Мариэтта Чудакова - Тайна гибели Анжелики Страница 6

Значит, оно ему было очень нужно. И при этом он по какой-то причине не мог попросить Женину фотографию у кого-то из ее близких и друзей. И потому добывал с ухищрениями, удовольствовавшись давней фотографией. Если, конечно, фотография не понадобилась неизвестному злоумышленнику (Жене нравилось это слово из рассказа Чехова) именно в тот самый год, когда Жене и было десять лет, а теперь была выброшена за ненадобностью.

Но как ни крути, все это вместе не могло не наводить на мысль, что Женино лицо нужно было кому-то для особых целей – по меньшей мере недружелюбных, а по большей…

Кто-то задумал против нее что-то злое. Но кто и что? И когда – давно или сейчас?

С этими очень и очень невеселыми мыслями и вопросами Женя и заснула.

Глава 9

Саня и Калуга выдвигаются

В шесть утра Женя полностью отключила компьютер, перекрыла ключом газ на кухне, проверила, не оставила ли где свет, не капает ли вода из какого-нибудь крана, вышла на площадку, захлопнула дверь, подергала ее (однажды дверь все-таки оказалась незапертой) и с довольно большим рюкзаком, а также с сумкой, набитой самым необходимым в дороге, спустилась на лифте вниз. Ключ от почтового ящика она еще вчера вечером оставила старушке-соседке и заглянуть туда уже не могла.

У подъезда стояла черная «Волга». Как только Женя вышла на улицу, обе передние двери открылись и из них, как по команде, вылезли двое мужчин одного примерно возраста – лет 35–40. Невысокие, коренастые, с невозмутимыми лицами, они чем-то неуловимым были похожи.

Оба подошли к Жене, сначала взяли у нее вещи, а потом поочередно протянули руки:

– Саня.

– Леша.

Женина ладошка утонула в их осторожных лапищах. И хотя по возрасту они были ей, несомненно, «дядя Саня» и «дядя Леша», она сразу почему-то поняла, что будет звать их по имени.

Больше они не проронили ни слова. Рюкзак положили в багажник, сумку поставили рядом с Женей на заднее сиденье.

– Вот деньги, спрячьте, – сказала Женя, как советовал Димин отец.

И Леша засунул их куда-то на грудь.

– Выдвигаемся? – полувопросительно сказал Саня, садясь за руль. Леша, расположившийся рядом, кивнул-мотнул коротко стриженой головой.

«Волга» осторожно попятилась задом, выезжая из Жениного двора.

Путешествие началось.

Через десять минут они уже неслись по Московской кольцевой дороге (некоторые противно называют ее Эмкадэ).

Впереди, на востоке (а именно на восток, а еще точнее – на юго-восток – они и держали свой путь: к Рязанке – дороге, ведущей на Рязань) низко над горизонтом сияло багровое, как луна, солнце. Слева от дороги лежал пухлыми перинами туман. А справа проплывали гипермаркет «Ашан», супермаркет «Перекресток».

Вырвались на Рязанку. Солнце установилось слева и засияло уже нестерпимо для глаз. Двинулись на юг.

Посредине дороги полз, мигая всеми боками, бензовоз, и его послушно огибали.

После указателя на Бронницы пошли рощи, перелески и пригорки. А далеко впереди замаячили дали. Женя очень любила, чтоб было видно далеко-далеко.

Пролетел указатель – 200 километров от Москвы. Промелькнули непонятные Каленичские дворики, потянулась Рязанская область, объявившая о себе так: «Деревня Константиново – родина Есенина – приветствует дорогих гостей».

Шел третий час езды, когда Жене потребовалась остановочка. Сосновый лес был забросан большими пластмассовыми бутылками из-под разных напитков – теми самыми, про которые все знают, что они не разлагаются десятилетиями, не превращаются в перегной, не питают собой растения, а просто подло засоряют землю.

Она читала в одной книжке про оккупационные армии, которые во все времена вели себя нагло, оставляя после своих ночлегов в лесах заплеванные, загаженные стоянки. Но ведь это были чужие армии! Они шли по чужой, завоеванной оружием земле.

Почему же люди бросали огромные бутылки, пакеты из-под соков, жестяные банки, рваные газеты в красивом своем лесу, в который могли еще не раз вернуться?

Наскоро выполнив несколько приемов каратэ, Женя вернулась в машину. Единственно, от чего она уже начинала страдать, – это от невозможности поставить ногу на стену и стоять не меньше получаса, читая какую-нибудь книжку или уча иностранные слова. Ее подруги по секции в это время слушали обычно попсу, но она не могла себе позволить так тратить драгоценное время.

