Юрий Дмитриев - Соседи по планете Млекопитающие Страница 19

Он смел. Убегает не от трусости — просто этот способ защиты для него надежнее. Но если выхода нет, бесстрашно бросается на врага, пуская в ход зубы и очень крепкие копыта.

Куланы легко уживаются с другими животными, хотя, правда, почему-то не любят овец и собак.

На зиму куланы собираются вместе стадом в несколько десятков животных (очевидно, когда-то стада были огромные), летом же бродят небольшие косяки по 10–20 голов. В косяках порядок полный. Вожак (некоторые наблюдатели считают, что всех членов своего косяка он знает «в лицо») не допускает в косяк посторонних жеребцов, не позволяет самкам отбиваться, но сам не прочь увеличить число своих подданных за счет другого косяка. И если какой-то вожак зазевается — происходит похищение (хотя такое встречается редко — вожаки постоянно начеку).

Вожаки следят и за молодняком: чтобы не особенно резвились, когда не следует, а главное, чтобы подростки не обижали малышей.

Малыши в косяке на особом положении. Появляются они на свет небольшими, но растут очень быстро. Первые дни пьют молоко каждые 10–15 минут. Потом — реже, но тем не менее в день выпивают по 5–7 литров. Мамаши следят, чтобы детеныш развивался как следует. И будто зная, что после еды полезен моцион, они не позволяют насосавшимся молока малышам ложиться, а заставляют их делать небольшие пробежки.

На пятый день жизни куланята начинают пробовать траву. А через месяц после рождения и почти до 10 месяцев, если же у мамаши на следующий год нет потомства — то и до 14–16 месяцев, сочетают молочную пищу с растительной.

Когда куланятам исполняется три года, вожак производит отбор: самок оставляет, самцов выгоняет из косяка. Они либо на некоторое время станут бродягами-одиночками, либо примкнут к другому косяку, а скорее всего, отбив от разных косяков несколько кобылиц, образуют свой собственный.

Хозяин в косяке — жеребец, а руководитель — старая самка. Она ведет стадо на новые пастбища и никогда не ошибается — всегда приводит на подходящее место.

Людям очень импонируют куланы по многим причинам. В частности, потому, что они нетребовательны и жизнестойки. Люди мечтают привить эти качества домашним животным. Но пока ничего не получается. И одомашнить кулана тоже пока не удается. Удается пока сохранить его. И то лишь в заповедниках.

Благодаря заповедникам сохранились и такие звери, как, например, бобры, каланы, соболи.

Судя по раскопкам, люди знали бобров очень давно: рядом с каменным ножом археологи находят кости бобров, рядом с бронзовым оружием — ожерелья с изображением этого животного. Много веков охотились люди на бобров, но как свидетельствует епископ Упсальский в своей книге, выпущенной в 1520 году, бобры тогда еще водились и на побережье Черного моря, и на Рейне, и на Дунае, и в болотах Моравии, и на северных реках. Однако с каждым годом охота на бобров усиливалась. Люди ценили шкуру бобра и мясо. (А монахи и верующие особенно: они употребляли в пищу хвост и задние ноги бобров во время постов, приравнивая это мясо к рыбе.)

Еще активнее стали охотиться на бобров после того, как были «открыты» целебные свойства «бобровой струи» — выделения мускусной железы. Она ценилась во много раз больше, чем шкурка бобра. Впрочем, целебные свойства приписывались не только этой «струе»: в XVII веке появилось несколько книг, состоящих почти целиком из рецептов и советов, как приготовлять лекарства и снадобья из кожи и жира, крови и шерсти, зубов и когтей бобров.

Бобры представляли очень удобный объект для охоты: они селились в определенных местах и найти поселения бобров было очень легко. Казалось, этих животных должны были истребить давно. Однако, видимо, в древности люди относились к бобрам с большим вниманием, чем их потомки. Еще при первобытнообщинном строе бобров не промышляли, а вели так называемое бобровое хозяйство: люди, найдя поселение бобров, не истребляли их поголовно, а убивали выборочно и только самцов или молодых — убийство взрослой самки считалось преступлением. Поэтому число бобров на Руси не уменьшалось, и еще в XV веке существовали так называемые «бобровые ловы», места, где добывали этих животных, и «бобровые гоны» — места, где велось «бобровое хозяйство».

