Татьяна Черникова - История России. XVII–XVIII века. 7 класс Страница 23

3) развитие просвещения. Увеличение числа школ, разрешение всем желающим ездить за границу для получения образования, приглашение в Россию европейских учителей и ученых, издание европейских книг, введение европейских новшеств в быту.

Как писал француз де Невилль, Голицын «хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушечьи шалаши в каменные палаты».

3. Бунтари

Протопоп Аввакум. Родился Аввакум, как и Никон, в Нижегородской земле, в 1620 или 1621 г. Мать его, Марья, была женщиной неординарной: умна, грамотна, любила книги и отличалась благочестием. Эти черты унаследовали и ее дети. Аввакум отличался «книжностью» и аскетичностью, мечтал посвятить себя служению Богу. В 1641 г. он был рукоположен в дьяконы, а в 1643 г. стал попом в селе Лопатицы.

Аввакум ревностно проповедовал, учил селян «праведной жизни», обличал нехристианское поведение окружающих, невзирая на лица. Многим из боярских детей «во все сующийся поп» был как кость в горле. Аввакум поссорился с некими «начальниками» и был вынужден бежать в Москву, где нашел добрый прием у земляка Ивана Неронова и царского духовника Стефана Вонифатьева. Эти духовные лица, близкие к Алексею Михайловичу, помогли Аввакуму вернуться в Лопатицы победителем. Правда, он был вскоре изгнан вновь и с 1648 по 1652 г. обретался в Москве, «трудясь» под защитой прежних покровителей.

Аввакум не принял реформу Никона. Вместе с костромским протопопом Даниилом он подает челобитную царю, пытаясь убедить Алексея, что реформы Никона «богомерзки». Аввакум выступает в храмах, на улицах, в боярских и купеческих палатах, хозяева которых противятся никонианству.

В результате в 1653 г. протопоп попадает в темницу Андроникова монастыря, а потом отправляется в изгнание в Тобольск. Но в сибирской «столице» он не унялся, и в 1655 г. его перевезли еще дальше, на реку Лену, а через год отправили в поход в землю дауров вместе с воеводой Афанасием Пашковым. Были ли казаки Пашкова и сам Пашков слишком равнодушны к старой вере или по иным причинам, но отношения Аввакума с первопроходцами не сложились. Вместе со всеми Аввакум терпел лишения, голод, но вдобавок «воевода-озорник» (по словам протопопа) часто срывал на нем гнев и однажды избил до потери сознания.

Московским друзьям Аввакума удалось исхлопотать ему прощение только в 1662 г. Аввакум поехал в Москву. Бояре-старообрядцы встретили протопопа в 1664 г. в столице «яко ангела». Милостиво принял его и царь, поселил на подворье Новодевичьего монастыря и, проходя мимо оконца Аввакумовой кельи, всегда низко кланялся протопопу и просил помолиться за него.

Началась самая горячая пора жизни Аввакума. Протопоп проповедует везде, пишет челобитные, сочиняет «беседы», наставляет староверов, сплачивает их в общину, везде демонстративно крестится «не кукишем бесовским», а как испокон веков двумя перстами, призывает на мученичество и даже самосожжение во имя веры. Царь и его окружение отшатываются от Аввакума. «Не любо им стало, как опять я стал говорить, – замечал протопоп. – Любо им, как молчу, да мне так не сошлось».

В 1666 г. Аввакум и ряд его верных единомышленников предстали перед высшими церковными сановниками на Священном соборе в Москве. Их пытались образумить. Восточные патриархи обращались к Аввакуму: «Ты упрям, протопоп: вся наша Палестина, и сербы, и албанцы, и римляне, и поляки – все тремя перстами крестятся; один ты стоишь на своем… так не подобает». «Вселенские учителя! – отвечал Аввакум. – Рим давно пал, и поляки с ним же погибли, до конца остались врагами христиан; да и у вас православие пестро, от насилия турского Махмета немощны вы стали и впредь приезжайте к нам учиться; у нас Божьей благодатью самодержавие и до Никона-отступника православие было чисто и непорочно!» И, явно издеваясь над вселенскими патриархами, Аввакум повалился у дверей палаты, заявив, что будет спать.

Аввакума предали анафеме. Вместе со своими единомышленниками он через ледяные пустыни побрел в Пустозерск. Там он продолжал сочинять, закончил, в частности, свою биографию – «Житие протопопа Аввакума», произведение, написанное как житие святого и полемический памфлет одновременно, языком простым, но ярким и доходчивым. Царя и патриарха Никона протопоп приравнивал к слугам Антихриста, призывал не подчиняться властям, бежать в леса, горы, пустыни, сжигать себя с детьми и близкими, ибо близок конец света, грядет Страшный Суд, а его надо встретить очищенным в пламени. Писал Аввакум и царям – Алексею, а потом Федору, призывая вернуться к истинной вере. Так продолжалось до 1682 г.