За спиной остались уже 400 километров с лишним. Пролетали непонятные слова на указателях – Шевырляй и Казачий дюк, город со странно-коротким, как лай, названием Шацк, основанный будто бы в 1553 году… На быстром ходу Женя сначала прочитала «…в 1953». Это было довольно давно – Женина мама в том году еще не родилась, но кто-то умер, а кто – она никак не могла вспомнить.

На выезде из города был еще один плакат, и теперь она успела прочитать правильно – «1553», то есть так давно, что представить себе это и с чем-то связать было почти невозможно.

После какой-то большой реки во всю пошли работы – расширяли полотно дороги (это выражение, когда-то от кого-то услышанное, Жене нравилось – как и полотнище пилы). Медленно проворачивался тяжелый каток. Экскаваторы загребали своими огромными челюстями светло-желтый песок, готовый скрыться под черным асфальтом.

Дорога пошла широкими волнами – подымалась вместе с полями, вздымавшимися к горизонту, и вдруг ухала вниз. Указатели так и пролетали мимо, иногда Женя успевала прочесть, что всего в двух километрах Студенец – то ли городок, то ли село. На полях стояли аккуратно, как сладкий рулет, закатанные золотистые валки соломы, оставшейся от убранной пшеницы.

В полдень началась Республика Мордовия и, едва успев мелькнуть указателем на Саранск, закончилась – ведь они неслись со скоростью 120 км и быстро проскочили прятавшуюся налево в лесах, оставшуюся не замеченной Женей Потьму, где километрах в семидесяти от станции Явас, в обнесенной несколькими рядами колючей проволоки поверх высокого забора и тщательно охраняемой зоне Олег Сумароков отбывал первую неделю своего пожизненного заключения.

Приближались к Пензе, и появилось на указателях непонятное слово «Павелмс» и более понятное, хотя только на первый взгляд, «Овчарное». Под высоким деревом у дороги мирно что-то жевала лошадь рядом с повозкой с клоками сена на дне.

Пространство как будто все расширялось. Страна распахивала перед Женей свои просторы.

Машина затормозила.

– Калуга, выдь, посмотри левую фару, – бросил Саня.

Леша полез из машины.

Оба они были «афганцы», то есть отвоевали по два года в Афганистане, в одном отделении разведроты. В том отделении было их четверо. Саня из Москвы, Алексей – из Калуги (за что и получил на веки вечные именование «Калуга», по-другому его никто во всей роте не звал), их командир – сержант Василий из Горно-Алтайска и Славик Мякота из-под Вязьмы. Там, в деревне на шесть оставшихся дворов, доживала сейчас свой век его мать. Славик был у нее один, поздний. Вот уж двенадцать лет они втроем каждый год ездили на его могилу, останавливались в деревне на два-три дня и помогали Славиной матери по хозяйству. В том бою погибнуть могли все четверо, но Слава их прикрыл. Сержант потерял руку, но его из-под огня они вытащили живым.

Генерал-лейтенант Георгий Иванович Шуст (что по-украински значит «буравчик»), ныне известный каждому российскому десантнику, тогда был молодым подполковником. И не было во всей дивизии офицера, бережней его относящегося к своим бойцам. Воевали у него не хуже, а может, и лучше других, а потерь было несравнимо меньше.

Через несколько лет после вывода войск из чужой страны Георгий Иванович разыскал ребят из того отделения, которое славилось храбростью и уменьем, потому не вылезало во время войны из дозора и сберегло немало жизней в своей роте да и во всем полку. Разыскал и позвал к себе водителями.

Сказать, что эти двое были преданы ему, – значит не сказать ничего. Он уверен был в них, как в себе самом. Вчера генерал-лейтенант (иначе они его и между собой не называли) вызвал обоих и сказал:

– Повезете в Сибирь девочку. У нее там серьезное дело. Надо обеспечить операцию. Машину возьмете мою, я на джип пока пересяду.

Помолчал и добавил:

– Кажется, барышня моего сына.

После этих слов генерала Шуста мы никак не позавидовали бы тем, кто задумал бы против Жени что-то плохое.

Всех мотивов поступка генерал-лейтенанта Саня и Калуга не знали и ими не интересовались. Они думали только о том, как возможно лучше выполнить полученное задание.

Глава 10

Генерал-лейтенант Шуст

Было бы весьма опрометчиво с нашей стороны оставить читателя в недоумении относительно того, почему же генерал-лейтенант Шуст явно без долгих колебаний дал тринадцатилетней девочке на две недели машину и двух водителей в придачу – пусть даже и для очень серьезного дела, даже и по просьбе своего единственного сына.