Автор неизвестен - Знаменитые собаки Страница 19

Между тем прежний владелец Пачкуна горько оплакивал его в Париже, мучаясь упреками совести, как вдруг… Какая неожиданная для него радость! Две недели спустя после продажи дорогой Пачкун появляется снова у дверей отеля, более чем когда-нибудь грязный, и лучше чем когда-нибудь принимается покрывать грязью сапоги у прохожих франтов. Пачкун прибыл из Англии в Париж один, без провожатых!..

В прошлом столетии в разных государствах Европы знатные люди любили носить на руках своих муфты, а в них держать очень маленьких собачек. Один из известнейших французских министров того времени также имел пристрастие к маленьким собачкам; кроме того, он имел еще и другую слабость — любил видеть почтительность к блестящему мундиру.

Зная такие слабые стороны влиятельного министра, некто Бурет приобрел себе замечательно красивую, умную и крошечную болонку по кличке Юно. Шерсть на собачке была длинная, шелковистая, большой лоб и большие висящие уши. Нарядив одного из своих слуг в блестящий мундир, Бурет выучил собачку подходить почтительно к этому мнимому сановнику, еще почтительнее ласкаться к нему, ловить его взгляд и с восторгом лизать протянутую к ней руку. Когда Юно хорошо изучила такого рода льстивое обхождение, тогда Бурет отправился с ней в министерство, отдававшее на откуп разные статьи государственного дохода. Во главе этого министерства стоял названный нами сановник.

Собачка, завидев министра в блестящем мундире, тотчас же бросилась к действительному, а не к мнимому уже сановнику. Потом, переменив свой как бы невольный восторг на безмолвное почтение, она тихо-тихо подошла к ногам министра и стала нежно ласкаться. Едва министр потянулся к ней, как Юно взвизгнула от радости и принялась лизать его руку, а попав к сановнику в муфту, притворилась, что отрекается от своего прежнего хозяина.

— Да какая же у вас славная, умная и ласковая собачка, — сказал сановник, гладя ласкающееся к нему красивенькое животное.

— Если эта собачка так нравится вашему превосходительству, то вы осчастливите меня, приняв Юно под свое высокое покровительство…

Сановник самодовольно улыбнулся и принял подарок, а Бурет через несколько дней после этого получил такой откуп, от которого страшно разбогател.

В настоящее время всюду уже запрещено водить ученых медведей, но собаки продолжают еще танцевать и выделывать разные штуки. Почему же такая несправедливость?… Известно, что приготовлением актеров из четвероногих животных и птиц занимаются всегда люди грубые, употребляющие при обучении крайне жестокие наказания…

Пателен — пудель и Мака — обезьяна, разумеется, также подвергались жестоким наказаниям, прежде чем сделались искусными уличными актерами. Они состояли в труппе одного овернца, который водил их вместе с другими собаками и обезьянами по улицам Парижа. Одна из собак представляла караульного с ружьем и с саблей, другая делала опасные прыжки, третья ползала как жаба или ходила только на одних передних ногах, четвертая всходила на кафедру и защищала диссертацию, лая во все горло, бульдоги отвечали ей тоже лаем и т. п.

Казалось, что эта маленькая труппа четвероногих комедиантов обещала дать хорошие заработки своему хозяину, потому что все, которые останавливались на площадях, чтоб посмотреть на представление, бросали не только медные, но и серебряные деньги в шляпу овернца, и он каждый день приносил домой значительный сбор… Вообще люди охотнее платят за свои удовольствия, чем за свое обучение!

В это же самое время в Париже был еще другой овернец, тоже показывавший ученых собак, но ему невезло. Потому ли, что его собаки были хуже обучены, или по какой другой причине, но он едва зарабатывал на свое пропитание, а труппа его просто голодала… Овернец смотрел волком. Он, как и все вообще овернцы, был жаден к деньгам до крайней степени. За деньги он готов был обмануть, обобрать, провести всякого, хотя бы своего благодетеля, а счастливый его собрат по ремеслу был ему не благодетель, а враг смертельный. И вот, побуждаемый завистью и желанием привлечь к себе зрителей, он отравляет лучших актеров из труппы своего соотечественника. Овернец, огорченный такой чувствительной потерей, заболел и не мог выходить. Сбережения его скоро истощились, и он впал в нищету. Тогда ему пришла на ум блестящая мысль. У него еще остался толстый стриженый пудель по имени Пателен и маленькая мартышка Мака, которую он научил садиться верхом на собаку. Овернец вырезал ярлык со следующей надписью: «Господа, прошу милостыню для своего хозяина, заболевшего с горя после потери лучших своих актеров».

