Мариэтта Чудакова - Тайна гибели Анжелики Страница 8

И вот вчера, накануне своего выходного дня, отец вечером пришел с сослуживцами. Сразу сели выпивать. Отец не знал, что Иван дома, и говорил громко.

– Последние дни орлы наши что-то совсем мышей не ловят!

– Если мышей – то почему орлы? Коты, значит… – пьяно возразил один из гостей.

– Почему – коты? А мышь-полевка? Орлы ее очень даже приветствуют.

После короткой дискуссии насчет фауны отец сказал:

– А один, они рассказывают, им так загнул: «Вы что, ребята, берега попутали?» И будто бы из аппарата нашего полномочного… Так пустые к нам вечером и подъехали.

– Да ты слушай их больше! Ловчат, скрытничают…

Затихли. Только слышен был звон стопок и кряканье. А у Ивана на несколько мгновений будто остановилось сердце.

Он не спал всю ночь. Ему казалось, что за эту ночь он стал старше на много лет. А наутро решил уйти из дома. Мачеха о нем не пожалеет. Хоть он и звал ее по просьбе отца мамой, матерью ему она стать не захотела или не смогла. Жалко ему было только младшего брата. «Сделают из него такого же вора», – горько думал Ваня.

Глава 12

Урал. Европа и Азия

Женя между тем пересекала Ульяновскую область.

– Слышь, Калуга, что тут, мужики совсем, что ли, завили горе веревочкой – уже не сеют, не пашут?

Саня, с виду небрежно, еле касаясь, держа руль, изумленно озирался по сторонам.

Зрелище и правда было странное.

На протяжении всего пути по области вокруг были видны только заросшие лебедой поля. Хотя, как помнила Женя из географии, область входила в полосу черноземья. Как же можно было бросать незасеянной такую землю?

– Калуга, глянь – тыщи гектаров не засеяны!

– Санек, тут же и покосы хорошие – луга вон какие! А трава перестоялась, теперь уж не скосишь. Да что они, скотины, что ли, не держат?

Остановились заправиться; вышла и Женя – как всегда, постоять хоть по минуте на каждой ноге, подняв другую повыше, и сделать несколько приседаний на растяжку. Леша-Калуга говорил с заправщиком:

– А чего – вы скотину не держите?..

– Почему не держим? Держим.

– А чего ж траву не косите?

– А попробуй покоси – сразу под суд попадешь. Не дают никому.

– Кто не дает-то?

– Начальство. Власти.

– А сами чего ж не косят?

– Говорят – денег нет.

Переехали реку Ардовать, затем Сызранку – 35 километров до Сызрани, 240 – до Самары. Пошли пологие всхолмия, простертые до самого горизонта. Жене казалось, что и дышится здесь по-другому, чем в Москве, – полной грудью. Как будто открывавшиеся просторы расширяли ее грудную клетку.

Спустя час езды от Самары дорога начала нырять и взмывать гораздо чувствительней, чем перед Мордовией. Сначала мягкие всхолмия накатывали на равнину, а потом все выше вздымались рыжие холмы, становились все круче и прорезались оврагами. Это были отроги Урала.

Уже темнело, и Жене было обидно, что она не увидит, как начинается Урал – через двести километров, как сказал Саня. На минуту остановились почти в полной уже темноте – и вдруг справа из леса послышался страшный крик.

Кричала девушка. Тут они разглядели, что впереди на дороге стоят два мотоцикла – без людей. Один с коляской. Саня и Леша, не раздумывая, выскочили одновременно из двух передних дверец и, крикнув Жене: «Из машины никуда!», оба кинулись в лес.

И очень скоро из леса донеслись уже другие крики, не женские, а мужские. Что там происходило, Женя, конечно, не видела.

А там было четверо не то чтобы пьяных, но отнюдь не трезвых местных парней. Младшему двадцать, старшему – двадцать четыре. Когда первого же Саня одним пинком сбил с ног, а второй от удара Леши в скулу отлетел и, стоя на четвереньках, стал выплевывать зубы, раздался ровный голос Калуги:

– Все отслужили?

Кто-то пролепетал:

– Все…

– Значит, родине урона не нанесем, – удовлетворенно подхватил Саня, сделал захват и дернул самому крупному, который только что прижимал вырывавшуюся девушку к земле, руку из плеча. Тот завыл.

Оставив всех четверых на лужайке под деревьями в лежачем положении и пообещав на обратном пути подъехать и добавить, приятели вывели из леса рыдающую девушку, на которой были джинсы, выпачканные в земле, и в клочья разорванная блузка. Они посадили ее назад к Жене и уселись сами.

– Куда едем? – коротко спросил Леша.

– Я в Похвисневском районе живу… Далеко, пятьдесят километров… – девушка говорила еле слышно, уткнув лицо в ладони.

