Валерий Гусев - Салон недобрых услуг Страница 6

– Давай помогу, – предложил Алешка.

– Обойдусь! – сказала мама сердито. – Выдумываешь всякую ерунду. – И она еще раз внимательно всмотрелась в свои уши. С некоторым беспокойством. – Мойте уши... то есть руки, будем ужинать.

– Ушами? – удивился Алешка. – Я не умею.

– Брысь! – сказала мама. И пошла на кухню, накрывать ужин.

Тут как раз пришел с работы папа. И спросил:

– Как дела?

– Порядок! – весело отозвался Алешка. – Только у мамы что-то с ухами.

– Что такое? – забеспокоился папа.

– У нее одно ухо покраснело.

– Ну-ка, – папа стал разглядывать мамины уши. – Точно: правое краснее левого.

– Наоборот! – заспорил Алешка. – Левое краснее. И больше правого. Не болит? Давай «Скорую» вызовем, мам?

– Хватит! – сказала мама. – Я сейчас забинтую свои ухи... уши! И лягу спать. А вы ужинайте сами. Без моих ушей!

Мама не успела «забинтовать ухи» – зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Добрый вечер, Семен Михайлович, рада вас слышать. Здоровье? Мое? Спасибо, хорошо. Ухо? Да, конечно. Да, спасибо. – Мама позеленела. – Спасибо, обязательно. – И брякнула трубку: – Посоветовал непременно закапать в ухо. А что закапать, он, оказывается, забыл. Странная история... – И мама опять посмотрелась в зеркало. С каким-то недоверием к самой себе.

А назавтра уже Алешка застрял перед зеркалом, прихорашивался.

– Что случилось? – спросила мама.

– Мы в гости идем, – деловито сообщил Алешка, не сводя глаз со своего отражения.

– Это когда? – мама тоже взглянула в зеркало, улыбнулась. – Покушать успеете?

– Не знаю, сегодня идем. Средним вечером.

– Каким? – изумилась мама. – Каким вечером?

– Средним.

– Такой бывает? Это что-то новенькое.

Алешка возмутился:

– Интересные вы люди! Раннее утро у вас бывает? Поздний вечер бывает? Значит, и средний вечер тоже бывает!

Мама не стала спорить, а Лешка, пыхтя от возмущения, продолжил свое прихорашивание. Чтобы произвести впечатление на Королеву красоты какого-то района. Маминой щеткой для волос он пытался уложить свой непослушный хохолок. Но ничего у него не получалось: хохолок упрямо и задорно торчал на макушке.

– Сливочным маслом намажь, – посоветовал я.

– Что я, бутерброд, что ли? Может, мне еще и кусок сыра на макушку положить?

– Лучше колбасы, – сказала мама. – Аппетитней. А еще лучше заодно и руки помыть. – Мама с интересом наблюдала, как Алешка роется в шкафу в поисках своей любимой рубашки.

– Я, может, – пропыхтел он из глубины шкафа, – еще и шею вымою.

– Медведь в лесу сдох, – вздохнула мама, – не иначе.

– Какой медведь? – Алешка высунулся из шкафа. – С грязной шеей?

– Так говорят всякий раз, – объяснила мама, – когда какой-нибудь человек совершает необычный для него поступок. Например, помоет руки перед обедом. И оба уха перед сном.

– Это не про нас. – Алешка снова скрылся в шкафу и пробубнил оттуда: – Мы руки моем когда надо. А не всякий раз.

– Не поняла, – вздохнула мама. И без труда нашла на верхней полке любимую Алешкину рубашку.

В нашей семье эту рубашку только Алешка любит. Он сам ее выбрал, на рынке. В палатке, где продавали всякие уцененные вещи.

– Какой ужас, – сказала при этом мама. – У тебя вкус дикаря. Или артиста эстрады.

– Ничего, – успокоил ее папа, когда увидел Алешку в обнове, – зато не потеряется. «Вы не видели тут мальчика в яркой рубашке?» «Видели! От него и бежим».

Когда Алешка (со скандалом) явился в этой рубашке в школу, наш директор Семен Михалыч сперва от него шарахнулся, а потом строго сказал:

– Еще одно такое хулиганство, Оболенский, и я тебя переведу в другую школу. Или отдам в зоопарк, к павлинам и попугаям. Впрочем, мне их жалко – они все тогда поумирают...

– От зависти? – безмятежно спросил его Алешка.

– От ужаса.

В общем, Алешка принарядился по своему вкусу, и мы отправились с визитом к Марише и Маргоше.

На этот раз мы проникли в крепость по кличке «Парус» без особого труда. Охранник был предупрежден, молча пропустил нас, только недоверчиво покосился на Алешку (на его рубашку) и опустил за нами шлагбаум.

Дверь квартиры нам отворила сама Мариша. Она была почему-то босиком и в шортах красного цвета. И в красной прическе.

– Хай, – приветливо сказала она. – Проходите как бы в гостиную, я распоряжусь за чай и за кофе. И как бы приведу себя в порядок. – И она ушла, шлепая по паркету голыми пятками.

