Виктор Гребенников - Миллион загадок Страница 15

Только две крылатые самки проявляли признаки жизни. Сдавленные со всех сторон, они почти утратили способность двигаться — лишь еле-еле поводили усиками и шевелили ножками. Но покровы их блестели живым блеском, брюшко заметно округлилось и увеличилось, хотя в пробирке не было ни пищи, ни влаги. Бессознательный, но мудрый инстинкт повелел муравьям-рабочим жертвовать собой во имя продолжения рода, и они кормили самок все эти два голодных месяца, добровольно отдавая им последние остатки своих питательных веществ и влаги. Зато внутри брюшка полуживой самки я обнаружил почти сформировавшиеся яйца.

…По комнате летала обыкновенная мучная огневка — маленькая красивая бабочка. Ее часто можно встретить в доме — она сидит, плотно прижавшись к потолку или стене, слегка раздвинув крылья и задрав вверх кончик брюшка.

Чтобы не портить бабочку при поимке, я брызнул на нее эфиром, наколол булавкой на кусочек пробки, облил эфиром еще раз, так что он пропитал насквозь ее тельце и нежные крылья. Огневка моментально погибла, и я поместил ее на столик бинокулярного микроскопа, чтобы рассмотреть детальней.

Вдруг у трупа бабочки судорожно дернулся кончик брюшка, наружу вывернулась мягкая короткая трубочка, и оттуда вышел маленький шарик — яйцо. Оторвавшись от яйцеклада, оно упало на столик микроскопа. Брюшко продолжало судорожно сокращаться, и яйцеклад каждые несколько секунд аккуратно выдавал все новые и новые яички.

Мертвая, она рождала потомство! Прошел час, но яйца продолжали появляться с такой же методичностью. На столике микроскопа уже лежала порядочная кучка крошечных шариков.

Еще раз я проверил ее через два часа после гибели, но труп бабочки продолжал откладывать яйца. Огневка была безусловно мертва. Крылья вывернулись, ножки окоченели, живой блеск фасетчатых глаз потух. Живы были лишь мышцы кончика брюшка и яйцеклада.

Велика всепобеждающая сила жизни! Почти ничто не сможет приостановить могучий поток нескончаемых поколений живых существ, населяющих материки и океаны нашей зеленой планеты.

Смертельно раненный тигр защищает своих беспомощных детенышей.

Самка маленького паучка позволит разорвать себя на части, если кто вздумает отнять у нее драгоценную ношу — паутиновый шарик с крошечными круглыми яичками внутри.

Сотни муравьев погибнут голодной смертью, спасая единственную продолжательницу рода.

Так и смертоносный сернистый эфир, моментально убивший нежную бабочку, оказался бессильным перед великой силой маленького организма, сумевшего последней вспышкой жизни не только сохранить яйца, но и произвести их на свет.

Невидимки

Богомол

Это случилось в Крыму, когда мне было лет десять. На ветке куста я увидел через окно большую рыжую стрекозу. Запомнив место, схватил сачок и выбежал в сад, а там осторожно подкрался к стрекозе и, хорошенько примерившись, ударил по ветке сачком.

И не поверил своим глазам: вместо стрекозы в сачке сидело крупное усатое насекомое зеленого цвета, с толстым брюшком и страшными крючковатыми передними ногами. Богомол! Как же это могло получиться — на ветке-то была стрекоза, я хорошо помню рыжее с темными полосками брюшко, прозрачные золотистые крылья, расставленные в стороны, и больше на ветке — ну честное слово! — никого не было. Мыслимо ли такое перевоплощение — стрекоза вмиг обернулась богомолом, да еще каким здоровенным!

Лишь потом я услышал в траве под кустом шелест стрекозиных крыльев — оказывается, ударом обруча сачка сбил ее на землю. Богомол же, выходит, попал в сачок случайно, а не заметил я это крупное насекомое только потому, что оно было совершенно такого же цвета, как листья растения, на котором оно сидело. И формой напоминало растение: крылья — как узкие листья с жилками, ноги — как зеленые тонкие стебельки. Мне повезло: до этого я видел богомола только на картинке.

Теперь богомол проводил целые дни у меня на окне и даже не пытался куда-нибудь уползти. Сидит часами без движения, но стоит показаться на оконном стекле незадачливой мухе, как богомол тотчас повернет к ней свою треугольную голову и внимательно глядит на муху, не спуская глаз. Ползет муха по стеклу, и голова богомола вслед за ней поворачивается, совсем как у человека. Передние ноги занесены вверх, хищник неподвижен, как затаившийся тигр.

