Тихие гости - Татьяна Мастрюкова Страница 9

Это сейчас я понимаю, что если Леркин папа только предполагал, то Анисимовна была твердо убеждена, что печь в нашем доме положена фигово, что вообще все строение сделано ненадежно, спроектировано полным профаном и стоит на честном слове.

Значительно позже дошло до меня и то, что, вероятно, Анисимовна отлично помнила мое пренебрежение ее советами летом, а также нежелание пить тухлую воду и зимой вздумала отыграться. Но это сейчас, а тогда я развесила уши, думая, что коренная деревенская жительница ерунды не посоветует.

Поблагодарив за разъяснение, я вернулась в дом и слово в слово повторила соседкин наказ: по полешку за раз, пока не прогорит. Сидевшая на корточках у печи Лера с некоторым недоумением выслушала меня, но все же согласилась, что именно так и будем топить. Она старательно оборачивала поленья для лучшего горения в макулатуру, несколько стопок которой нашла на чердаке. Там были и газеты, и какие-то драные книжонки, больше похожие на рекламные буклеты, и еще разная бумажная дребедень. Мы немедленно распотрошили эту кучу в поисках чего-нибудь интересного и время от времени зачитывались какой-нибудь ерундой, потому как других развлечений не было.

Подняв с пола обрывок какой-то статьи, чтобы отдать Лере, я невольно пробежала страницу глазами...

Из стопки на растопку

...До чего же были скрипучие петли калитки! Из подпола даже слышно, когда зайдет кто или выйдет. Тут еще малой повадился качаться на калитке. Заберется, повиснет и туда-сюда болтается. Уж и по-хорошему ему говорили, и ругали. Дед даже хворостиной стеганул! А малой все одно: как медом мазано, глядишь, уже качается и скрипит. Потом-то он матери чуть не со слезами признался, что не хотел качаться, и этот визгливый скрип его самого раздражал, и боялся папкиного гнева с неизбежным наказанием, но что-то непонятное толкало его висеть на треклятой калитке и раскачиваться. А всякий раз, как хотел спрыгнуть, живот сводило, будто с обрыва ухал в речку.

Отец злился, все собирался петли смазать. И как нарочно, то одно, то другое, то понос, то золотуха, до калитки ли! Деда особенно раздражало. Ему казалось, что внук нарочно его, старика, доводит. А ведь дед малого очень любил, все позволял ему. Да и то не выдержал, хворостиной тогда поучил. Жалел потом, но вот так вот.

И главное, когда тот прохожий вошел, мол, работу ищет, так его чуть не пинками со двора именно дед погнал, хотя лишние руки никогда не помешают, работы полно! А он:

— Нет у нас ничего, ступай отсюдова! — И малому еще: — Цыц, живо в дом ступай!

И никто слова поперек не сказал, не остановил, деда не пристыдил. Все сбежались, смотрели, как этот прохожий пятится обратно к калитке, а дед, старый, тощий, петухом на него наскакивает, в грудь толкает.

Потом только сообразили, когда малой опять на калитку взобрался и ну качаться. Скрип-mo привычный, - каждый, кто на двор заходил, скрипел. Петли визжали громко, настырно. У малого еще и как-то раздражающе получалось.

Соседка у них была знающая баба. Она подошла к малому и тихо сказала:

— Достаточно, поняли все.

Потому как когда тот незнакомец зашел, ни одного звука не раздалось. Молчала калитка. Вот на что дед вскинулся - на тишину. Считай, всю семью спас. А ведь сам даже и не понял, что такое накатило на него.

И после у малого как отрезало: прекратил совсем дурацкую игру. А калитка так и скрипела, пока не развалилась совсем.

Перестанет скрипеть - полезут нечистики, и не хватится никто. Потому как на человеке скрипит, а на нечистом - молчит.

А тот тихий гость, который работу искал, в соседней деревне ее нашел. Так там вся семья за год сгинула: кто заболел и помер, кто в лесу пропал, кого бревном зашибло, а мужик их вообще по пьяни удавился. Пустили работничка, много наработал …

Ересь какая-то. Сунув листок в протянутую Леркину руку, я с нарочитым кряхтением поднялась с корточек и потопала