Наталья Кончаловская - Наша древняя столица Страница 13

Вот и пришло от царя указанье:

Зодчему Федьке нести наказанье.

Чтоб он не бегал от службы своей,

Всыпать холопу полсотни плетей!

Вот как неласково Федьку встречали —

Видно, не верили Федьке вначале:

Вместо хоромин да царских дворцов

Строил он лавки московских купцов.

Зодчества Федька не знал бы иного,

Коль не пришла бы пора Годунова.

Хочет Борис возвести укрепленье,

Чтоб уберечь от врага населенье,

В думах о каменной новой стене

Вспомнил Борис Годунов о Коне.

Зодчему Федьке поручено дело,

Он за него принимается смело.

Новою крепостью будет стена,

Город кольцом опояшет она.

Фёдор берётся за дело большое

Всею горячею, буйной душою.

Жизнь свою вложит он в каждый зубец —

Будет стена, как чудесный венец.

Нету покоя, ночами не спится:

Строит он башни, выводит бойницы.

И на восьмой знаменательный год

Кончил он стену и девять ворот.

Фёдор закончил Москвы укрепленье,

Видеть царя получил дозволенье.

Гордый и радостный зодчий-творец

К тёзке-царю поспешил во дворец.

Думал строитель, что будет он скоро

Строить в столице дворцы и соборы.

Скажет правитель:  «Доверьте Коню!

Я его знаю и очень ценю».

Но разлетелись мечты и надежды —

Федьке в награду царёвы одежды

Поцеловать разрешил Годунов.

Царь был печален, угрюм, нездоров.

Конь за труды с возмущеньем и болью

Принял боярскую шубу соболью,

В землю за это ударился лбом:

Был не творцом он, а Федькой-рабом.

Шёл он домой из Кремля оскорблённый,

Шёл под стеною, луной озарённой.

Гневный, он шёл одиноко в ночи

С шубой собольей из алой парчи…

Всё это было, да только прошло,

Было, прошло и быльём поросло.

Нет и следа от стены этой старой —

Вместо стены зеленеют бульвары,

Время, и люди, и город не тот,

Но сохранились названья ворот.

Словно старинное наше преданье,

Мы и поныне храним их названья —

Наших: Арбатских ворот и Петровских,

Наших Никитских ворот и Покровских.

Все они были в стене, как в венце,

Ныне — названья в Бульварном кольце.

Как пришлось Москве столице на два города делиться

Фёдор Конь рукой умелой

Опоясал город Белый

Настоящей крепостной,

Неприступною стеной.

В Белом городе богаты

И бояре и купцы,

В Белом городе палаты,

И хоромы, и дворцы.  

Стены в шашечку гранёны,

Кровля высится венцом,

На балясинках точёных

Верх шатровый над крыльцом.

Белокаменные плиты

Украшают весь фасад,

За стеной, вьюнком увитой,

Расцветает чудный сад.

Тут заморский цвет миндальный

В кадках выращен в саду,

По воде плывёт хрустальный

Белый лебедь на пруду.

Д внутри, в хоромах, тоже

Всё отделки не простой —

Золотой обито кожей

Иль расшитою тафтой.

Своды в росписях, увиты

Золотым лепным шнуром,

Лавки сукнами обиты,

Пол покрыт цветным ковром.

А в иных дворцах бывает –

Звездным небом сделан свод:

Справа – месяц выплывает,

Слева – солнышко встает.

В терему зимой холодной

Чистота, тепло, уют.

Для боярыни дородной

Девки песенки поют.

Сам боярин ходит в славе,

Он в почете, весел, сыт,

Кверху бороду уставя,

В царской думе он сидит.

Служит он царю и богу,

Хорошо живет, в тепле,

На неведомой налогу

Государевой земле.

Оттого зовется «белой»

Государева земля,

Что живут в ее пределах

Слуги царского Кремля.

Вот она стоит, стена,

И Москва разделена.

За стеной – «черный» город.

Называется Скородом,

Потому что очень скоро

Стену строили кругом.

За стеною дубовой

В Черном городе живет

И военный, и торговый,

И ремесленный народ.

Богатей, бедняк убогий,

Кто бы ни построил дом, —

Платит он царю налоги

За землицу под жильём.

Жили люди слободами,

Жили собственным трудом,

И для них тесней с годами

Становился Скородом.