– А сюда-то тебя как занесло?

– А у нас клуб не работает… На дискотеку только в Клявлино ездим…

– А чего ж с четырьмя пьяными поехала? Они ваши, что ли?

– Похвисневские… Они когда сюда ехали, не пьяные были… Тут напились…

– Так ты что села-то к ним? Не понимала, что ли?.. – не выдержал Леша. – Тебе лет-то сколько?

– Шестнадцать… А как мне домой добираться? – и девушка опять горько-горько заплакала. – Пятьдесят километров пешком-то не пройти…

Тут заговорила Женя, до этого слушавшая весь разговор, вдавившись в угол сидения, с расширенными от жалости к девушке глазами.

– Ты в школе учишься? А как тебя зовут?

– В одиннадцатый пойду… Оля…

– А что, Оля, у вас там хороших мальчиков совсем нет?

– Так пьют же все! – выкрикнула Оля, не переставая плакать уже навзрыд. – С десяти лет уже все пьют! Моя подружка в восемнадцать лет замуж вышла – полгода назад… Со школы дружили… Так он ее уже бьет!

Всю недолгую оставшуюся дорогу Оля проплакала. Сквозь горькие слезы она рисовала безрадостную картину жизни девушек в ее поселке и в селах вокруг. Из ее рассказа вытекало, что никакой надежды у них не было – иной жизни, кроме как со спившимися или спивающимися мужьями, будущее не сулило. Только те, кто уезжали в город, могли на что-то рассчитывать. Но это мало кому удавалось и не всегда хорошо кончалось.

Женя примолкла. В Москве, среди книг, телефильмов «про любовь», рассказов маминых подруг про чьи-то трогательные романы и удачные браки (может, про другие случаи при ней просто не говорили?) будущее выглядело иначе.

Глядя на полосочки, оставшиеся от Олиной блузки, – девушка придерживала их руками на груди, – Женя представила, как Оля появится в таком виде перед своей мамой, и попросила Саню остановиться. В багажнике она распатронила свою сумку и нашла для тоненькой Оли подходящий салатовый топик. Та тут же за багажником и переоделась, благодарно поцеловав Женю в щечку.

Они высадили зареванную Олю у ее калитки и двинулись дальше.

Ночью проехали Татарстан и Башкортостан – Женя их так и не увидела: она сладко спала, уютно свернувшись на заднем сиденье. Длинные ноги ей не мешали – они легко подтягивались к животу и нисколько не затекали.

В 6 утра по московскому времени (в 8 – по-местному) все плавало в молоке тумана. Въезжали на Урал, но видна была только дорога. Водители поставили машину на обочину и проспали три часа.

В полдень по-местному Урал открылся взорам, залитый солнцем. Справа внизу был город со сказочным названием Сим, и над ним, высоко над обрывом, под которым он простерся, парили черные как копоть коршуны. Проехали первый перевал. Справа от дороги стояли заброшенные фермы с обнаженными стропилами.

«Устькатавский лесхоз» – на вывеске был изображен олень. «Катав-Ивановск». «Усть-Катав. Основан в 1758». Справа – маленькое картофельное и капустное поле.

За рулем сидел теперь Леша. Саня взял мобильник, лежавший на панели прямо над коробкой скоростей (единственное, как объяснил он Жене, неподвижное место в машине), и набрал номер.

– Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант. Выполняем задание. Идем по Уралу. Обстановка штатная. Рады стараться, товарищ генерал-лейтенант.

Самый живописный кусок открылся перед городом Юрюзанью.

– Делали холодильники, – лаконично сказал Саня. – Закрылись – вытеснили их с рынка: неконкурентоспособны.

Пересекли речку Юрюзань и остановились. Саня и Калуга полезли в двигатель. Подошел поглазеть на машину мальчишка лет восьми.

Похвалился:

– А вот там у нас, – он махнул рукой на север, – есть река Ай. А там, – он махнул на юг, – река Уй.

Это уж ни в какие ворота не лезло. Женя мальчишке не поверила, но виду не показала.

Покатили дальше.

На берегу реки Сельги стояла телега, рядом качался на тонких ножках желтый жеребенок. Мелькнула за окнами река Куваши. Березы по сторонам дороги были высокие и опять на удивление тонкие. Они напоминали саму Женю Осинкину – если бы кто-то переводил взгляд с тех березок на нее и обратно. Но несколько из них согнулись от ветра в полупоклоне.

– Слышь, Калуга, а не у нас на хвосте этот джип висит? – сказал вдруг Саня.

– Да я на него уж целый час смотрю, – медленно ответил Леша.

Жене стало вдруг муторно – в точности как тогда, когда она подобрала из-под ног в грязном переходе свою фотокарточку. За последние сутки она начисто забыла об этом еще совсем не разгаданном и явно не сулящем ей ничего хорошего московском событии.