Юрий Коваль - Промах гражданина Лошакова Страница 7

И вот подсохли дороги. Лошаков выехал на просёлок, выбрался с просёлка на шоссе и сразу увидел табличку:

«ДО КУРСКА 100 км»

Он твёрдо нажал на педаль, закрутились-засверкали серебряные спицы, и под вечер Лошаков подобрался к другой табличке:

«ДО КУРСКА 1 км»

Здесь он передохнул, закусил редиской, причесался, оправил на груди галстук, чувствуя, что правдой попахивает всё сильнее и сильнее.

Так он проехал три километра, но никакого Курска нигде не встретил. Крайне обеспокоенный отсутствием Курска, Лошаков жал и жал на педали. Наконец, вдали показались новостройки, и велосипед рванулся к ним. Возле новостроек топтался у столба какой-то прохожий.

– Товарищ! – задыхаясь крикнул гражданин Лошаков. – Это что за город?

– Да это не город, – равнодушно ответил прохожий, продолжая топтаться у столба, – это пригороды города Карманова.

– Я это предчувствовал, – прошептал про себя Лошаков и пнул ботинком велосипед, который завёз его неведомо куда.

Возле «Пельменной» гражданин продал неверный свой велосипед каким-то тёмным личностям за тридцатку и зашёл в заведение.

«Нету правды, – нервно думал он, – нету!»

Пельмени между тем в городе Карманове оказались отличные – большие, сочные, ушастые.

Лошаков съел три порции, чувствуя, что какое-то количество правды появляется в его организме. Выйдя на улицу, он увидел надпись «Бутербродная», и, хотя после пельменей есть бутерброды казалось ему непростительной неправдой, он всё-таки зашёл и съел парочку с ветчиной и семужьим боком.

Когда же он вышел из «Бутербродной», ему бросилась в глаза совсем уж неправдивая вывеска – «Компотная». Но сухофрукты, из которых сварен был компот, оказались однако натуральными. Лошаков попил компотику и пошёл дальше по кармановским заведениям, чувствуя, что правды в его душе прибывает. Побывал он:

в «Чайной» и «Кисельной»,

в «Арбузной» и «Фужерной»,

в «Бульонной» и «Винегретной»,

в «Кильковой» и в «Тюльковой»,

в «Парикмахерской» и в «Прачечной»

и, наконец, побритый и подстриженный, отстиранный и отглаженный, верящий в правду и совершенно, простите, обожравшийся, он оказался перед вывеской «Бильярдная».

И гражданину Лошакову захотелось сыграть.

Глава вторая. Тяга к солёным огурцам

Царапалось и кусалось, отбиваясь от Васи, подземное существо.

– Отпусти, отпусти… я за огурцами… я за огурцами, – верещало оно.

– За огурцами? – удивился Вася и ослабил хватку.

Он пытался разглядеть, что же такое держит в руках, но его ночное подвальное, почти телевизионное зрение отчего-то закончилось, очевидно, от слишком крупных подземных переживаний.

– Как ты сюда попало?

– Да через дверь в подклети. За огурцами я… Шурочка я.

Да, друзья, ни Вася, ни автор, ни Квадратный Пахан не знали и не слыхивали, что в подвале имеется потайная дверь, заваленная брюквой. Знала об этом только Зинка, у которой и была дочка Шурочка, проживающая в городе Картошине. Эта Шурочка и получила в один прекрасный момент телеграмму:

«УЕХАЛА НА ЗАСЛУЖЕННЫЙ ОТДЫХ ПОЛЬЗУЙСЯ ОГУРЦАМИ ЧЕРЕЗ НИЗ ЦЕЛУЮ МАМА»

И Шурочка пожелала маминых огурцов, которые славились посолом, и поехала в Карманов.

И здесь автор и читатель должны быть потрясены. Как же так? Мама даёт телеграмму об огурцах, совершенно забывая, что вместе с огурцами Шурочка найдёт убитое тело мёртвого человека. Автор не понимает, как это сделалось возможным. Очевидно, в голове у Зинки были только огурцы.

И вот теперь Шурочка сидела на полу погреба и плакала, а её держал за локти Василий Куролесов, который снова начинал обретать подземное зрение и угадывал в Шурочке девичьи приметы.

– Отпусти, не убегу, – сказала Шурочка. – Тебя как звать?

– Вася.

– Ты что? Тоже за огурцами?

– Да нет… я так… за брюквой… Выведи меня на свет.

Они вылезли на свет, и Вася был совершенно ослеплён тусклыми лучами солнца, которые еле пробивались через крапиву и бурьян. Взор его никак не прояснялся. Ночное зрение не хотело уступать дорогу дневному.

Вася долго махал у носа пальцами, и, наконец, что-то кривое стало вырисовываться перед ним, и он различил крайне неприятную блондинку, которая, кстати, не показалась ему такой уж неприятной, как кажется автору.

Наоборот, блондинка Шурочка показалась ему более-менее сносной в смысле взора.