Повесивши ярлык на шею Пателена, овернец сказал: «Посади к себе на спину забавного Мака и иди зарабатывать хлеб своему хозяину». Маленькая обезьяна в голубой шляпке и в красном платье была посажена на спину пуделя, и они отправились на площадь в сопровождении маленького сына больного овернца. Когда толпа любопытных окружила актеров, мартышка сошла на землю, взяла палку и стала колотить по зевакам, чтоб они раздвинулись и очистили место для представлений. Пателен поклонился зрителям и исполнил несколько штук. Потом, хотя музыки и не было, он все-таки протанцевал немножко с Макой. Наконец по окончании представления пудель взял в зубы шляпу и стал собирать подаяние, почтительно кланяясь пред восхищенными зрителями.

В продолжение нескольких дней Пателен и Мака показывались на площадях города Парижа и собрали такое количество денег, что овернец в состоянии был не только вылечиться, но и приобрести новых собак взамен умерших. Два месяца спустя он опять показался на Елисейских полях и на Бастильской площади. Толпа, как и прежде, собиралась рукоплескать его новой труппе, но всего более старым своим знакомым.

Самая знаменитая труппа четвероногих артистов, дававшая свои представления в окрестностях Парижа (в 1865 г.), принадлежала Корви. Труппа состояла из пуделей, болонок, обезьян и кошек. Между ними были действительно замечательные актеры, но самой любимой актрисой была маленькая собачка Земира, потешавшая зрителей своими штучками; кроме того, она умела отлично улыбаться и громко хохотать. Выучилась она этому у своего прежнего хозяина, поляка, беззаботного и веселого парня. Прибыв в Париж с Земирой и прожив все свои деньги, он впал в бедность, так что вынужден был продать собачку в труппу Корви.

Легкомысленная Земира скоро забыла прежнего своего хозяина и привязалась к содержателю труппы. Так как это была умная и резвая собачонка, то она не много времени употребила на то, чтоб к известным уже ей штучкам прибавить еще несколько новых. Выступив перед публикой в первый раз, она ловко и свободно исполнила все свои роли, как будто была уже давно на сцене. С первого же раза она привлекла к себе расположение посетителей того балагана, в котором отличались бессловесные четвероногие артисты.

Когда вышли на сцену уже известные всем актеры, одетые поварами, маркизами, офицерами, докторами, то Земиры между ними не было.

Раскланявшись с публикой, пуделя, болонки и кошки удалились за кулисы, на сцене остались только пудель-доктор и болонка-пациентка, одетая маркизой. Врач очень усердно ухаживал за капризной больной: он ходил пред ней и на задних, и на передних, и на двух левых или на двух правых ногах… Вот маркиза падает в обморок, болонка притворяется мертвой. Бедный врач приходит в беспо-койство, он скачет по сцене уже на всех своих четырех ногах, суетится и, по-видимому, не знает, что и делать: то щупает пульс у больной, то ходит взад и вперед на двух задних ногах, снова наклоняется, снова щупает пульс и наконец безнадежно качает головой. Тут из-за кулис подкрадывается к больной маркизе Земира и кусает ее за хвост. Та, взвизгнув, быстро вскакивает на ноги. Земира громко хохочет и скрывается за кулисы. «Браво! Браво!» — закричала публика и стала вызывать на сцену «собачку-хохотунью». Хозяин вынес Земиру на руках и попросил ее еще раз похохотать вместе со зрителями над «притворщицей маркизой», излечившейся от такого простого средства; причем сконфуженный доктор ворчал и лаял.

После этого продолжались представления: актеры то обедали, то танцевали, то били в барабан или стреляли из пушек. Земира уже не сходила со сцены и громко хохотала при каждой смешной штуке, какие умели выделывать обезьяны.

«Не правда ли, госпожа Земира, как смешно танцует эта пара?» — спрашивал хозяин труппы. Земира хохотала. «Фи, как неприлично падать в танцах»… — Земира снова хохотала, а с ней вместе хохотали и неприхотливые зрители: лакеи, горничные, кучера, прачки или кухарки.

Для заключения спектакля хозяин труппы обыкновенно составлял такой оркестр из всех своих артистов, что публика, закрыв уши, спешила убраться в палатки. Дирижировал оркестром старый «кот мурлыка» с огромными очками на носу. Корви нарочно составлял такой раздирающий душу оркестр, чтобы публика поскорей удалилась.