Виталий Танасийчук - Где живет единорог Страница 10

— Неудачно, Николай Михайлович?

— Не повезло… А так хотелось добавить дикую лошадь к диким верблюдам, которых я привёз из прошлой экспедиции!

Охотник вошёл в палатку. В ней было три человека. Один, немолодой, бородатый, осторожно снимал шкурки с мелких птичек, стараясь не повредить, не порвать тоненькую кожу своими большими мозолистыми пальцами. Рядом, на полу, молодой человек перекладывал веточки растений листами бумаги. Третий, который встретил охотника, вернулся к прерванной работе: сидя перед окованным металлом ящиком, как перед столом, он тонким пинцетом доставал из баночки мёртвых насекомых и раскладывал их на тонкие ватные матрасики. Бабочек он укладывал в сложенные треугольником бумажки — так они перенесут долгий путь, не потеряв тончайшей пыльцы с нежных крыльев.

А охотник, который был начальником этой экспедиции, разрядив ружьё, уселся на тюк с постелью, достал блокнот, чернильницу-непроливайку и стал записывать всё то, что увидел за день. Из соседней палатки доносился негромкий разговор — там отдыхали остальные его спутники, казаки и солдаты.

Наутро палатки были сняты, все вещи собраны и навьючены на верблюдов. Маленькая экспедиция, всего тринадцать человек, двинулась дальше на юг, через безводную пустыню Гоби, к самому сердцу Центральной Азии, таинственному плоскогорью Тибет.

Путь был нелёгок, и не раз путешественники были близки к гибели. Однажды у них кончилась вода, и они только чудом добрались до колодца. В другой раз Николай Михайлович ранил дикого яка, и тот бросился на него. В ружье оставался только один патрон с пулей, которая не могла бы задержать мощного зверя. Но в последний момент як нерешительно остановился, и охотник медленно отошёл от него. Не раз на караван нападали промышлявшие разбоем кочевники, но крохотный отряд открывал такой неистовый огонь, что всадники разворачивались и в ужасе спасались бегством.

Месяц за месяцем путники шли то сквозь зной и песчаные бури, то через метель на горных перевалах, где верблюды проваливались в снег, а у людей от нехватки кислорода болела голова и из носа текла кровь. И каждый день во вьючные ящики укладывались всё новые шкурки птиц и зверей, заспиртованные змеи и ящерицы, засушенные насекомые, и всё толще становились папки с растениями, проложенными бумагой. И каждый день на белых листах бумаги Николай Михайлович рисовал карту пройденных мест, где не бывал ещё ни один путешественник, ни один учёный.

Однажды в безлюдных местах, среди серых, похожих друг на друга ущелий, один из солдат погнался за раненым яком и заблудился. Несколько человек пошли его искать, но к вечеру вернулись ни с чем. На следующее утро почти все, вместе с Николаем Михайловичем, отправились на поиски. Они поднимались на гребни ущелий, забирались на горы, кричали и стреляли — и не встретили никого. Пропавший был легко одет, он не взял ни полушубка, ни куртки, — одна холщовая рубаха. А погода была скверной. Днём дул холодный, резкий ветер, ночью в ручьях замерзала вода. Жив ли ещё несчастный солдат?..

Его искали пять дней, обшарив окрестности на десятки вёрст вокруг. Ничего…

На шестой день экспедиция двинулась дальше. Все молчали, не было обычного смеха и шуток. На передней лошади, сгорбившись, ехал Николай Михайлович. Сколько тысяч вёрст прошёл он в экспедициях и ни разу не потерял ни одного человека…

Ехали целый день — и перед вечером вдруг один из казаков остановился, увидев, как что-то движется по склону горы. Николай Михайлович поднял бинокль. По каменной осыпи, шатаясь, шёл человек, опиравшийся на винтовку.

Двое казаков вскачь бросились к горе. Через полчаса все столпились вокруг оборванного, чуть живого солдата. Он был без брюк — их остатками были обмотаны ноги. Лицо его почернело, губы вздулись и покрылись болячками, но воспалённые глаза сияли радостью.

— Родные! Родные!.. — повторял он.

Его напоили, закутали в одеяла и усадили на верблюда.

Через час, встретив источник, экспедиция разбила лагерь на несколько дней, чтобы больной мог выздороветь.

Около двух лет странствовала экспедиция. Она поднялась в Тибет и почти добралась до священного города Лхассы, где не был ещё ни один европеец. Но правитель Тибета, далай-лама, прислал просьбу не двигаться дальше. Он был испуган слухами о приближении странных людей, о которых рассказывали множество небылиц. И тогда отряд отправился в обратный путь.

