Выстрел в лесу - Анелюс Минович Маркявичюс Страница 5

Алпукас уже примерился накрыть его шапкой, как вдруг крот заюлил и исчез. Мальчики кинулись выдирать траву, раскапывать землю. Но крота и след простыл. Только и осталась от него на память крохотная норка, вырытая мышью-полевкой.

— Чуть-чуть не поймали, — сокрушался Алпукас. — Из-под носа улизнул!

— Да что с него толку, пусть ползает.

— Погоняли бы, знаешь как здорово! А то бы домой принесли.

— Ящик нужен, — размышлял Ромас. — В шапке не повезешь — тут же стрекача задаст.

Алпукас вдруг охнул и испуганно посмотрел на Ромаса.

— Ты что? — удивился тот.

— Коробок!.. Где коробок?

— Коробок? Наверное, в телеге оставили.

— Нет, я уже потом его держал.

— Не держал.

— Держал, — стоял на своем Алпукас. — За донышко держал, как сейчас помню.

— Пошли искать!

Ребята помчались на лужайку, где остались взрослые. Но там никого уже не было. Мальчики обшарили каждую кочку, каждую ямку. Все напрасно — коробок как сквозь землю провалился.

Они стояли обескураженные.

— Может, и правда не держал? — заколебался Алпукас. — Может, на телеге оставил?

Они пошли по узкой колее, которая вела на соседний покос, и обнаружили взрослых на самой большой лужайке. Отец сгребал сено, собирал в пласты и подавал деду на воз. Дед укладывал сено охапку к охапке, плотно уминая, чтобы воз мог смело проехать по любой дороге и не опрокинуться.

Подошли ребята.

— Дедусь, не видели нашего коробка? — спросил Алпукас. — Ищем, ищем, никак не найдем.

Дед поднял голову:

— Посеяли?

По его тону Алпукас понял, что дедушка не видел коробка. Теперь они не соберут пчел, вороны поклюют соты. Но тут отец оглянулся и загадочно произнес:

— А вы хорошенько посмотрите, может, сыщется. Ну-ка, гляньте, не залез ли в мешок?

Они бросились к набитому соломой мешку за телегой и достали целый и невредимый коробок.

Дикие пчелы жили на другом конце лужайки, под старой черемухой. По дороге Алпукас учил Ромаса, как себя вести: остерегаться, конечно, надо, но не махать руками, не бежать — тогда пчела не ужалит. А главное, не трусить.

Они натянули рубашки на голову и застегнули пуговицы, оставив щелки для глаз и носа. Все было тихо. Только время от времени беззвучно подлетала пчела, пулей вонзалась в траву и исчезала. Ей на смену выкарабкивался из земли коричневый комочек, круто взмывал вверх и жужжал уже где-то высоко-высоко.

Алпукас улыбнулся:

— Смотри, что сейчас будет.

Он приподнял клочок мха, и разом обнажились желтые соты, густо облепленные пчелами. Сначала пчелы взлетали по одной, будто нехотя, но, когда Алпукас начал сдирать мох и полегоньку приподнимать веткой соты, пчелы зловеще загудели, всем роем поднялись в воздух. Вокруг Ромаса звенели, гудели, жужжали сотни голосов — грозных, тонких и острых, как жало.

Между тем Алпукас осторожно вынимал из мха большие, с добрых два кулака, соты. Он откатил их подальше от гнезда, отогнал пчел и, выложив мхом дно и стенки коробка, положил туда соты. На солнце засияли десятки ячеек. Сдув пчел, Алпукас воткнул соломинку в один глазок, в другой, в третий, потом передал Ромасу:

— На, тяни!

Ромас зажал губами соломинку. Мальчик облизнулся от удовольствия: никогда еще он не пробовал такого душистого меда, так и тает во рту!

Терпкая сладость вязала рот, а удивительный запах — запах клевера, липы, сладкой гречихи, душистых цветов — разливался, казалось, по всему телу. Алпукас протянул руку:

— Хватит, надо пчелам оставить.

Он поглубже вытоптал пяткой гнездо. Получилась довольно глубокая ямка. Алпукас поставил в нее коробок и аккуратно прикрыл мохом, чтобы гнездо не нашли вороны или сороки — самые страшные враги диких пчел.

— Ну, сладок ли мед? — поинтересовался дедушка, когда они вернулись. — Может, и нам принесли?

— Да там и было-то всего ничего, — сказал Алпукас. — Еще не успели наносить. Мы сами только попробовали, и всё.

— А Ромасу досталось?

— Досталось, — ответил тот, облизываясь и не подозревая, какая надвигается опасность.

Когда мальчик стаскивал с головы и заправлял рубашку, в складках ее нечаянно запуталась пчела. Никто не заметил, как она перебралась со спины на плечо и повисла на краю воротника. При каждом движении Ромаса воротник то приближался к шее, то отходил. Пчела выжидала. Мальчик взмахнул рукой, воротник приподнялся и коснулся лица. Тут пчела вцепилась всеми лапками в щеку и вонзила жало. Ромас вскрикнул.

— Пчела-а-а! — заорал Алпукас.

— Никак, ужалила! Ужалила? Кого? — всполошился дед.

Подбежал лесник и выдавил из щеки Ромаса тонкое черное жало.

— Приложи что-нибудь холодное, железное! Приложи скорее! — командовал с воза дед.

Отец вынул из кармана нож, несколько раз воткнул лезвие в землю, чтоб захолодело, и приложил к щеке Ромаса.

— Сильно болит? — спросил старик, когда телега выбралась с луговины на дорогу и все залезли на сено.

— Не очень, — сквозь зубы процедил Ромас.

Щека болела.

Старик похлопал Ромаса по плечу:

— Вот это я понимаю! Если и болит, терпи. Ты же мужчина!

Ромас улыбнулся. Он уже почти не чувствовал боли и даже гордился — пчела ужалила, а он не жалуется.

Алпукас почти завидовал, что беда приключилась не с ним, а с Ромасом…

На лес, на поля и луга медленно наползали сумерки. Было по-прежнему тепло, только чуть посвежело после дневной духоты. Все вокруг посерело, словно затянулось дымкой. В полутьме там и сям замерцали огоньки — один, другой. Но их было мало, как звезд в этот ранний вечер. В деревне летом редко где зажигают огонь. Люди рано ложатся и рано встают.

Ехали молча… Хорошо было ехать так. Кругом тишина… Лишь в придорожной траве что есть мочи трещали неугомонные кузнечики, пофыркивала лошадь да изредка чиркало колесо по задку телеги: шши-и-рк, шши-и-рк… Видно, чека отошла.

Вдруг Алпукас вскрикнул:

— Смотрите, смотрите, душа пруссака!

Все, как по команде, повернули головы в одну сторону, и только Ромас озирался, не зная, куда смотреть. В полукилометре от дороги, возле обрыва, виднелся старый, заброшенный завод, где когда-то выжигали известь, а потом якобы стали являться призраки. Рассказывали, что вскоре после первой мировой войны откуда-то взялся в деревне немец. День-деньской он таскался по полям, что-то копал, вынюхивал… Приглянулся ему каменистый бросовый участок. Купил его пруссак, поставил там завод — печь, склады, — понанимал рабочих и давай известь выжигать. Поначалу дело шло на лад, а потом пласты известняка неожиданно кончились, пруссак обанкротился и повесился в своем подвале. Там его и нашли в одно прекрасное утро.

Со временем люди и думать забыли о пруссаке. Но