Алексей Гавриленко - Синие лыжи с белой полосой Страница 5

Кто же этот загадочный человек? — спросите вы. Честно говоря, я и сам не знаю. Для меня это тоже пока загадка, покрытая туманом. У меня есть кое-какие предположения, но я в них не совсем уверен, поэтому оставлю при себе. Я убежден в одном: этот человек знает про Славку очень многое. И не только про него.

Про многих детей нашего города ему известно то, о чем мы, взрослые, даже не догадываемся. Ведь, к сожалению, вырастая, мы забываем что-то очень важное — что знали в детстве. А он помнит. И, кстати, некоторые из вас с ним встречались, только далеко не все сообразили, что это был именно он. Поэтому так много кривотолков. Но все сходятся в одном: он очень добрый человек, только уж больно загадочный какой-то. Типичный инкогнито, можно сказать.

Иногда про этого непонятного человека рассказывают разные небылицы — что, мол, работает он клоуном в цирке, или говорят еще — кормит животных в зоопарке, а кто-то вообще уверен, что он продает билеты на аттракционах. И я даже как-то слышал такую версию: он, дескать, трудится в Новый год Дедом Морозом. Или, например, одна девочка утверждает, что именно он возле станций метро показывает детям фокусы. А другой мальчик готов был поспорить со мной, что видел его в форме пожарника, когда они с братом чуть было не подожгли дачу своего дедушки. Не знаю. Опровергать или соглашаться не буду — точных сведений сам не имею. Может, во всем этом и есть какое-то зерно истины, но скорее всего, его там нет.

Справедливости ради скажу: многие хитросплетения этой повести и кое-какие детали я знаю как раз от него, и, хотя мне очень редко удается с ним пообщаться, он ни разу не ответил на мой прямо поставленный вопрос: «Кто вы?» Даже имени своего не назвал. Знаю только одно: он очень беспокоится за тех детей в городе, у которых случаются неудачные дни. Но помочь в силах не каждому. Он же совершенно обычный человек! Разорваться не может.

К величайшему огорчению, забот у него — выше головы. Хоть он и не коротышка, а даже очень высокий.

Вот, пожалуй, и все, что я могу поведать о нем. Я, если честно, и так уже много выболтал, и вряд ли ему это понравится, так что делайте выводы сами.

Глава 6. О том, как закончился этот неудачный день. И еще — будьте внимательны, не уподобляйтесь Славке Саночкину, который иногда смотрит только себе под ноги. И тогда вы познакомитесь еще кое с кем

Защита диссертации в Академии наук на этот раз затянулась. Впрочем, как всегда. Ученые мужи заседают в огромном зале обсерватории. Вот где поработали настоящие художники-оформители! Чего тут только нет! Ну, например, чего стоят хотя бы настоящие карты звездного неба! Или модели разных планет, которые украшают интерьер этого зала. Но, конечно, самое интересное было бы заглянуть в глазок огромного телескопа, он, как башня, возвышается в центре зала, упираясь своим широким раструбом в огромный купол.

Когда астрономам необходимо посмотреть, что делается на других планетах и звездах, этот купол плавно раскрывается, и тогда телескоп устремляет свои глаза-линзы прямо в небо. Сейчас купол, к сожалению, закрыт. Наверное, чтоб не капало: дождь-то так и продолжается. Но скучные ученые, вместо того чтобы наблюдать за Луной и неизвестными звездами, без конца что-то обсуждают. Они увлечены дискуссией, раздаются сложные умные слова. Самый умный из всех, бесспорно, профессор астрономии Эдуард Ильич. Он председательствует, то есть он здесь как классный руководитель, только вместо учеников перед ним седовласые дяденьки, которые очень хорошо учились сначала в школе, а потом — в институте. Правда, за редким исключением. Потому что, как вы скоро узнаете, даже среди умных ученых попадаются всякие глупые проходимцы. Но это мы выясним чуть позже.

Эдуарда Ильича как-то странно видеть без высокого колпака, который обычно рисуют художники звездочетам в сказках и мультфильмах. Но зато все остальное — бородка клинышком, круглые очки и изысканные манеры — имеется в наличии. Как и полагается.

Бабушка Славки сосредоточенно стенографирует. Она успевает записывать все, что говорят эти умные и образованные люди. Наконец, объявляют перерыв.

Стенографистка, всегда сосредоточенная и усидчивая, сегодня выглядит несколько рассеянной, она заметно волнуется, поминутно смотрит на часы и даже нервно постукивает карандашом по блокноту. Покинув кафедру, Эдуард Ильич направляется прямиком к ней.

— А знаете что, голубушка, — говорит он энергично, но деликатно, — не пора ли вам домой? К внуку.

