Сергей Богданчиков - Происхождение марксистской психологии Страница 2

Тот же, что и у Л.С. Выготского, подход в оценке взглядов Корнилова мы находим и у А.М. Деборина [17], который подчеркивал во взглядах К.Н. Корнилова лишь позитивное и не высказывал каких-либо критических замечаний. В 1927 г. А.М. Деборин писал: «Марксистская психология стремится преодолеть с точки зрения диалектического материализма односторонности как субъективной, так и объективной психологии и дать их синтез» [17, с. 370].

Оценки Выготского и Деборина показательны как выражение официальной точки зрения на теорию Корнилова и соответственно на взгляды его противника – Челпанова. Подчеркнем, что такая точка зрения оставалась неизменной вплоть до начала 30-х годов.

Все последующие исторические работы, в которых так или иначе затрагивается вопрос о марксизме в психологии вообще или только у Корнилова и Челпанова, обязательно исходили из оценок, сформулированных в партийной резолюции 1931 г. «Итоги реактологической дискуссии» [29]. Обойти вниманием «Итоги…» историкам было никак нельзя. Во-первых, это был прежде всего партийный документ, что в сочетании с безымянностью авторов исключало возможность принципиальной ответной критики. Весьма показательно в этом плане, что К.Н. Корнилов в ходе реактологической дискуссии отвечал на критику [33], содержащуюся не в этой резолюции, а в статье одного из ее авторов – А.А. Таланкина [71]. Во-вторых, именно после партийной резолюции марксистская психология (реактология) Корнилова прекратила свое существование.

Главный смысл «Итогов» – этого одиозного, мало– научного, а местами просто безграмотно написанного «произведения», удивительным образом сочетающего в себе жанры критической научной работы, «разносной» газетной статьи и «принципиальной» резолюции партийного собрания, – состоял в том, что Корнилову отказывалось в марксизме. Теория Корнилова (уже не «марксистская психология», как ранее, а опять «реактология» или «реактологическая психология») – это «прикрытая марксистскими фразами грубая механистическая теория, перерастающая в меньшевиствующий идеализм, переплетающаяся с ним и выливающаяся в различные формы правого оппортунизма на практике» [29, с. 2].

Авторы резолюции находят всего лишь несколько слов для того, чтобы охарактеризовать все то положительное и правильное, что было сделано К.Н. Корниловым в первой половине 20-х годов. При определении исторических заслуг Корнилова появляется фамилия Г.И. Челпанова: «Исторически реактология сослужила прогрессивную роль в борьбе с реакционно-идеалистической психологией Лопатина, Челпанова и т.п.» [29, с. 34]. Впрочем, связь взглядов Корнилова и Челпанова отмечается в резолюции не только по контрасту, но и по сходству: «Реактология Корнилова выросла на почве эмпирической психологии Челпанова» [29, с. 34]. Последняя характеризуется в резолюции как один из «остатков буржуазно– идеалистических теорий, являющихся прямым отражением сопротивления контрреволюционных элементов страны социалистическому строительству», в связи с чем ставится задача окончательно разгромить и уничтожить эти «остатки» [29, с. 2]. Так что с Корниловым авторам резолюции все ясно, а с Челпановым и «челпановщиной» [29, с. 2] – тем более.

При всех каких только возможно в то время «смертных грехах» (механицизм, оппортунизм, меньшевиствующий идеализм и т.д.) реактология К.Н. Корнилова все же сыграла прогрессивную, т.е. разрушительную роль в борьбе с идеалистической психологией Г.И. Челпанова, – пожалуй, это все, что мы можем найти в резолюции о борьбе Корнилова против Челпанова. Обращает на себя внимание, что у авторов резолюции Челпанов в этой борьбе изначально и имманентно играет негативную, реакционную роль, а Корнилов соответственно – роль прогрессивную. Из такой картины борьбы невольно напрашивается вывод, что, несмотря на все свои недостатки, в 20-е годы Корнилов был лучшим, что мог из себя представлять материализм и марксизм в психологии в борьбе против идеализма Челпанова.

Из чего же исходили и в какой степени были правы авторы резолюции, давая столь суровые оценки взглядам Корнилова? В общем мы можем сейчас сказать, что эти оценки были следствием механического переноса в психологию оценок, стиля, языка и формулировок из сферы политических, философских, рефлексологических и прочих дискуссий конца 20-х – начала 30-х годов. Резкость оценок резолюции может быть объяснена, что немаловажно, и тем, что к тому времени (к июню 1931 г.) Корнилов уже не был директором Института психологии. Не случайно в резолюции он характеризуется как «бывшее психологическое руководство» [29, с. 3]. В связи с этим стоит привести выдержку из более раннего документа – из газеты «Известия» от 20 ноября 1930 г., где говорится:

«Коллегия НК РКИ предложила Наркомпросу усилить Институт коммунистическим руководством, закрепив за ним определенное ядро научных работников – марксистов по каждому разделу работы» [56]. Следовательно, в ноябре 1930 г. Корнилов был смещен с поста директора. О том, что сразу же после Корнилова какое-то время директором был А.Б. Залкинд, говорится в статье А.М. Эткинда [82]. Мы знаем, что А.Б. Залкинд с конца 1923 или начала 1924 г. входил в коллегию Института [51, с. 245] и в отличие от К.Н. Корнилова был членом партии [24].

