Наталья Кончаловская - Наша древняя столица Страница 16

В час пополудний был самый разгар!

Льстивый зазыв торгашей краснорожих,

Пенье слепцов и калик перехожих.

Пели калики о Смутной поре,

И, между прочим, о новом царе —

Дмитрии новом, что божьего волей

Место займёт на московском престоле…

Конское ржанье, мычанье коров,

Лязг бубенцов и медведицы рёв.

Мёду янтарного полны колоды.

Вишенья горы, малины, смороды,

И возникающей тут же тропою,

Плетью  поток рассекая людской,

Сидя в седле высоко над толпою,

Ехал по площади князь Шаховской.

Медленно ехал от края до края,

Плетью указывал, снедь выбирая:

Щуку, сома, карасей для ухи,

Там приглянулись ему петухи,

Тут поросёнок, а дальше индейки…

Он за товар не даёт ни копейки —

Кто ж с воеводы уплату берёт!

Лучше купцам не дразнить воевод.

Князь поживиться любил на досуге.

Снедь понесли расторопные слуги

В княжеский погреб, а сам господин

Медленно ехал по торгу один.

Вдруг он услышал поодаль, в сторонке,

Голос призывный, красивый и звонкий.

Тут повернул он коня под собой,

Видит — стоит, окружён голытьбой,

Странник высокий, худой, загорелый,

С пристальным взглядом и с поступью смелой,

В рваной одежде, в обувке худой

И молодой, хоть от пыли седой.

Он, опираясь на посох дорожный,

Встал перед этой толпой осторожной,

Встал на пригорке, людьми окружён,

На три сторонки отвесил поклон.

Он этим людям, молчавшим сурово,

Бросил живое, горячее слово:

«Слушайте, братья! В родимом краю

Душу и сердце я вам отдаю!

Долго по землям чужим я скитался,

Досыта горечью я напитался.

Там, за горами-морями, везде

Кто-то в богатстве, а кто-то в нужде.

Братья мои! Я узнал, что повсюду

Тяжко приходится чёрному люду.

Горе шагает за каждый порог,

Где у хозяев пустой кошелёк.

Сколько бродил я, таскался по свету,

Счастья и правды на свете-то нету!

Только на нашей на русской земле

Было бы можно не жить в кабале.

Братья! Я вам обещаю свободу,

Нового Дмитрия — я воевода.

Время пришло, наступила пора —

Нечего ждать от бояр нам добра!»

Будто волна прокатилась живая,

Тысячи беглых к борьбе призывая:

«Нечего ждать!»

«Это правда твоя!»

«Эй, говори, ничего не тая!»

Будто корабль сквозь кипящие волны,

Князь пробирался, решимости полный,

Плетью хлеща голытьбу на скаку,

К этому страннику и смельчаку.

«Кто ты?» — воскликнул он, плеть поднимая.

И тишина наступила немая.

«Я? Я не князь! Не боярин! Не поп!

Ванька Болотников — беглый холоп!» —

«Ишь ты! — сказал Шаховской. — Ну и парень!

Ты, брат, сильней, чем московский боярин.

Ты, я гляжу, воевода лихой.

Видно, и царь у тебя неплохой!

Коль оправдаешь доверье народа,

Сможешь ты войско собрать для похода.

Чтоб отомстить государю-врагу.

Чем я могу, я тебе помогу!»

Словно бы в сказке, из-под земли

Тут же Ивану коня подвели,

Белого, статного, с шёлковой гривой.

И на Ивана надели красивый

Бархатный, золотом шитый кафтан.

Ноги обули в зелёный сафьян.

И на глазах у толпы онемелой

Стал воеводой босяк загорелый,

С острою саблей на левом боку,

В шапке, какой не носил на веку.

«Слава! — кричала толпа в опьяненье. —

Мы за тобою в любое сраженье!

Ты нам судьбою счастливою дан!

Слава тебе, воевода Иван!»

И обнимались, смеясь и рыдая,

Рваные шапки под небо кидая,

А Шаховской на кауром коне

Молча покусывал ус в стороне.

Только глаза его жадно блестели.

Шёл он к заране намеченной цели:

Шуйского свергнет народ, а тогда

Сладить с боярством не будет труда.

«К О М А Р И Н С К А Я»

Есть в Комаричах, под Курском, старый лес,

А в лесу-то сосны, ели до небес.

Сосны, ели да берёзы хороши,

А под ними-то землянки, шалаши.

В шалашах-то всё крестьяне-беглецы,

А в землянках-то холопы-молодцы.

Собралася многотысячная рать.

