Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев Страница 10

Гена. Что значит: на сей раз?

Профессор. А то и значит, что иногда новые, современные мысли заставляют автора обновлять и привычный, традиционный сюжет.

Гена. Например?

Профессор. Эк тебя любознательность вдруг одолела! Ну, возьмем, к примеру, прекрасную басню талантливого, умершего совсем молодым и, к сожалению, теперь мало известного поэта Александра Петровича Бенитцкого...

Гена. Смотрите! Его точь-в-точь как Сумарокова звали!

Профессор. Да. Но только это и совпадает. Свою басню он написал в иную эпоху, в начале девятнадцатого века. Да и басня-то совсем, совсем другая, начиная с того, что Бенитцкий, хоть и брал за основу все тех же Эзопа и Лафонтена, но даже назвал ее не так, как другие: «Кедр и Лоза».

Гена. Понятно! Кедр, значит, вместо дуба, а лоза вместо трости?

Профессор. Угадал. А ко всему прочему то, что в басне, вернее, в баснях «Дуб и Трость» происходило в самом конце, автор перенес в начало. То есть взял да и сразу сообщил, что грозный северный Борей уже сокрушил непреклонный Кедр и пощадил гибкую Лозу. А уж спор между ними, наоборот, происходит не до роковой бури, но после нее. И не могучее дерево кичится перед тщедушной лозой, а та перед ним. Автор поменял их ролями.

Гена. Интересно... А зачем он все это переставил?

Профессор. Да именно затем, что новая, совершенно новая мысль принудила его это сделать. Послушай, что говорит упавшему Кедру торжествующая Лоза:

«...Переломил тебя Борей, а я осталась,За то, что перед ним всечасно изгибалась,Здорова и жива.Мне памятны дедов премудрые слова:«Гнись, внук! Не свалится с поклонов голова».

Гена. Опять – точно как Фамусов про своего дядю говорил!

Профессор. То-то и оно. А Кедр отвечает... Впрочем, на тебе книгу и читай дальше сам.

Гена. Давайте! (Читает с воодушевлением.)

«О, подлое растенье! –С усмешкой Кедр сказал.– Не новость для меня такое рассужденье:Иначе никогда Лозняк не поступал;Пред всяким ветерком хребет ты нагибалИ, в грязь ложась лицом, был очень тем доволен,Что мог бесчестием бесчестну жизнь спасти.Всяк действовать, как хочет, волен:Ты волен ввек позор нести...»

Профессор (с гордостью, как будто это сочинил он сам). Неплохо сказано, а?

Гена. Просто здорово!

«Иную Кедр стяжал от неба долю:Я с силой получил и волюПорывом бурь пренебрегать,Собой бессильных заслонять,И, где ты должен лечь, там должен я стоять.Сто лет я жил, сто лет Борея презирал,Но, старостью теперь ослаблен я моею,Лишился мочи и упал.Какая выгода от этого Борею?Победа для него не славная ничуть!Переломить он мог меня, но не нагнуть!»

Фамусов (до сих пор он слушал молча, возможно, ему все это было любопытно и уж, во всяком случае, ново, но терпеть долее сил у него больше нет).

«Переломить, но не нагнуть»? На что жНамек сей угрожающий похож?И кто таков Борей? Ба! Уж не власть ли?Не государь ли сам? Какие страсти!Да это бунт! И где? В моем дому!Эй, все ко мне! Петрушка, Ванька, Гришка!Вон их отсюда с их смутьянской книжкой!В полицию! Нет, сразу же в тюрьму!На плаху их! В набат я приударю!В Сенат подам! Министрам! Государю!

Гена. Так мы и испугались!

Фамусов.

Но я-то, я-то...Есть ли на РусиХоть где такие простофили боле?С кем речи вел? Какую дал им волю?А вдруг кто слышал? Господи, спаси!

Гена. Ну, уж это я вам могу точно сказать. Нас сейчас столько народу слушает! Может, миллион!

Фамусов (упавшим голосом).

Коль так, пропал.Позора не укрыть.Моя судьба еще ли не плачевна?Ах! Боже мой! Что станет говоритьКнягиня Марья Алексевна!

И на этом наши герои оставляют вконец перепуганного Павла Афанасьевича Фамусова.

Гена (смеется). Ну и нагнали мы на него страху! 

Профессор. Поделом ему. Зато теперь, надеюсь, ты догадался, почему я вынес басни именно на его суд? Ведь если бы не он с его темпераментом, с его, я бы сказал, нюхом на крамолу, боюсь, ты бы не сумел разглядеть огромной разницы в баснях, авторы которых, как, помнится, говаривал кто-то, только и делали, что списывали да повторялись.

