Валентин Головин - Сто затей двух друзей. Приятели-изобрететели Страница 14

— А зачем вы в свою табуретку положили большую сосновую шишку? — засмеялась Нюша. — Белок в гости ждете?

— Белочки нам ни к чему. Но не думай, что наша шишка ни шиша не стоит. Если б ты была понаблюдательней, то не трещала б попусту, как сорока. Бродила ли ты когда-нибудь по лесу до и после дождика?

— Ходила, и не раз.

— А не заметила ты, что сухие шишки всюду лежат раскрытые, растопыренные, а влажные везде валяются с прижатой чешуей? Так шишки могут служить влагомерами — гигрометрами. Видишь, мы к чешуе привязали соломенные стрелки, которые и показывают, как изменяется влажность воздуха…

— Тоже выдумали, воздушную воду мерить… А зачем?

— Если эти шишечные гигрометры сморщиваются, значит, в воздухе дождиком запахло. Человеческие носы этот запах заранее плохо чуют, а шишки съеживаются, заботливо прячут под чешую свои зернышки… Так наседки старательно от грозы укрывают под крыльями своих цыплят.

Однажды у лагерной столовой появилось странное объявление: «Пионерок, у которых длинные косы, просят срочно встретиться с Ромашкиным и с Пуговкиным!»

«Для чего им еще понадобились длиннокосые девочки?» — почему-то подумала Катя и, хотя у нее не было кос, тоже направилась к изобретателям.

Каждую пионерку с длинной косой друзья встречали радостно и деловито:

— Вот еще коса — девичья краса! А ну-ка, померяем, у кого она самая длинная.

Результаты измерений косичек Мишка записывал. А после у обладательницы самой роскошной косы ребята выпросили отстричь всего-навсего один волосок. Они его бережно свернули колечком и принялись тщательно мыть с мылом, кипятить с содой — словом, всячески обезжиривать. Потом они еще раздобыли длинную суровую нитку. И волос и нитка понадобились им для других гигрометров.

Нитяной и волосяной гигрометры были устроены одинаково. К нитке, а также к волосу привязали по грузику и перекинули их через блоки из пуговок. К каждому блоку приклеили соломенную стрелку. Влажность воздуха удлиняла волос или нитку, и стрелка отклонялась от первоначального положения. Друзья соорудили и фанерный гигрометр.

От узкой полоски трехслойной фанеры они срезали один слой. Двухслойная фанерка была прибита внутри к крышке будки. Меняющаяся влажность воздуха постоянно искривляла фанерку в разные стороны.

Гигрометры имели шкалы, где на одном конце было нарисовано солнце, а на другом зонтик. А движение стрелок приборов вверх или вниз показывало, какая ожидается погода.

Юннатки ежедневно по три раза старательно отмечали все изменения в положении стрелок своих приборов и регулярно писали мелом на доске у лагерной линейки свой местный прогноз погоды на будущий день. Бывали и ошибки в их предсказаниях — без неудач не обойтись в таком сложном деле. Но один раз случилось событие, которое оправдало все ребячьи хлопоты по сооружению лагерного бюро погоды.

Однажды ранним росистым утром на заливных лугах соседнего колхоза застрекотали конные сенокосилки. Им в помощь вышли и косари.

Пионеры также направились помочь своему подшефному колхозу. Они до обеда ворошили душистые ряды скошенной травы. Было жарко и душно. Но после обеда с лагерного метеопоста прибежали, запыхавшись, встревоженные наблюдатели.

На метеоплощадке моделька самолета от ветра повернулась в сторону северо-запада, откуда чаще всего шли затяжные дождевые облака и тучи. И влажность усилилась — шишки стали сжиматься и прятать свои семечки. И давление воздуха стало падать. По всем этим признакам близились дожди. Многие приметы Пахомыча тоже указывали на грядущее ненастье: скрылись муравьи, стрижи летали над землей, дым шел книзу. Словом, надо было как можно быстрей убрать до дождя сухое сено. И лагерный горнист тревожно затрубил сбор.

Вскоре на сенокосных полях замелькали проворные фигурки ребят. Мало-помалу стали устанавливаться и расти душистые стога. Сено было спасено. А ночью, когда весь утомленный лагерь крепко спал, подкрался тихий, как говорят, обложной дождик, но теперь он был не страшен.

Ненастная сырая погода продержалась почти неделю.

Ромашкин как-то раз в эти дождливые дни повстречал насмешницу Нюшу.