Подползет к нему муха сантиметра на четыре, и конец мухе — мгновенный бросок, жертва не успеет и пикнуть. Передняя нога богомола — зигзаг из трех отрезков, причем средний и конечный зазубрены, как пила, и могут захлопываться, намертво — хватая жертву. Зажмет богомол добычу в своих страшных щипцах и неторопливо, с расстановкой принимается за трапезу. Тщательно пережевывает, обсасывает лакомство, из одной клешни в другую перекладывает, склоняя голову направо-налево… Потом выплюнет крылышки, почистится, свои коварные клешни-руки снова сложит, ни дать ни взять молится своему богомольему богу, чтобы тот послал ему еще мушку-другую.

Богомол тот оказался самкой вида «богомол религиозный». К осени богомолиха растолстела — мухи пошли на пользу. А однажды на оконной раме появился большой комок желтоватой затвердевшей пены. Я не стал его трогать, и комок — капсула, предохраняющая яйца богомола от врагов — пробыл на окне всю зиму.

В один из весенних дней по столу и по окнам побежали крошечные головастые бескрылые богомолята, да в таком количестве, что нельзя было представить, как они все умещались под крышу, устроенную их покойной мамой (она умерла еще осенью, вскоре после яйцекладки). Через открытое окно проворные детишки убежали наружу, чтобы подрастать на воле и караулить свои жертвы в разных уголках сада.

Теперь я знал секреты богомольей маскировки и в конце лета поймал в саду несколько больших богомолов этого же вида — наверное, моих же питомцев. Но самым интересным было то, что богомолы по окраске стали неодинаковыми — каждый замаскировался под цвет тех растений, среди которых облюбовал место для засады. Один богомол был совсем светлый, другой — буро-желтый, а остальные — ярко-зеленые.

Без тени

Как-то в далеком детстве я прочитал о человеке, у которого исчезла тень. Сказка эта поразила мое воображение, и после этого я с опаской поглядывал на свою тень — цела ли, не отстала ли где от меня. Но тень вела себя как ей и положено, верно следуя за мной по полям и дорогам темным силуэтом с торчащим сбоку сачком, делаясь к концу дня, когда солнце склонится к закату, удивительно долговязой. Даже иногда мешала работать: когда случайно упадет на насекомое, которое собираюсь взять сачком, оно тотчас пугается и улетает. Приходится все время помнить о своей тени и заходить со стороны, противоположной солнцу.

Однако нашлось на свете существо, тень от которого может действительно исчезнуть.

Брел я вот так же с сачком по сухой выгоревшей североказахстанской степи. Плешины солончака перемежались седыми кустиками низкорослой полыни. Насекомых было мало, лишь редкие желтушки торопились пролететь над унылыми солонцами к синеющему вдали лесу.

Вдруг передо мной мелькнула довольно крупная сероватая бабочка. Я взмахнул сачком, но промахнулся. Еще взмах, и опять мимо: земля серая, бабочка над ней плохо заметна да летит не прямо, а мелькает зигзагами. И вдруг падает на солончак, моментально поднимает крылья, сложив их вместе, и замирает, слившись с фоном: на крыльях серо-белый сложный узор, как раз под цвет земли — такая маскировка у многих насекомых обычна. Но самое интересное: села она не как пришлось, а вдоль солнечного луча. Если бы села боком к солнцу, то крылья бы дали широкую заметную тень, а так от тени осталась лишь тончайшая черточка.

Спугиваю бабочку — она далеко не улетает, садится в нескольких шагах, надеясь на свою замечательную маскировку. Не сядет ведь на траву, выбирает светло-серую от соли плептику. И снова ориентируется по солнцу — только вдоль луча! Тени не заметно не только от крыльев, но и от туловища: бабочка плотно прильнула им к земле. Крылья же опять сомкнуты вместе, торчат вверх, но солнце освещает их с ребра скользящим неровным светом, выхватив то жилку, то слабую выпуклость — кажется, что просто комочки земли мельтешат на солнце и бабочки будто нет, ведь даже тени от нее не видно.

Вдоль солнечного луча бабочка старается сесть сразу, да не всегда это у нее получается: сядет чуть не так, солнце осветит крыло сбоку, и на земле заметна предательская тень. Бабочка тут же старается сориентироваться: немного влево повернется, вправо, снова, совсем уже чуть-чуть, влево и, прицелившись точно на солнце, замирает — незаметная, будто прозрачная. Отвести на миг взгляд в сторону — не найдешь больше бабочку.