В гостиную из холла дверей не было, был просто такой проем в виде арки, завешенный шторкой из кусочков цветного бамбука. Когда эта шторка висела спокойно, она изображала из себя рыжего тигра в зеленых джунглях. А с другой стороны – обезьянку с бананом на пальме. «Кондильеры», словом.

В самой гостиной мебель была обычная, не вогнутая и не выгнутая, только очень блестящая. Почти всю комнату занимал «блескучий» угловой диван, по которому были разбросаны всякие цветные подушечки, разноцветные мобильники и игрушечные зверушки со следами острых зубов.

Алешка присел на диван и спросил меня:

– Тоже разуться, что ли? До босиком.

Тут вошла Мариша, она слышала его слова и сказала с гордостью:

– В нашем доме гости как бы не разувают обувь.

– В нашем доме тоже, – сказал Алешка. – Но вы-то босиком.

– Так надо. Все артистки как бы ходят дома босиком. Так положено. – И Мариша брякнула на столик цветной журнал. – Вот, посмотри. Гламурненько, культурненько.

На развороте было несколько фотографий, сделанных в загородном доме одного певца и одной певички. Дом тоже был весь «блескучий», а хозяева – босиком. И на всех фотоснимках на переднем плане сверкали их голые ступни с кривыми пальцами. И с крашеными ногтями.

Мариша тоже от них не отставала. Распорядившись «за чай», она привела себя в такой порядок, что мы от этого порядка немного онемели. Мариша переменила шорты на другой цвет и успела по новой раскраситься. Куда там до нее Алешкиной рубашке!

– Разноцветная индейка, – с восторгом шепнул мне Алешка, когда Мариша отошла к дальнему окну раздернуть шторы.

Да, лучше не скажешь...

На руках и ногах у нее были разноцветные – встречались черные – ногти. На голом животе – татушка в виде алой розочки с зелеными листочками и черными колючками. А рядом с пупком висел замочек с ключиком. Голубые ресницы так сильно были накрашены, что все время опускались от своей тяжести и чуть слышно щелкали, как у куклы с глазками. Губы у Мариши были разрисованы под цвет колючек, а щеки – под цвет розочки.

Нас Мариша тоже оценила. По мне она, правда, скользнула скучным взглядом, а на Алешке этот взгляд у нее оживился.

– Клевый прикид, – похвалила она его рубашку. И тут же вскочила. – Гламура не хватает. Нужен как бы штрих. – Мариша прошлепала босыми пятками за дверь, вернулась с галстуком-бабочкой – таким из себя ярко-красным в черный горошек. – Носи! Я тебе дарю! Это Аркашина. Он в ней на презентации ходил.

– А теперь не ходит? – как бы испугался (или расстроился) Алешка.

– Ходит! Еще как! И я с ним. Только сейчас на бабочки мода другая. Теперь черная с красным горошком. – И Мариша прицепила Алешке бабочку, отступила на шаг, полюбовалась. – Отпад! Все девчонки наши!

Вид у Алешки с этой бабочкой был глупейший. Но это его не беспокоило. Он явно вел какую-то свою игру, и, похоже, эта игра у него получалась. Когда у Мариши заиграл один из мобильников, разбросанных по дивану, Алешка коротко взглянул на меня, и в этом взгляде я четко, ясно прочел: «Дим, я так и знал!»

Что он знал? Отпад? Девчонки наши? Красный горошек на черном поле? Не знаю... Мне просто захотелось домой. От всего этого гламурненького и фигурненького.

А Мариша щебетала:

– Ну, Кашик, Кашенька, Аркашенька. Всего-то штучка баксиков для твоей любимой. Котик, не жадничай. Это колечко на моем пальчике... Ты же любишь мои пальчики.

Если бы мне приснились такие пальчики, с такими черными ногтями, я бы с тахты упал.

– ...Умница, Кашик. Целую тебя сто раз. Приезжай скорей. С колечком.

Мариша отложила мобильник и посмотрела на себя в зеркало.

– Вот, пацаны, какая трудная у меня судьба – каждый раз его упрашивать приходится. Что-то он жадничать стал. А ведь я не просто так ему. Я ведь Королева красоты. «Мисс Лопушанская область». Я бы и «Мисс Вселенная» бы стала. Да вот за Кашку вышла замуж, и карьера моя кончилась. Сижу, как царевна в замке.

Тут царевна в замке опять начала копаться в подушках на диване, потому что откуда-то снова заверещал очередной мобильник. Мариша его так и не откопала, не успела.

– А зачем вам столько мобильников? – удивленно, даже с сочувствием спросил Алешка.

– А! – Мариша махнула рукой. – Я в этих кнопках как бы все время путаюсь, никак не запомню: какую и зачем, типа того, надо жать. Вот я и придумала: у меня для каждого моего человечка свой мобильник. Вот этот – в цветочках – это Маечка, собачий доктор. Этот черненький – Леночка, прически мне делает. Синенький – Милочка, педикюрша.