Им, холопам, больше нечего терять.,

Из народа воевода к ним пришёл —

Отвоёвывать у Шуйского престол.

«Эй, холопы, безымянники, шпыни!

Наконец-то наступили ваши дни!

Вы побейте-ка изменников-бояр,

Заходите-ка и в терем и в амбар,

Поджигайте-ка боярское добро —

Шёлк да бархат, самоцветы, серебро!

На Руси отныне ваша будет власть,

Не давайте вольной волюшке пропасть!

Хоть и вышел ты, холоп, из бедноты,

Воеводою отныне будешь ты!

И хозяином отныне будешь ты!

Не жалей, холоп, хозяйского добра,

Для тебя пришла хозяйская пора!»

Этой грамотой Болотников Иван

Поднимал вокруг холопов и крестьян.

В каждом городе подмётное письмо

По задворкам расходилося само,

Расходилось, разбегалось в сто листков —

Поднимало на боярство мужиков.

Ах ты, вражий сын, комаринский мужик!

Он от барина-боярина бежит,

Он не хочет на боярина пахать,

Он не хочет, как собака, подыхать,

Он не хочет жить на скотном на дворе,

Он не хочет спать в собачьей конуре.

У боярина ни скотников,

У боярина ни плотников,

Ни холопов, ни работников —

Всех увёл Иван Болотников.

КАК БОЛОТНИКОВ ИВАН НА ЦАРЯ ПОВЕЛ КРЕСТЬЯН

По былинкам, по соломинкам

Рыщет ветер на жнитве.

Стан крестьян — в селе Коломенском,

Стан царя стоит в Москве.

У Ивана молодецкая

Рать холопов и шпыней,

А у Шуйского стрелецкая

Рать в Москве ещё сильней…

Первый снег пушистый хлопьями

Закружился над страной.

Сам Болотников с холопьями

Окружает стан стеной.

Как пошли к Москве с подмогою

Все соседи-города,

Так заснеженной дорогою

К мужикам пришла беда.

Под знамёна силы сдвинула,

За царя сплотилась знать

И волною тёмной хлынула

На коломенскую рать.

Ой, затихни, непогодушка,

Ветер, тучи поразвей!

Ты зачем же, воеводушка,

Взял дворянских сыновей?

Взял дворян в войска крестьянские,

А пришёл расплаты час —

Копья барские, дворянские

Повернулись против нас.

Под знамёна царских сотников

Перешли войска дворян.

Охраняй теперь, Болотников,

От измены вольный стан!

И бедою неминучею

На холопа-мужика

Навалились тёмной тучею

Государевы войска.

Трое суток осаждённые

Насмерть бились день и ночь

И бежали, побеждённые,

Из Коломенского прочь!

Встала рать в Калуге-городе,

А бояре шли за ней,

И в Калугу рвались вороги

Ровно сто и двадцать дней.

Шуйский в злобе выл, как волчище,

И, когда растаял снег,

Под Калугу бросил полчище

Во сто тысяч человек.

Слёзы лей, берёза белая —

Не поднять тебе ветвей!

Сбили спесь холопы смелые

С государевых людей.

Но Калугу-город бросили,

В город Тулу перешли

И до самой поздней осени

Бой с боярами вели.

Уж с осенней-то осинушки

Ветер мечет красный лист,

А холопы царской силушке,

Царской силе не сдались.

Но плотиною дубовою

Реку запер враг тогда,

И, найдя дорогу новую,

В город хлынула вода.

В погребах волной холодною

Хлеб и порох залила

И холопам смерть голодную,

Плен и гибель принесла.

И давала сотня сотников

По войскам такой приказ:

«Живо вызнать, где Болотников,

И доставить в тот же час!»

Возвращались сто молодчиков,

И у всех один ответ:

«Не сдаёт народ заводчика!

Нет Болотникова. Нет!»

БЫЛЬ ИВАНУ НЕ В УКОР: ВСПОМИНАЕМ ДО СИХ ПОР

Ой, богатырь ты, Болотников Ваня!

Шли за тобою холопы-крестьяне,

Шли на царя, засучив рукава,

Думали — будет народной Москва.

Шли безрассудно, отчаянно, смело,

Напропалую за правое дело.

Бились отважно, геройски, сплеча,

Шли по неверным путям сгоряча.

Гибнул в сражениях русский народ,

Тысячи пленных бросали под лёд.

Сколько терпели и горя и муки,

Но попадалось оружие в руки —

Снова бойцом становился холоп,

Чтобы боярину целиться в лоб.

Вот и теперь: проиграли войну,

Тула сдана. Воевода в плену.