Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев Страница 12

Стародум. И откуда ж было бы ему взяться? Вся беда сочинителя сей басни, что он в ней более пиит, нежели философ. А басенный род еще древние относили токмо к области филосо­фии – отнюдь не поэзии.

Холмс (словно про себя и для себя, но, кажется, не прочь, чтобы его услышали и другие). Как говорит Лессинг...

Стародум. Вы что-то изволили присовокупить, сударь?

Холмс. Нет, пустяки. Я всего лишь заметил, что точно ту же мысль доводилось высказывать великому немецкому филосо­фу и драматургу восемнадцатого века Готхольду Эфраиму Лессингу.

Стародум. Не имею чести быть в знакомстве с господи­ном Лессингом, но коли он так полагает, сей немец бессомненно заслуживает одобрения. Не то что мой Вральман... Ну, что уставился? Полезай на козлы, тетеря! Да гляди, в канаву меня не опрокинь!

Вральман. Не песпокойся, патюшка! Полошись на ферного слуку своефо! Калоушки сфоей не пошалею, а тепя не вытам!

Сэм. Правильно, коллега! «Я люблю хозяина бескорыст­но», – сказал слуга, когда ему за нерадивость уменьшили жало­ванье!..

Шерлок Холмс, Уотсон, Сэм едут дальше одни.

Уотсон (очень довольный собой и своей, как ему кажет­ся, победой). Полагаю, Холмс, моя миссия увенчалась успехом? Вы посрамлены, мой друг!

Холмс (удивился совершенно искренне). Я?!

Уотсон. А кто же еще? Не притворяйтесь, пожалуйста, не притворяйтесь! Не вы ли сейчас признали, что приговор этой басне, автор которой не сумел следовать даже самой простой ло­гике, и, стало быть, вам, ее защитнику, вынес сам великий Лессинг?

Холмс. По-вашему, великие не могут быть не правы?

Уотсон. Отчего же? Но кто на сей раз может опровергнуть философа? Может быть, вы? В таком случае простите, Холмс: вы знаете, как я ценю ваш талант криминалиста, как я не перестаю удивляться обилию разнообразных сведений, почерпнутых ва­ми в Стране Литературных Героев, однако есть вопросы, кото­рые...

Холмс (прерывает его). Речь совсем не обо мне, Уотсон. Слова Лессинга опровергла сама жизнь. Сама развивающаяся литература. И, в частности, появление басен Крылова.

Уотсон. Ах, Холмс, к чему упорствовать? Не лучше ли честно признать свое поражение? Ведь только что Стародум так логично и трезво...

Холмс. Слишком трезво. Слишком логично.

Уотсон. Что-о? Шерлок Холмс против логики? Право, не думал дожить до такой минуты!

Холмс. Однако дожили, Уотсон. Да! Ни трезвости, ни одной только логики бывает недостаточно, чтобы оценить поэти­ческое произведение.

Уотсон. В том-то и дело, что всего лишь, увы, поэтиче­ское! В то время, как Лессинг настаивал...

Холмс. Я вижу, нам не сговориться, Уотсон! Вам нужно нечто наглядное. Хорошо. Так и будет... Сэм! Поворачивайте к ручью!

Уотсон. К ручью? Зачем?

Холмс. Не надо лишних вопросов. Сэм понял меня с полу­слова.

Сэм. «Я понял бы вас даже без слов, сэр», – сказал сы­нишка, когда отец его выпорол и приказал больше не бездельни­чать. Эй, любезные!..

Едут в молчании.

Холмс (вдруг, как бы ни с того ни с сего).

«У сильного всегда бессильный виноват;Тому в истории мы тьму примеров слышим...»

Уотсон (он даже вздрогнул). Что с вами, Холмс? Вы заго­ворили стихами? Переутомление? Дайте-ка ваш пульс.

Холмс. Стихами Крылова, Уотсон. Я просто хочу напом­нить вам басню «Волк и Ягненок», чтобы дальнейшее не застигло вас врасплох. (Продолжает как ни в чем не бывало.)

«Ягненок в жаркий день зашел к ручью напиться;И надобно ж беде случиться,Что около тех мест голодный рыскал Волк;Ягненка видит он, на добычу стремится;Но, делу дать хотя законный вид и толк,Кричит...»

Стоп, Сэм! Приехали. Теперь, Уотсон, слушайте и смотрите!

