Астрид Линдгрен - Калле Блюмквист-сыщик Страница 7

Но что такое: на стене нет никаких подписей! Все жирно зачеркнуто карандашом, ничего невозможно прочесть.

— Вот так штука! — громко сказал Калле.

А может быть, тут живет какое-нибудь старое привидение, которому не нравятся надписи на стенах, и оно ходит и все зачеркивает? Калле вздрогнул. Впрочем, разве у привидений бывают карандаши? Нет, что-то не похоже на правду. Но ведь кто-то все-таки сделал это!

— Как же я сразу не сообразил? — прошептал Калле. — Дядя Эйнар!

Ну да1 Он же вообще не хотел, чтобы они тогда писали свои фамилии, — он их и зачеркнул. Все ясно: дядя Эйнар не хочет, чтобы кто-нибудь, случайно попав в подземелье, узнал, что они там были. Но когда же он успел? Ведь, когда они в тот раз уходили, надписи были в полном порядке.

— Ой, какой же я дурак! — воскликнул Капле. — Да ночью, конечно!

Сегодня ночью дядя Эйнар был в развалинах. Для этого он и купил карманный фонарик. Но неужели он затеял все это лишь затем, чтобы замазать несколько фамилий на стенке? Вряд ли. Зачем он тогда ходил в сарай? Ведь не за карандашом же?

Калле усмехнулся. Потом огляделся, пытаясь обнаружить еще какие-нибудь следы дяди Эйнара. Через маленькие окошечки в подвал проникал скудный свет, но его было слишком мало, чтобы осветить все углы и закоулки. И, кроме того, кто сказал, что дядя Эйнар был только в этой части подземелья, расположенной ближе всего к лестнице? Подземелье велико. Темные коридоры расходятся во все стороны… Нет, Калле вовсе не тянуло продолжать поиски под мрачными сводами. Да и как это сделать — все равно нечем освещать себе путь.

Одно было абсолютно ясно: дядя Эйнар не получит обратно свою отмычку, это Калле решил сразу. Правда, совесть пыталась возражать, говоря, что нехорошо присваивать чужое, но Калле быстро заглушил эти доводы. Зачем дяде Эйнару отмычка? Кто знает, какие еще двери он собирается ею открывать? И если Калле прав в своем предположении, что дядя Эйнар тип подозрительный, то он сделал, в сущности, доброе дело, забрав отмычку. И, наконец, слишком уж было соблазнительно оставить ее у себя. Они с Андерсом и Евой-Лоттой могут здесь устроить свой штаб и даже — кто знает! — выведать, что тут делал дядя Эйнар.

«А это самое важное», — решительно сказал себе Калле.

Он уже собирался уходить, как вдруг увидел у подножия лестницы маленький белый предмет. Калле быстро наклонился и поднял его. Это была жемчужина — белая сверкающая жемчужина.

5

Калле развалился под грушей. Ему хотелось подумать, а в таком положении думалось лучше всего.

«Конечно, не исключено, что жемчужина лежала там еще со времен Карла Двенадцатого. Какая-нибудь растяпа дворянка побежала в погреб за бутылкой пива, да и обронила там свое жемчужное ожерелье, — рассуждал знаменитый сыщик Блюмквист. — Но вероятно ли это? Когда расследуешь загадочное происшествие, — продолжал он, повернувшись на бок, чтобы видеть глаза воображаемого собеседника, — надо всегда исходить из вероятности. А вероятность говорит за то, — знаменитый сыщик с силой ударил кулаком по земле, — что эта жемчужина не лежала там со времен Карла Двенадцатого, потому что за столько лет обязательно нашелся бы какой-нибудь глазастый парень, который подобрал бы ее до меня. Кстати, если жемчужина лежала здесь позавчера, когда мы сюда приходили, то такой наблюдательный молодой человек, как я, должен был ее увидеть. Тем более что я довольно тщательно обследовал землю. Ну, что вы, — он сделал рукой отрицательный жест, обращенный, очевидно, к восхищенному собеседнику, — это же азбука сыскного дела, ничего особенного! Итак, какой вывод мы можем отсюда сделать? Скорее всего, жемчужину потерял так называемый дядя Эйнар во время своего ночного посещения развалин. Разве я не прав?»

Воображаемый собеседник, очевидно, не возражал, ибо знаменитый сыщик Блюмквист продолжал:

«Могут, конечно, спросить: видел ли кто-нибудь дядю Эйнара с ожерельями на шее? Может быть, он весь так и сверкает жемчугами и драгоценностями?Знаменитый сыщик решительно хлопнул рукой по земле. — Разумеется, нет! А потому, — он взял воображаемого собеседника за отворот пиджака, — если этот дядя Эйнар бросается жемчужинами, то я вправе считать это крайне подозрительным обстоятельством, не правда ли?» Никаких возражений не последовало. «Но я не из тех, кто выносит приговор на основании одних инд… индиций. Дело должно быть расследовано основательно, и я беру на себя смелость утверждать, что эта задача мне по плечу».