Тем временем в России росло беспокойство о судьбе путешественников. Газеты писали: «Экспедиция исчезла в горах и пустынях! Ходят слухи, что она перебита разбойниками! Надо что-то делать, нужно послать другую экспедицию — на поиски!»

Но однажды поздним вечером ворота русского консульства в монгольском городе Урге затряслись от ударов.

— Кто там?

— Экспедиция Географического общества! Мы вернулись!

Наконец-то усталые путники смогли отдохнуть под крышей, в просторных комнатах с мягкими постелями. Здесь была даже русская баня, о которой они мечтали многие месяцы. Отсюда началось возвращение в Россию, и оно стало настоящим праздником. Во всех городах путешественников встречали толпы — всем хотелось посмотреть на людей, во имя науки рисковавших жизнью. Теперь они возвращались с победой.

Через несколько месяцев в Петербурге, в главном здании Академии наук, открылась большая выставка. Здесь были разложены тысячи привезённых из странствий чучел и шкур, расставлены ящики с насекомыми, развешаны карты — одним словом, все научные трофеи, привезённые экспедицией. Зал наполнили толпы людей: военные и писатели, министры и студенты — и, конечно, участники экспедиции с блестящими, новенькими орденами на груди. Издали была видна могучая фигура Николая Михайловича. Его окружили самые известные учёные страны. Они-то могли оценить важность этих коллекций, которые нужно будет изучать долгие годы.

Посредине зала толпилось особенно много людей. Все рассматривали чучело невысокой рыжевато-жёлтой дикой лошади с крупной головой и тёмной стоячей гривой. Точь-в-точь такой, как те, что два года назад паслись в пустыне, покрытой щебнем и редкими кустиками полыни. Её всё-таки удалось добыть.

Среди учёных есть старый добрый обычай: новые, неизвестные раньше виды растений и животных часто называют в честь людей, отыскавших и привёзших их. Потому и зовётся эта лошадь по фамилии великого путешественника, совершившего четыре труднейшие экспедиции в Центральную Азию.

Один памятник Николаю Михайловичу стоит в Петербурге. Другой — неподалёку от его могилы, высоко над берегом озера Иссык-Куль, в виду снежных гор. Но лучшей памятью о нём стали его книги, а также множество животных и растений, впервые найденных им. А самая известная его находка — вот эта лошадь. Таких лошадок можно теперь встретить во многих зоопарках, они резвятся на степном приволье в заповеднике Аскания-Нова. Та же, которую привёз Николай Михайлович из своего третьего путешествия, стоит в витрине Зоологического музея в Петербурге. Под ней табличка: «Лошадь Пржевальского».

Могут ли животные изменяться?

Древнегреческий мудрец Аристотель знал всего около пятисот видов животных. Карл Линней, прославившийся тем, что навёл порядок и в растительном, и в животном царствах, описал их уже больше четырёх тысяч. Но дальше находки полились дождём, и каждой каплей в этом дожде был новый вид животного. Как-то рассортировать всё это море находок ещё удавалось, но вот понять, как могло возникнуть такое множество живых существ, было нелегко. Лучшие учёные мира ломали над этим голову.

А в Тихом океане, подгоняемый свежим ветром, плыл английский военный корабль «Бигль» — «Гончая». На его палубе, крепко держась за поручни, стоял высокий молодой человек с весёлыми и зоркими глазами и рыжеватыми бакенбардами по тогдашней моде. Он смотрел на тёмно-синий океан, покрытый белыми полосами пены, на стайки летучих рыб, проносящихся над волнами.

Звали его Чарльз Дарвин.

Его отец хотел, чтобы он стал священником, но вовсе не это интересовало молодого человека. Больше всего на свете Чарльз любил охотиться и рассматривать в микроскоп насекомых и другую мелкую живность. И вдруг, совершенно неожиданно, ему предложили отправиться в кругосветное плавание именно для того, чтобы собирать и изучать животных. Могла ли судьба предложить что-нибудь более заманчивое? Чарльз сумел уговорить отца, и вот уже четвёртый год тесная корабельная каюта служила ему домом.

Пройдя через Магелланов пролив, где ледники спускаются с гор прямо в море, «Бигль» направился на север. Однажды на горизонте моряки увидели огромные чёрные громады островов. Они назывались Галапагосские, что значит «черепашьи». И когда Чарльз вышел на берег, он увидел, что там действительно на каждом шагу можно встретить черепах. И не какую-нибудь мелочь, а огромных, по сто и больше килограммов весом. Некоторые весили почти полтонны! Недаром этих черепах называют слоновыми. Они ели листья деревьев, терпкие и кислые ягоды, а воду пили из родников, к которым протоптали массу тропинок. Иногда Чарльз развлекался тем, что залезал на черепаху и катался на ней.