Было бы слишком большой честью для авторов резолюции относиться сейчас к их опусу как к серьезной научной работе. При таком подходе, когда исходное описание картины и ролей уже таит в себе конечную оценку, за пределами анализа остается учет конкретных исторических фактов: когда и как началась борьба, каковы были взгляды участников, чем борьба закончилась и т.д. В частности, было бы наивно думать, что в резолюции в плане критики прозвучало откровение относительно ошибок К.Н. Корнилова. Напротив, в собственно научном аспекте резолюция, если отбросить модные в то время политические ярлыки, представляла собой эклектическое собрание всего критического, что говорилось в адрес марксистской психологии Корнилова в предшествующие годы. Разносторонняя (безотносительно к дискуссии с Челпановым) критика марксистских и реактологических идей Корнилова шла на протяжении всего периода 20-х годов [5], [23], [54], [70], [81] и др.

Тем не менее значимость этой резолюции заключается, с нашей точки зрения, в том, что она явилась одним из важных источников в формировании общей схемы изложения дискуссии. Согласно этой схеме (о чем подробно речь пойдет далее в этой главе) дается однозначная оценка Челпанова как идеалиста, метафизика и реакционера, а Корнилова – как относительно прогрессивного, принимается в качестве аксиомы утверждение о неизбежности победы материализма над идеализмом в психологии и т.д.

В работе А.Р. Лурии [37] мы также не находим конкретного анализа дискуссии между Корниловым и Челпановым. Время после Октябрьской революции 1917 г. Лурия рассматривает как время борьбы «вульгарного материализма естествоиспытателей» против «проявлений всякого идеализма и всякой мистики в науке» [37, с. 27]. В целом Лурия исходит в своей статье из следующей периодизации: до 1917 г. (точнее, даже до 1922) – господство идеалистической психологии (Г.И. Челпанов, А.П. Нечаев, А.Ф. Лазурский, Г.И. Россолимо), в 20-е годы (1922-1931) – господство «механицизма» в психологии (т.е., как мы понимаем, практически всех остальных направлений в лице В.М. Бехтерева, И.П. Павлова, К.Н. Корнилова, П.П. Блонского и т.д., побеждавших и победивших идеализм), после 1931 г. – утверждение подлинно марксистской психологии. Критику концепции Корнилова Лурия проводит с позиций культурно– исторической теории Выготского.

Содержание периода после 1931 г. Лурия раскрывает, недвусмысленно имея в виду научную школу, к которой принадлежал он сам, и положительно оценивая при этом реактологическую дискуссию: «Дискуссия по психологии, проведенная в Московском психологическом институте в 1930-1931 гг., подвела итоги прошлому периоду в развитии психологии и наметила те пути, которые легли в основу ее перестройки. Процессы исторического формирования психики человека перестали после этого быть частными проблемами в ряду других проблем психологии и стали основной позицией, отличавшей советскую психологию ото всех, даже передовых, школ буржуазного Запада» [37, с. 33-34]. Существенным дополнением к этим словам может служить публикация в журнале «Вопросы психологии», в которой, в частности, приведено выступление А.Р. Лурии на реактологической дискуссии (наряду с выступлениями К.Н. Корнилова и А.А. Таланкина) [55].

Немногословен и осторожен в своих оценках и С.Л. Рубинштейн в «Основах психологии» 1935 г. [59]. Не конкретизируя саму проблему, он пишет: «Большой заслугой К.Н. Корнилова перед историей советской психологии является то, что еще в 1923-1924 гг. он выдвинул лозунг: не за старую психологию, а за новую, марксистскую психологию … Попытка К.Н. Корнилова «исходя из учения о реакциях превра-тить всю психологию в реактологию, признавать ее конкретной реализацией марксистской психологии и определить марксистскую психологию как «синтез» эмпирической и поведенческой психологии сделалась в 1931 г. предметом острой методологической дискуссии» [59, с. 36]. Таким образом, если в резолюции 1931 г. позитивно оценивается лишь факт участия Корнилова в борьбе против Челпанова, а марксизм Корнилова оценивается сугубо негативно (марксизм как фраза для «прикрытия» своих реактологических взглядов), то у Рубинштейна, напротив, марксизм Корнилова оценивается как в принципе правильный, прогрессивный и актуальный лозунг.