Боброводство было и у коренного населения Зауралья. Известный советский зоолог В. Н. Скалон писал об этом: «Мы имеем перед собой систему, обладавшую, строго говоря, всеми элементами национального своеобразия и высококультурного охотничьего хозяйства».

Но последние два-три столетие оказались роковыми для бобров. И не только потому, что уменьшались площади лесов, преобразовывались реки. Главной причиной исчезновения бобров стали огромные деньги, которые платили за шкуры бобров и за «бобровую струю». Бобров стали истреблять поголовно, нарушая самые элементарные правила охоты. Примерно сто лет назад бобры практически перестали существовать в Европе. Отдельных зверей, спасшихся на глухих речушках, упорно преследовали браконьеры.

К 1917 году на территории России осталось не больше 700–900 бобров. Причем жили они маленькими колониями в пятнадцати местах нашей страны. Одна из таких колоний находилась в Зауралье, на реках Конда и Сосьва (самая крупная колония). Другая на берегу реки Березина в Белоруссии (150 голов). Третья на берегу реки Ивница неподалеку от Воронежа. В первые годы Советской власти там были организованы заповедники. Когда организовали Воронежский заповедник, в нем жило 30–40 бобров. Но уже через пять лет их насчитывалось около 125. А еще через несколько лет бобров в заповеднике стало столько, что их уже можно было отлавливать и переселять в другие области.

Сейчас в нашей стране живет примерно 300–350 тысяч бобров. Не все они выращены в заповедниках, но все они уцелели благодаря заботе людей.

Нелегкая судьба и американских бобров.

Когда европейцы появились в Америке, они застали там отлично налаженное бобровое хозяйство: индейцы знали цену этим зверям, берегли их, помогали, чем могли, и, конечно, не убивали напрасно. Бобры пользовались особым покровительством: ведь, кроме всего прочего, они были «хранителями рек» — строили плотины и не давали рекам пересыхать.

Однако белых колонистов это не интересовало. Это потом практичные американцы подсчитали, что потенциальная стоимость каждого бобрового пруда — минимум 300–500 долларов. (Сюда входят водопои для диких и домашних животных, места жительства норок, ондатр, водоплавающих птиц, противопожарная роль прудов и т. д.) А тогда людей интересовал лишь ценный мех.

Прошло какое-то время, и положение стало настолько критическим, что канадское правительство вынуждено было запретить охоту на этих зверей. Запрет дал положительный результат, и число бобров несколько увеличилось. Тогда запрет был снят. И снова началось избиение бобров. Они «погибали на глазах канадских властей в результате безрассудной, преступной резни: мудрый зверь пал жертвой постыдной человеческой жадности…» — писал польский путешественник Аркадий Фидлер.

Но канадские власти не обращали на это внимания. Тогда на сцену выступил известный индейский писатель Серая Сова — Грей Оул (Вэша Куоннезин). Аркадий Фидлер так рассказывает об этом: «В своей лесной хижине он с помощью жены написал пламенную статью в защиту бобров и послал ее в газету. Затем приготовил лекцию и стал знакомить с ней публику. Эффект превзошел все ожидания. Грэя Оула слушали затаив дыхание, его статьями зачитывались. Оул умел убеждать. Он всколыхнул общественное мнение». И канадское правительство вынуждено было наконец принять меры. Снова запретили охоту на бобров, создали несколько резерватов и заповедников. И есть надежда, что американский бобр тоже будет спасен.

А вот история еще одного, морского бобра — калана. Вообще к бобрам он никакого отношения не имеет — относится к отряду хищных и входит в семейство куньих. С бобром его роднит разве что очень красивый, ценный мех.

Открыли калана в середине XVIII века. Научное описание было сделано впервые в XX веке. А в промежутке между открытием и изучением зверь был почти полностью истреблен. Мы не знаем, сколько существовало каланов до того, как ими занялись промышленники. Видимо, много. Во всяком случае, известный исследователь русского Севера, впервые увидевший каланов, Георг Стеллер, писал, что «они покрывали берег целыми стадами». В конце XVIII — начале XIX века ежегодно добывали по нескольку десятков тысяч каланов. Только в Кантон ежегодно привозили примерно по 20 тысяч шкурок.

Истребление каланов — одна из многих позорных страниц в истории отношений людей и животных. Убийство этого зверя было делом нехитрым. Калан, несмотря ни на что, оставался доверчивым и не боялся человека. А будучи сильно привязанным к определенным местам, долго не покидал их, покорно ожидая своей очереди. И очередь рано или поздно доходила.