Гена. Ладно, Архип Архипыч, чего старое вспоминать? Зато теперь мне действительно все ясно.

Профессор. Ну, ну! Так уж и все?

Гена. Конечно! Теперь-то я понял: то, что баснописцы все время повторяются... то есть я хочу сказать, один и тот же сюжет берут, не только им не мешает свое говорить, а, наоборот, даже помогает.

Профессор. Да? И чем же, по-твоему?

Гена. Как чем? Вы разве не замечали? Так ведь и в жизни всегда бывает. Придешь на какое-нибудь знакомое место – и сразу тебе в глаза бросится: ага, этого тут раньше не было. А это исчезло куда-то. Но почему бросится? Потому что место-то знакомое!

Профессор (с невольным уважением). Смотри, и это понял! Ай да Гена! Только никогда не говори, что тебе все ясно. Так не бывает, а тут вообще дело куда сложнее.

Гена. В каком смысле? Вы что хотите сказать?

Профессор. Сказать?.. Давай-ка я лучше у тебя спрошу. Как по-твоему: в той крыловской басне, с которой и началось наше сегодняшнее путешествие, – про Ворону и Лисицу, – что именно в ней происходит? Или еще проще: почему Ворона взяла вдруг да и каркнула? Что заставило ее совершить этот нелепый поступок? Какие, так сказать, чувства?

Гена. Ну-у, Архип Архипыч, это уж и в самом деле слишком просто.

Профессор. Ты думаешь? А мне кажется... Ну, ладно. Если ты у нас для такого простенького вопроса слишком умен, я переадресую его нашим юным слушателям. Может быть, они-то окажутся более снисходительными и снизойдут. То есть ответят!..

В ДЕЛО ВСТУПАЕТ ПОЧТОВЫЙ ДИЛИЖАНС

Вот на этот раз и начало путешествия, и место, откуда оно начинается, другие. Потому что и два главных действующих, можно даже сказать, руководящих лица – тоже другие. Словом, мы на квартире, но уже не Архипа Архиповича, а Шерлока Холмса. Той самой, всем известной, на Бейкер-стрит. Хозяин квартиры пребывает в состоянии своего зна­менитого хладнокровия, зато его друг доктор Уотсон чем-то взбудоражен и даже взбешен.

А под самыми окнами квартиры стоит Почтовый Дилижанс, на козлах которого терпеливо сидит Сэм Уэллер.

Уотсон. Нет, Холмс, это уже чересчур! Это черт знает что! Это из рук вон! Это... Это...

Холмс (очень спокойно). Что с вами, Уотсон? Откуда такая ярость?

Уотсон. И вы еще спрашиваете! Вы, которому доводилось разгадывать тайны баскервильской собаки и союза рыжих! Со­кровищ Агры и пляшущих человечков! А теперь... Подумать только, какую работу поручает вам профессор Архип Архипович, к которому я до сей поры – как выяснилось, напрасно – отно­сился с непоколебимым уважением? «Почему ворона каркнула?» А? Недурно? Предложить расследовать это нам с вами, нам, чьи прежние приключения увековечены под совсем иными, гордели­выми именами: «Шесть Наполеонов» или «Голубой карбункул»!..

Холмс (миролюбиво). И все-таки успокойтесь, Уотсон!

Уотсон. А состав преступления? Лисица, видите ли, вы­манила у вороны сыр! Обыкновеннейшая рыжая лисица, хотя бы и из знаменитой басни, а не какой-нибудь гениальный шанта­жист! У вороны, а не у герцогини или премьер-министра! И кусо­чек сыра, а не бриллиантовое колье или документ государствен­ной важности!

Холмс. Мне ли напоминать вам, мой разбушевавшийся друг, что нередко весь интерес расследования не в цене похищен­ного, а в обстоятельствах похищения?

Уотсон. Увы, Холмс! И тут не найти ни малейшего оправ­дания легкомыслию профессора, ибо вот они, эти обстоятельст­ва... «Ваш вопрос совсем легкий», – пишет десятилетняя Лена Загуляева из села Чудиново. Слышите? Он легок даже для этой юной леди! Да и другие слушатели столь же нежного возраста отвечают уверенно и кратко. «Вороне было очень лестно слушать лесть лисы», – это еще одна Лена, из Москвы, по фамилии Каз-начеева. А вот что полагают на этот счет третьеклассник Костя Лапшин из города Дубна, горьковчанка Оля Иванова, Фая Теле-цова из села Кудряшово Московской области и мальчик из Бар­наула, подписавшийся просто «Лобанов»: «Ворона каркнула от восхищения... Ворону заставило сделать этот поступок самолю­бие и гордость... Ворона глупа... Ворона зазналась...»