Дверь не открывалась. Зоя суетилась и чуть не плакала. Класс заволновался.

– Да подожди ты со своими деньгами! – прикрикнули на Зою.

– Сырник, блин, давай открывай! – нетерпеливо забил кулаками в дверь Костик Шибай.

– Нам параграф повторить надо! – подхватили девочки.

– Что мы, не имеем права?

– А как же алгебра? Не успеем же списать! – вспомнил кто-то оперативный.

– Да… – И класс возле запертой двери заволновался еще больше.

Но дверь так и не открылась, пока не прозвенел звонок. Никто повторить, конечно же, ничего не успел. Сергей Никитич тут же начал опрос.

И снова выставил всему классу двойки в столбик. Так что теперь каждому нужно было эту двойку «закрывать» – или тянуть руку и отвечать с места, или подходить к Сергею Никитичу после уроков и почти наизусть рассказывать какой-нибудь параграф. Меньше месяца осталось до конца первой четверти, а тут двоек целый журнал. Практически у каждого ученика…

Зачем он это делал? Да просто все шумели на уроке и списывали друг у друга примеры – туго было в седьмом «В» с точными науками. Кто-то на перемене передрал решения домашней работы у седьмого «А», пустил по классу – и всем было сейчас не до географии.

Сергей Никитич почему-то не хотел этого понимать. Вот и сейчас – он разозлился, предупредил, что если сейчас все не перестанут бегать с посторонними тетрадями по классу, то он выставит в журнал девятнадцать неудовлетворительных оценок в столбик. Никто не поверил. Тогда Сергей Никитич потер руки, раскрыл журнал и с довольным видом нарисовал целый столбик двоек.

Класс замер.

– И что теперь? – хлопая глазами, проговорил Костик Шибай. – Зачем нам эти двойки-то? У нас и так их полно…

Сергей Никитич что-то проскрипел в ответ, закрываясь журналом. Ребята подсчитывали свои оценки, прикидывая, что их теперь ждет, и как исправлять такую неблагоприятную картину. Сразу стало тихо, физиономии у всех погрустнели. Тетрадки с алгеброй были заброшены, да и до алгебры ли теперь…

Новенькая вдруг вскочила со стула и крикнула, глядя на согнутые в покорности и обиде спины своих одноклассников:

– Слушайте, и как вы это терпите? Над вами же издеваются!

Все оглянулись на нее.

– Раз с вами так поступают, то вы-то чего молчите? – продолжала новенькая, собирая тетради и книжки в ранец. – За поведение двойки в журнал не ставят. А мне совершенно неинтересно получать двойки ни за что. Поэтому я пошла отсюда.

С этими словами новенькая повесила свой военный ранец на спину и твердой походкой двинулась к двери.

– Э-э-э… Куда, Балованцева? – протягивая руки, заблеял растерявшийся Сергей Никитич.

Кто-то, подчиняясь призыву новенькой, уже тоже вскакивал с места.

– Назад! Всем сидеть! Я вам всем еще двойки поста… – закричал Сергей Никитич, но захлебнулся.

Потому что весь класс ринулся к двери.

– Погнали отсюда, чего тут сидеть! – кричал Мамед, размахивая кепкой.

– Усмиряйте нас в устной форме, зачем двойки-то ставить! – вновь заглядывая в дверь, добавила новенькая, когда все ее одноклассники покинули кабинет географии.

– Что-о? – протянул вконец растерявшийся учитель, но дверь за девчонкой уже захлопнулась.

– Ну, все, теперь он оборзеет! – очутившись вместе со всеми под лестницей, схватился за свою кудрявую голову Мамед.

– А что, лучше на урок, может, вернуться? – предложила новенькая.

– Нет уж, – решительно сказала тихая девочка Зоя Редькина, которая хоть и боялась прогуливать, но Сырника видеть уже не желала.

Возмущенные дети продолжали митинговать.

– А что? Теперь вообще на географию не ходить? – спросил порывистый Костик Шибай. – Нет, так не получится. Заставят.

– Конечно, – ответила ему новенькая, которая на этот раз пряталась под лестницей вместе со всеми, – на географию нужно ходить. Очень даже интересный урок эта география. Мы же не виноваты, что этот Сергей Никитич преподавать не умеет.

– Ага, «нужно ходить»… – с сомнением проговорил Костя Шибай, – если ходить, то двойки-то все равно закрывать придется. Хоть Сырник будет географию у нас вести, хоть Антоша Мыльченко. А раз закрывать придется, вот тут-то Сыр из нас все жилы-то и начнет тянуть. Он нас ненавидит.