14 апреля 1682 г. Аввакум, дьякон Федор, инок Епифаний и другие руководители раскола и «хулители царского дома» были сожжены на костре (по «Курсу русской истории» В. О. Ключевского).

Атаман Степан Разин. Степан Разин родился около 1630 г. в семье «старых» казаков, проживавших в станице Зимовейской (на Дону рядом с городом Есауловом). Отец Степана, Тимофей Разя, входил в казацкую старшину. Не случайно крестным отцом Степана был будущий атаман всего Войска Донского Корнила Яковлев.

До 1667 г., т. е. до 37 лет, Степан ничем не отличался от обычных удачливых казачьих предводителей. Что же подвигло его на действия, неугодные Москве, которая стала звать Разина не иначе как «вором» и атаманом «воровских казаков» Стенькой Разиным? Трудно ответить на этот вопрос… Сам Разин на следствии в Москве упоминал о казни старшего брата Ивана Разина, ослушавшегося Юрия Долгорукого и попытавшегося увести находившийся под его командой отряд с «царской службы» на Дон, как о причине выступления. Так или иначе, но в 1667-1669 гг. Стенька возглавляет разбойное нашествие донской голытьбы на Волгу, Яик и дружественную тогда Московскому государству Персию, положившее начало восстанию.

А как же добрый русский царь, которому всегда верила Святая Русь? На казацком круге атаман Разин не раз, вынув из ножен саблю, громогласно предлагал казакам срубить ему голову, если он проявит непочтение к монарху. Действовал Стенька от имени Алексея Михайловича или от имени его сына Алексея. Но, с другой стороны, о себе Степан Тимофеевич был тоже высокого мнения. В письме персидскому шаху он назвал последнего «братом своим», как было принято при переписке между монархами. Голландец Якоб Стрейс, свидетель многих дел Разина, писал: «Когда дела Стеньки достигли такой высоты, он решил, что теперь ему море по колено, и возомнил, что он стал царем всей России и Татарии, хотя и не хотел носить царского титула, говоря, что он не пришел властвовать, но со всеми жить как брат».

Стрейс не скрывал неприязни к Разину, но вынужден был признать, что подчиненные атамана «повиновались его малейшему знаку и были ему верны, как если бы он был и вправду величайшим монархом в мире». Казаки рассказывали о Разине чудеса: будто он колдун, наделенный сверхъестественной силой, пушки-де в него не стреляют, пули его не берут. (Последнее утверждение имело под собой реальную основу: стрельцы и пушкари противника часто специально стреляли по атаману холостыми (пыжами) или «целили в небо».) Но высокий авторитет Стеньки не мешал казакам часто спорить с ним. Иногда атаман даже был вынужден прибегать к шантажу. В минуты гнева он срывал с себя шапку и саблю, бросал их на землю и заявлял, что не будет больше атаманом у таких казаков. И тем приходилось слезно молить «этого степенного и высокого мужчину с высокомерным прямым лицом» не бросать «своих детушек», остаться их батькой.

Схваченный в Кагальнике и переданный в руки властей атаман не обманывался относительно будущего, но достоинство его не покидало, и он старался приободрить своего брата Фрола. Анонимный английский автор рассказывал, что упавшему духом Фролу Степан сказал, «что должно помнить ему, сколь многим он пользовался в жизни, что долго жил он среди друзей в чести и славе и имел под началом тысячи и тысячи, а потому надлежит ему нынче принять тяжелую долю свою с терпением».

По сообщению того же британца, смотреть на казнь Стеньки сбежалось на Красную площадь «великое множество народа высокого и низкого звания». Казнили атамана «с превеликой поспешностью». Когда палач отсек ему ногу и руку, Разин «ни единым звуком не обнаружил слабости духа».

В Западной Европе по свежим следам мятежа издавались сочинения о бунте русской черни. Европейские монархи спешили поздравить «брата своего» Алексея Михайловича с окончанием бедствия. Могли облегченно вздохнуть бояре и приказные люди, воеводы по городам да купцы, отправляющие торговые караваны Волгой.

Не было радости на Дону. Простой народ, казаки, даже те, что осаждали Стеньку в Кагальнике, рассказывали друг другу легенды о Стеньке, пели о нем песни. Ни об одном русском герое не слагали большего числа песен, чем о Степане Разине. А. С. Пушкин назвал Разина самым поэтичным лицом русской истории.