– Так ты что ж это? – спросил Вася. – Огурцы любишь?

– Дико люблю! – воскликнула Шурочка. – Солёные, чтоб хрустели.

– А помидоры солёные любишь?

Шурочка задумалась, прикидывая что-то в уме, и, наконец, толкнула Васю кулаком в грудь:

– Уй, ну ты что! Конечно, люблю!

Нет, она определённо нравилась Васе всё больше и больше. Когда она говорила об огурцах, глаза у неё загорались. С помидорами такого не случилось, блеска не было, но всё равно мелькало в глазах что-то очень осмысленное.

– Да откуда же ты тут взялась? – воскликнул Вася.

– Уй, Васьк, да что же ты говоришь? Я ведь Зинкина дочка.

Вася вздохнул и гулко подумал: «Во как!»

Глава третья. Бильярд по-кармановски

Теплые желтые шары, вырезанные из мамонтовой кости, с номерами на слоновьих боках с грохотом сталкивались между собой, бились о тугие борта, мягко и тяжело катились по зелёному сукну. Изредка они падали в лузы, и вздрагивала тогда сеть, затягивающая лузу, вздувалась, поглощая шар.

Необыкновенно длинный, похожий на чёрного журавля человек держал в руках кий, тыркал им изредка в шары, приговаривая:

– По три рублика! По три рублика! Два шара форы!

Это разумное предложение не вызывало пока никакого отклика. Зрители жались к стенам. Они явно боялись играть с Журавлём.

– По три рублика! По три рублика! – приглашал Журавель, и, наконец, к бильярдному столу подошёл сутулый и синеносый человек, в котором читатель с интересом и любовью узнал бы гражданина Лошакова.

– По три рублика! – сказал ему Журавель.

– Это – неавторитетно! – парировал гражданин Лошаков.

– И два шара форы!

– Это кто тут кому даёт фору? – вопросил Лошаков, глядя в потолок. – Это вы мне даёте фору, товарищ Журавлёв? Так я её не принимаю. Я предлагаю вам сыграть не на три рубля, а на сто.

Здесь автор должен отметить, что скромный, в сущности, гражданин Лошаков, наевшись, делался нескромным и даже нагловатым. Но сто рублей он, действительно, в потайном кармане на всякий случай имел. На всякий случай, если отыщет правду. Ему отчего-то казалось, что, если правда вдруг найдётся, сто рублей никак не помешают.

Чёрный журавель, между тем, неуверенно вертел в воздухе кием. Он опешил. Он явно не ожидал от синеносого гражданина столь делового предложения.

– Моя фамилия Зябликов, – единственное, что он смог пока ответить гражданину Лошакову.

– Принимаешь вызов?

Журавель Зябликов смешался и замялся. Он явно не знал, что делать. Длинными тонкими пальцами перебирал он кий, на котором было написано «Зябликову от Кудасова» – редчайший, доложу вам, кий, таких киев, подаренных великим бильярдистом Кудасовым, на свете почти нет.

Зрители у стен зашушукались. Журавлю надо было достойно ответить.

– Дайте мне мел! – торжественно сказал Зябликов, и Лошаков парировал:

– Бери!

Журавель Зябликов взял мел и ловко спиралью прокатился мелом по кию, а это означало на кармановском бильярдном языке, что вызов принят.

– Стольник! – сказал Лошаков, выхватил из кармана цельную сторублёвку, помахал ею перед носом партнёра и соперника и сунул деньги в среднюю лузу. – Остальные лузы пусты. Где ваши деньги, товарищ Журавлёв?

– Моя фамилия Зябликов, – парировал Журавель и стал вынимать из кармана трёшки. С грехом пополам их набралось на тридцатку. Тут он полез в глубоко потайные карманы и наскрёб ещё пару рублей.

– Маловато, – отметил Лошаков.

– Остальное под честное слово.

– Ну это уж нет. Оценим ваши носильные вещи. К примеру, часы. Это будет авторитетно.

Общество, стоящее у стен, оценило часы в тридцатку.

– Недостача, – сказал Лошаков, – нужно ещё сорок рублей.

– Ставлю кий, – сказал Журавель, засовывая трёшки и часы в угловые лузы. – Надеюсь, кий от самого Кудасова что-нибудь стоит?

– Кий – это палка, – сказал Лошаков. – Для меня он ничего не стоит. Ладно, играй, длиннорукий, прощаю тебе сорок рублей. Итак, сто против шестидесяти, но с одним условием: на эти сорок рублей мне позволяется хамство.

– Как так? – удивилось общество.

– Очень просто. Я ставлю сто, а он всего шестьдесят. И вот на эти сорок рублей я имею право ему хамить, а он должен разговаривать со мною на «вы» и называть меня «дорогой сэр».

– Но в нашем советском обществе не принято таких слов!

– А мне наплевать, приняты они или не приняты. Сорок рублей недостача, а вы ещё толкуете? Сто против шестидесяти и хамство против «дорогого сэра»! Принимаешь вызов или нет?