— Эдуард Ильич, спасибо, дорогой. Славка у меня уже самостоятельный товарищ. Привык, бедняжка, что его непутевая бабка приходит, когда нормальные люди уже спят.

— Ну уж и «бабка»! Попрошу так не выражаться о женщинах! — театрально воскликнул профессор и сразу сменил тон на доверительный: — Ничего-ничего, собирайтесь. Хватит уже эту чепуху за нами записывать. Эти субчики и так всех запугали основательно. — Профессор махнул рукой в сторону двух деятелей, которые и стали виновниками такой длинной и бестолковой, по словам профессора, дискуссии.

«Субчики», один из которых Гогов, а другой — Магогин, уже битый час доказывали ученому собранию, что можно изобрести излучатель, который увеличит осадки в пустыне. «Мы не должны ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача», — цитировали они еще недавно широко известного автора.

Запомните этих субчиков, они еще сыграют свою роковую роль в нашей истории. А запомнить их не так уж и трудно. Гогов худой как палка, а Магогин его полная противоположность — круглый как колобок. И ходят всегда парочкой. Одного без другого даже и не представить. Ну, пожалуй, хватит пока про этих горе-ученых, про них еще придется рассказать кое-что, хоть они этого и не стоят. Вернемся скорее к бабушке и профессору.

— Так что не спорьте со мной, голубушка, — продолжал Эдуард Ильич. — Попрошу освободить помещение.

— Ну вот, уже выгоняете, — притворно обиделась Славкина бабушка.

— Вас? Никогда! Да без вас, дорогая моя, наша наука остановится в своем развитии. Мы с легкостью можем обойтись без таких вот, с позволения сказать, ученых, как сегодняшние герои, а без вас — никак невозможно!

— Если откровенно, Эдуард Ильич, я что-то сильно волнуюсь за Славку. У него возраст такой, а так поздно я еще никогда не засиживалась на ученых советах… Но ведь это же моя работа…

— Прекратите диспут! Ваша аргументация даже не заслуживает возражений. Сейчас же идите к внуку, — отчеканил профессор и тут же, нагнувшись к самому ее уху, добавил: — По правде говоря, я бы сам сбежал с этого никчемного заседания с превеликим удовольствием. Только нельзя это так оставлять. А то и в самом деле натворят еще чего-нибудь… хорошо, если только в пустыне.

Осторожно открыв дверь, бабушка входит на цыпочках, стараясь не шуметь. Потому что уже почти ночь, и даже программа «Время» закончилась давным-давно. По всей квартире — в комнате, в ванной, на кухне и даже в туалете — горит свет. А наш Славка, даже не раздевшись, спит на диване, свернувшись калачиком.

Наполовину разложенная раскладушка лежит на полу, поджав под себя свои ноги-трубочки. Видимо, Славка начал ее разбирать как взрослый, но потом самостоятельности, о которой говорила профессору бабушка, все-таки чуть-чуть не хватило. А может, просто устал и заснул. Бабушка поднимает мокрую насквозь куртку, кладет ее на батарею, то же проделывает с ботинками. Почему, спросите, Славка сам, без помощи бабушки, не поставил свою обувь сушиться? Ответить не могу, может быть, потому что день у него был, если помните, неудачный. Тяжелый какой-то получился. Ну что ж, у всех бывает, только вот Славке не с кем было поделиться своими огорчениями. А это очень тягостно. Особенно если, например, подерешься с Мишкой, а ругают за это только тебя. И никто не похлопает по плечу в трудную минуту, никто не выслушает и даже не поругает. От этого тоже иногда легче. Поэтому давайте не будем порицать Саночкина за неряшливость. Хотя бы сегодня.

Бабушка садится рядом с внуком. И долго-долго смотрит на него. Будить или нет? Одеяло тихо и медленно опускается на Славку.

Окно чернело во всю стену — будто шептало: спи, еще ночь на дворе. За его стеклами бесились ветер и дождь, дружки-сообщники.

Но кухонные звуки врывались в комнату и опровергали это сообщение, кухня бодро шумела: пора! Пора, Саночкин, вставать! Кран то и дело прочищал свою заспанную глотку, старый чайник свистел, как арбитр на поле, а чашки и блюдца отрывисто здоровались при встрече.

— Баба! Ты что, на моем месте, что ли, спала? — потягивается Славка, протирая глаза. Рядом стоит застеленная раскладушка.

— Ну уж извини, дружок. По-твоему, я должна была улечься на пол? — С этим вопросом бабушка вошла в комнату. — Господи, как ты на ней спишь каждую ночь, я еле встала, спина просто разламывается.