Тут воображаемый собеседник с таким жаром принялся уверять, что господину Блюмквисту любая задача по плечу, что даже сам господин Блюмквист счел его похвалу чрезмерной.

«Ну, ну, не преувеличивайте, — сказал он мягко. — Лучший сыщик, которого когда-либо знала история? Это, пожалуй, уж слишком. Лорд Питер Вимсей тоже не так уж плох».

Калле достал записную книжку. В разделе «Особо подозрительные обстоятельства» он добавил: «Посещает по ночам дворцовые развалины. Теряет жемчужины».

Он перечитал все, что у него было записано о дяде Эйнаре. Недурно! Теперь ему для полного счастья недоставало только одного: отпечатка пальца. Все утро Калле пытался добыть отпечаток. Несколько часов он увивался вокруг своей жертвы, самым коварным образом подсовывая ему маленькую штемпельную подушечку из набора «Печатай сам». Он надеялся, что дядя Эйнар как-нибудь нечаянно поставит палец сначала на подушечку, а потом на лист бумаги. Но дядя Эйнар, как ни странно, так и не попался в ловушку. «Опытный, шельма!»фыркнул Калле.

Придется, видно, усыпить его хлороформом и добыть отпечаток, пока он будет лежать без сознания…

— Ты тут валяешься, лодырь несчастный, а до начала представления всего пятнадцать минут!

Андерс, свесившись с забора, метал громы и молнии на безмятежно развалившегося Калле. Калле вскочил. Нелегко быть сразу и сыщиком и цирковым артистом. Он пролез через щель в заборе и понесся рядом с Андерсом.

— Кто-нибудь пришел? — спросил он, переводя дыхание.

— Спрашиваешь! Все сидячие места заняты.

— Так мы теперь почти что богачи?

— Восемь пятьдесят, — сказал Андерс. — Ты вон разлегся, как турецкий паша, а тебе бы надо Еву-Лотту сменить в кассе.

Они взлетели по лестнице на чердак. Там стояла Ева-Лотта и глядела в щелку между ставнями.

— Битком, — сообщила она.

Калле подошел и тоже посмотрел. Собрались все ребята из их квартала и еще целая кучка «чужеземцев». На первой скамейке восседал дядя Эйнар. Рядом с ним сидели булочник и его жена, а сзади них Калле разглядел своих собственных родителей.

— Я так волнуюсь, даже ноги подкашиваются! — жалобно простонала Ева-Лотта. — Так и знайте, в акробатическом номере я свалюсь вам прямо на голову. И лошадь не в духе. Боюсь, ничего у меня с ней не выйдет.

— Смотри, не опозорь нас, — предупредил Андерс.

— Пора начинать! — крикнул нетерпеливо дядя Эйнар.

— Ну уж это наше дело! — сердито заметил директор.

Тем не менее он надел свой цилиндр, вернее, цилиндр булочника Лисандера, открыл окно, взялся за веревку и съехал вниз на арену. Ева-Лотта изобразила громкие звуки трубы, зрители доброжелательно зааплодировали. Тем временем Калле сбежал по лестнице, отвязал лошадь и повел ее между скамьями на глазах у восхищенной публики. Директор снял цилиндр, вежливо поклонился, затем взял бич и громко щелкнул им. И сам он и зрители ждали, что лошадь пустится бодрой рысью вокруг арены. Но не тут-то было. Она только тупо глядела на публику. Директор щелкнул бичом еще раз и совершенно отчетливо прошептал:

— Ну, пошла же, скотина!

Лошадь наклонилась и сорвала зубами несколько травинок, пробившихся сквозь опилки. С чердака послышалось веселое фырканье. Это не выдержала «наездница высшего класса», ожидавшая своего выхода. Публика тоже веселилась, в особенности дядя Эйнар и мама Евы-Лотты.

В этот момент вмешался шталмейстер Калле. Он взял лошаденку под уздцы и решительно провел ее прямо под чердачный люк. Ева-Лотта ухватилась за веревку, приготовившись красиво соскользнуть в исходное положение. Но тут лошадь вдруг ожила. Она совершила прыжок под стать заправскому цирковому скакуну, и когда Ева-Лотта съехала вниз, то эффектно приземлиться ей было некуда. Наездница повисла на веревке, беспомощно перебирая ногами. Наконец Андерс и Калле насильно приволокли лошадь на место, Ева-Лотта шлепнулась ей на спину, Андерс щелкнул бичом, и лошаденка вяло затрусила по кругу. Тщетно наездница сжимала ей бока голыми пятками, побуждая бежать хоть немного резвее.

— Негодяйка! — прошипела Ева-Лотта.

Увы, слова на лошадь тоже не подействовали… Предполагалось, что она будет бежать по арене самым быстрым аллюром и своими резвыми скачками отвлекать внимание зрителей, чтобы те не заметили, сколь несложны трюки самой Евы-Лотты. Но теперь, когда лошаденка отказалась хоть как-нибудь помочь делу, номер выглядел довольно кисло. «А я столько лет подкармливала ее овсом!» — с горечью подумала Ева-Лотта.