В переулках немощёных

Ночью страшно одному.

Во дворах неосвещённых

Грозно лают псы во тьму.

За церковного оградой —

Красноватые лучи:

Негасимые лампады

Робко светятся в ночи.

И когда поутру грянет

Колокольный звон церквей,

Скородом от сна воспрянет

К жизни будничной своей.

В Скородоме утром рано

Закияает жизнь везде:

Кузнецы куют таганы

На Таганской слободе,

Кузнецы для печи банной

Отливают медный чан.

Старый пекарь на Басманной

Выпекает хлеб «басман».

А в Калашном переулке

Для бояр и для царя

Выпекают пекаря

Калачи, баранки, булки.

На Рыбачьей на слободке,

По названью «Бережки»,

Рыбаки спускают лодки

На простор Москвы-реки.

Топоры на бойнях точат

На Мясницкой слободе,

В Сыромятнях кожи мочат

В быстрой яузской воде.

И уже на кровлях мглистых,

Словно чёрные дрозды,

Копошатся трубочисты

Трубниковской слободы.

И работает до поту

В Скородоме чёрный люд.

За тяжёлую работу

Мастерам гроши дают.

1603 год

СЛОВО ПРО БОРИСА ГОДУНОВА

Годунов Борис правит пятый год,

Он лицом красив, он чернобород.

Он силён, Борис, и здоров, плечист.

Он хитёр, Борис, да умён-речист.

Он у власти встал с очень давних пор,

И его всегда ненавидел двор.

Нет бояр-друзей, лишь враги кругом,

Для боярства царь тоже был врагом.

Был он с ними крут, был он с ними лют,

Опирался царь на поместный люд,

На дворян, попов, на гостей-купцов,

Опирался царь на своих стрельцов.

Годунов Борис правит пятый год,

С каждым годом Русь всё бедней живёт.

Веры нет царю, ни его уму,

Да ещё к тому ж не везёт ему.

То озимый всход злой мороз побьёт,

То в разгар жнивья всё дождём зальёт.

То сгорит вся рожь, то в несчастный год

В поле весь ячмень саранча сожрёт.

В этот год народ из голодных сёл,

От пустой земли на Москву пошёл.

По Москве прошли тысячи людей,

Съели всех собак, съели лошадей.

Испугался царь неспокойных сил,

Колокольню класть он людей просил.

Стал голодный люд колокольню класть,

Чтоб за этот труд прокормила власть.

И до новой ржи и до хлебушка

Башня выросла до полнебушка.

Высотой пошла в сорок шесть сажен,

На три яруса колокольный звон.

Старший колокол в десять тысяч пуд,

Чтоб на десять вёрст разливался гуд.

Колокольню ту в тот голодный год

«Иваном Великим» окрестил народ.

До сих пор она золотой главой

Над Кремлём стоит, перед всей Москвой.

С монастырских стен далеко вокруг

Видны пашни, лес, и река, и луг.

Только пашенки не зелёные —

Земли, засухой опалённые.

А трава в лугах непригодная,

А река в песках мелководная.

Ручеёк бежит — а была река.

А вдали село — не видать дымка.

Каждый дом в селе словно глух и нем,

Кто остался жив, тот ушёл совсем.

С монастырских стен — пустота, простор,

А посмотришь внутрь в монастырский двор, —

Там довольство всё от былых времён,

И гудит над ним колокольный звон.

Запаслись попы на десятки лет,

Нету дела им до народных бед.

Не хотят попы продавать зерна:

С каждым днём растёт на зерно цена.

Лишь помещик так жить богато мог,

Он всю жизнь с крестьян собирал оброк.

В недородный год тот оброк велик:

Чуть не всё зерно отдавал мужик.

Умирал холоп, убегал не в срок,

Кто остался жив — тот платил оброк.

Мор, пожар, война — это всё равно.

Коль остался жив — подавай зерно!

И несёт мужик долю жалкую,

Всё под окриком да под палкою.

Но богаче всех царь в стране своей,

Не ему жалеть крепостных людей.

У него, царя, больше всех земли,

Для него, царя, все сады цвели.

Потому что царь откупил всех пчёл,

И весь мёд в стране Годунову шёл.

Бани все в Москве взял на откуп царь,

Грош плати царю — в бане тело парь.

Не глядит Борис на мужицкий пот,

А в народе гнев, тайный гнев растёт.