— Ну как ты, сорока, все еще зубоскалишь над нашими шишками в табуретке?

— Нет.

— То-то! Ведь нами про шишки многое было, как говорится, в шутку сказано, да всерьез задумано.

А я сам — по полям да по лесам

Сметлив и хитер — пятерым нос утер.

Пословица

Что может быть краше дней похода, когда размеренный порядок лагерной жизни вдруг сломан и каждый шаг пути таит встречи с неожиданностями? Еще задолго до похода Ромашкин твердил свой стишок:

Там виден лес,За лесом темНас ждет чудесВнезапный плен!

К походу готовились и наши умельцы. Им давно хотелось испытать в полевых условиях прочность своих новых, по их словам, непромокаемых идей.

Не раз в лагере замечали, как они с видом заговорщиков что-то задумчиво чертили в своих заветных тетрадках. Не иначе, туристам готовились сюрпризы. Но что затевали друзья, было пока тайной двух.

И вот долгожданный день похода наступил. Стрижи-стражи — верные патрули хорошей погоды — носились в сияющей голубизне неба стремительно, как реактивные самолеты. После особо сытного завтрака еще раз каждый проверил укладку рюкзака…

И вскоре в лесу растянулась цепочка оживленных ребят-туристов. Пуговкин гордо шагал впереди. Ему было чем гордиться. Он для похода смастерил из компаса ручные солнечные часы. Его прибор одновременно показывал, где север, и определял, который час.

На ходу Пуговкин рассказывал:

— Взял я старую соску, отрезал от нее короткую трубочку и эту трубку надел на футляр компаса. Потом засунул под это резиновое кольцо бумажный циферблат часов и вставил в центр его простую канцелярскую кнопку, солнечная тень от острия которой указывала время. Теперь у меня есть свои часы…

— А как ими пользоваться? — спросила Катя.

И Пуговкин показал, как сначала с помощью компаса находится положение севера.

Надо, чтобы синяя стрелка компаса упиралась по шкале в букву «С» — север. Ну, а тень от острия кнопки сразу на циферблате часов определит, который сейчас час. В полдень тень кнопки тоже смотрит на север.

Запасся походными новинками и Ромашкин. Пока всем было видно, как сбоку его пояса свисала микрофляга.

Мишка надумал ее сделать из резиновой оболочки для воздушного шара. Правда, его фляга вмещала воды немного. Но ведь в походе даже глоток воды может быть дороже золота. Тем более что налил он в свою фляжку крепкого, чуть подсоленного чая. Такая жидкость, по его мнению, лучше всего и утоляла жажду и прибавляла бодрости.

— Но водичка из твоей фляжки-баклажки будет теплая-претеплая. Такую и хлебнуть противно. Брр! — сказала, поморщившись, Нелли.

— А мы ее охладим!

— Чем? У тебя холодильник, что ли, в рюкзаке? Или лед с собой тащишь?

Ромашкин вместо ответа смочил слегка водой носовой платок, вложил в него свою микрофлягу, привязал платок к бечевке и стал ее со свистом крутить над головой.

— Задумал теперь свою фляжку раскрутить и забросить? Давно пора…

Мишка перестал вращать свой снаряд и сказал:

— Попробуй на ощупь, как охладилась вода в моей баклажке. Я не так глуп, как ты…

Тут Ромашкин сделал длинную паузу и, видя, что оскорбленная Нелли надувает губы, добавил:

— Не так глуп, как ты… думаешь. Ведь когда мокрое белье сохнет, оно всегда холодное, потому что из него испаряется вода. Когда я крутил сырой платок с фляжкой, он также охлаждал мою воду.

Путь-дорожка туристов пролегала меж кустов. И тут, как нарочно, сразу же перед самыми носами туристок-натуралисток стали дерзко порхать необыкновенные бабочки. А девчата впопыхах забыли в лагере сачки и теперь шли, сокрушаясь и переругиваясь.

Их беде помог Витька.

— Показать вам, как тут же, на ходу обзавестись походными сачками? — предложил он.

Разумеется, предложение было с восторгом принято.

Витька с помощью Ромашкина нашел несколько хворостин с развилками. Потом он привязал к рогаткам майку и платок и сказал:

— Ну, вот вам пока два сачка. Видите, как удлинилась теперь рука и увеличилась площадка ее ладошки. Такими сачками наловите тьму бабочек. Однако бабочки, словно увидя сачки и услыша Витькино бахвальство, все разом исчезли. Может, потому, что тропа подошла к темному лесу.