Последние слова Шерлок Холмс произносит с особой много­значительностью, и нам с вами только остается представить себя на месте доктора Уотсона, который все происходящее видит воочию.

Волк.

Как смеешь ты, наглец, нечистым рыломЗдесь чистое мутить питьеМоеС песком и илом?За дерзость таковуЯ голову с тебя сорву!

Конечно, то, что вам сейчас предстоит прочитать, вернее, перечитать, памятно решительно всем. Но я не прошу про­щения за то, что устраиваю встречу с басней, с детства знаемой назубок и, как все зазубренное, может быть, смертель­но наскучившей. Наоборот. Я очень хотел бы, чтоб вы по­пробовали отнестись к происходящему так, как будто ничего подобного никогда не читали и ни о чем подобном не слыхи­вали, то есть увидеть и услышать все это словно впервые, оказавшись, повторяю, в положении нашего доктора Уотсо-на, который, собственно, затем нам здесь и нужен, чтобы мы примерились к его неподготовленному взгляду, он-то, как можно быть уверенными, крыловских басен в детстве, в от­личие от нас, не зубрил. Услышать впервые и так, как будто все это случилось на самом деле, ведь в Стране Лите­ратурных Героев все на самом деле, да и герои басни «Волк и Ягненок» не какие-нибудь условные фигурки, вроде шах­матных пешек, но тоже всамделишные. Если вы именно так, свежо и непредвзято, вчитаетесь в бас­ню Крылова, то, возможно, услышите: ответ Ягненка, кото­рый сию секунду последует, трудно произнести иначе, чем хотя и с робким (попробуйте здесь совсем не испугаться!), но с несомненным достоинством. Ягненок ведь говорит чи­стую правду и, поскольку уж взялся ее говорить, значит, на эту правду надеется. Верит, что Волк поймет напраслину своих обвинений. В общем, слушаем. Вслушиваемся...

Ягненок.

Когда светлейший Волк позволит,Осмелюсь я донесть, что ниже по ручьюОт Светлости его шагов я на сто пью;И гневаться напрасно он изволит;Питья мутить ему никак я не могу.

Волк.

Поэтому я лгу!Негодный! слыхана ль такая дерзость в свете!Да помнится, что ты еще в запрошлом летеМне здесь же как-то нагрубил:Я этого, приятель, не забыл!

Ягненок (искренне желая объяснить Волку, что тот обо­знался).

Помилуй, мне еще и от роду нет году!

Его грозный собеседник не то чтобы смутился, но, во всяком случае, его беспардонная наглость опять наткнулась на ка­кое-то препятствие.

Волк. Нет году, говоришь? (Наверное, человек здесь поче­сал бы в затылке: дескать, черт побери, что бы еще такое сов­рать? А, все равно, хоть бы и этак.)

Так это был твой брат.

Ягненок.

Нет братьев у меня.

Волк (вот тут уж он окончательно решает плюнуть и перестать притворяться, будто наказывает Ягненка за что-то).

Так это кум иль сват,И, словом, кто-нибудь из вашего же роду.Вы сами, ваши псы и ваши пастухи,Вы все мне зла хотите,И если можете, то мне всегда вредите;Но я с тобой за их разведаюсь грехи!

Ягненок.

Ах, я чем виноват?

Волк.

Молчи, устал я слушать.Досуг мне разбирать вины твои, щенок!Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать...

Уотсон. Эй! Что вы делаете! Прекратите это насилие!

Холмс. Ах, дорогой друг, не хватало еще позвать на по­мощь полисмена. Увы! Басня заканчивается вполне недвусмы­сленно: «Сказал и в темный лес Ягненка поволок». Могу вас уте­шить лишь тем, что, несмотря на печальный финал, Ягненок, впрочем, как и Волк да и решительно все, малые и большие обитатели Страны Литературных Героев, бессмертен...

Уотсон. И все же как он посмел? На наших глазах!..

Холмс. Ну, ну, держите себя в руках. Скажите лучше, не заметили ли вы и в этой басне каких-нибудь нарушений ло­гики?

Уотсон (раздраженно и даже оскорбленно). О чем вы, Холмс? После того, как я стал свидетелем этой леденящей душу драмы, мне, извините, не до вашей логики!

Холмс. Как вы сказали? До моей! Быстро же вы забыли уроки Стародума!