Л. Щипулина - Хрестоматия по литературе эпохи Возрождения для 7 класса Страница 3

Этот сонет делится на две части: в первой я окликаю и спрашиваю этих донн, не от нее ли они идут, говоря им, что я думаю так потому, что они возвращаются, словно обретя еще больше благородства; во второй – прошу их, чтобы они рассказали мне о ней. Вторая начинается так: «И если вы оттуда…». И вот другой сонет, как то рассказали мы выше:

Не ты ли тот, чей стих, не умолкая,Мадонну пел, взывая к нам одним?Ты схож с ним, правда, голосом своим,Но у тебя как будто стать иная.

О чем скорбишь, так тягостно рыдая,Что жаль тебя становится другим?Ты горе ль зрел ее? – и перед нимУнынья ты не можешь несть, скрывая?

Оставь нас плакать и идти в печали,И грех тому, кто радость будет знать,Не мы ли ей, рыдающей, внимали?

В ее лице такой тоски печать,Что тот, чьи очи взор к ней устремляли,Рыдая, смерти должен ожидать.

В этом сонете четыре части, согласно тому, что четыре рода ответов дали те донны, за которых я говорил; а так как выше все четыре достаточно разъяснены, то я и не стану излагать смысл частей, но лишь подразделю их. Вторая часть начинается так: «О чем скорбишь…»; третья: «Оставь нас плакать…»; четвертая: «В ее лице…».

XXIII

После этого спустя немного дней случилось, что одну из частей моего тела охватила мучительная болезнь, так что я непрерывно терпел в течение девяти дней горчайшую муку; и она довела меня до такой немощи, что мне пришлось лежать подобно тем, которые не могут двигаться. И вот, говорю я, на девятый день, когда я почувствовал боль, почти непереносимую, пришла мне некая мысль, и была та мысль о моей Донне. И когда я немного пораздумал о ней, то вернулся к размышлению об ослабевшей моей жизни. И, видя, как она слаба и не прочна, даже когда здорова, стал я оплакивать про себя такое злосчастие. И вот, сильно вздыхая, я сказал себе: «Со всей неизбежностью следует, что и благороднейшая Беатриче когда-нибудь умрет». И тогда меня охватило столь сильное помрачение, что я закрыл глаза и стал мучиться, как человек безумный, и бредить так: в начале блуждания, которое совершило мое воображение, привиделись мне некие облики простоволосых донн, говоривших мне: «И ты тоже умрешь!» Затем, после этих донн, явились мне разные приведения, страшные на вид, которые сказали мне: «Ты мертв». И вот так стало блуждать мое воображение, и я дошел до того, что не знал, где нахожусь; и казалось мне, будто вижу я донн, идущих, распустив волосы и плача, по дороге, дивно грустных; и казалось мне, будто вижу я, что солнце потухло, а звезды были такого цвета, что мог я счесть, будто они плачут, и казалось мне, что птицы, пролетавшие по воздуху, падали мертвыми и что происходили величайшие землетрясения. И в то время как я дивился подобному видению и очень боялся, привиделось мне, что некий друг пришел мне сказать: «Ужели ты не знаешь? Дивная твоя Донна отошла от мира сего!» Тогда я стал горестно плакать и плакал не только в воображении: плакали очи, орошаясь настоящими слезами. И привиделось мне, будто я смотрю на небо, и показалось, что я вижу множество ангелов, которые возвращались в. высь, а перед ними было белейшее облачко. Мне показалось, что ангелы эти торжественно пели, и слова их песни были точно бы слышны мне, и были они таковы: «Osanna in excelsis»[4], других же словно бы не слыхал я. И вот мне показалось, что сердце, в котором было столько любви, молвило мне: «Это правда, что бездыханной лежит наша Донна!» И тогда будто бы пошел я, чтобы увидеть тело, в котором пребывала эта благороднейшая и блаженная душа. И столь сильно было ложное мое видение, что оно показало мне Донну мертвой: мне привиделось, будто донны прикрыли ее, то есть ее голову, белой тканью; и мне показалось, будто ее лицо носило такую печать смирения, что словно бы говорило: «Вот вижу я источник мира». В этом бреду меня объяло такое смирение от созерцания ее, что я призывал Смерть и говорил:. «Сладчайшая Смерть, приди ко мне и не будь ко мне жестока, ибо ты должна была исполниться благородства: ведь в таком месте пребывала ты! Ныне приди ко мне, столь жаждущему тебя, – ведь ты видишь это, ибо я уже ношу твои цвета». И когда я увидел, что исполнены все печальные обряды, которые обычно совершаются над телом усопших, то показалось мне, будто я вернулся в свое жилище и стал словно бы смотреть на небо; и так силен был мой бред, что, плача, я принялся говорить настоящим голосом: «О прекраснейшая душа, как блажен тот, кто видит тебя!» И когда я произносил эти слова в горестном порыве рыданий и взывал к Смерти, дабы пришла она ко мне, некая донна, юная и благородная, которая сидела возле моего ложа, думая, что мои рыдания и мои слова проистекали только от страданий моей болезни, принялась в великом страхе плакать. И тогда другие донны, что были в комнате, увидев ее слезы, заметили, что и я рыдал; и вот, удалив ее от меня, – ту, что была связана со мной теснейшим родством, – они обратились ко мне, чтобы меня разбудить, думая, что я брежу, и сказали мне: «Не надо спать больше…» и «Не печалься же!» И когда они так сказали мне, сила бреда утихла в то самое мгновенье, когда я хотел сказать: «О Беатриче, да будешь благословенна ты!» И я сказал уже: «О Беатриче…» – когда, очнувшись, открыл глаза и увидел, что бредил. И, несмотря на то что я назвал это имя, мой голос прервался в порыве рыданий, и эти донны не могли меня понять, как показалось мне. И хотя я очень устыдился, все же по некоему приказанию Любви я повернулся к ним. И когда они увидели меня, то стали говорить: «Он кажется мертвым», – и говорили, между собой: «Попытаемся утешить его», – и вот они сказали мне много слов, дабы утешить меня, а потом спросили, что меня испугало. Тогда я, будучи несколько утешен и поняв лживость бреда, ответил им: «Я вам расскажу, что со мной было». И вот, от начала и до конца, я поведал им о том, что мне привиделось, умолчав об имени Благороднейшей. Впоследствии же, исцелившись от этой болезни, я решил сказать слова о том, что случилось со мной, ибо мне казалось, что слушать об этом весьма приятно, и поэтому я сочинил канцону «Младая донна…», сложенную так, как то показывает написанное далее подразделение:

Младая донна, в блеске состраданья,В сиянии всех доблестей земных,Сидела там, где Смерть я звал всечасно;И, глядя в очи, полные терзанья,И внемля звукам буйных слов моих,Сама, в смятенье, зарыдала страстно.Другие донны, поспешив участноНа плач ее в покой, где я лежал,Узрев, как я страдал, –Ее услав, ко мне склонились строго.Одна рекла: «Пободрствуй же немного»,А та: «Не плачь напрасно».Когда ж мой бред рассеиваться стал,Мадонну я по имени назвал.

Мой голос был исполнен так страданья,Так преломлен неистовостью слез,Что я один мог распознать то слово,Но, устыдясь невольного деянья,Бесчестия, что я Любви нанес,Я, помертвев, упал на ложе снова.Раскаяние грызло так сурово,Что, устрашившись вида моего:«Спешим спасти его!» –Друг другу донны тихо говорилиИ, наклонясь, твердили;«Как бледен ты! Что видел ты такого?»И вот чрез силу взял я слово самИ молвил: «Донны, я откроюсь вам!

Я размышлял над жизнью моей бреннойИ познавал, как непрочна она,Когда Любовь на сердце потаенноЗаплакала, шепнув душе смятенной,Унынием и страхом сражена:«Наступит день, когда умрет мадонна!»И отшатнулся я изнеможенноИ в дурноте глаза свои смежил,И кровь ушла из жил,И чувства понеслись в коловращенье,И вот воображенье,Презрев рассудком, в дреме многосонной,Явило мне безумных донн черты,Взывающих: «Умрешь, умрешь и ты!..»

И я узнал еще о дивном многомВ том буйном сне, который влек меня:Я пребывал в стране неизъясненной,Я видел донн, бегущих по дорогам,Простоволосых, плача и стеня,И мечущих какой-то огнь нетленный.Потом я увидал, как постепенноСвет солнца мерк, а звезд – сиял сильней;Шел плач из их очей,И на лету пернатых смерть сражала,И вся земля дрожала,И муж предстал мне, бледный и согбенный»И рек: «Что медлишь? Весть ли не дошла?Так знай же: днесь мадонна умерла!»

Подняв глаза, омытые слезами,Я увидал, как улетает ввысьРой ангелов, белая словно манна;И облачко пред ними шло как знамя,И голоса вокруг него неслись,Поющие торжественно: «Осанна!»Любовь рекла: «Приблизься невозбранно, –То наша Донна в упокойном сне».И бред позволил мнеУзреть мадонны лик преображенный;И видел я, как донныЕго фатой покрыли белотканой;И подлинно был кроток вид ея,Как бы вещавший: «Мир вкусила я!»

И я обрел смирение в страданье,Когда узрел те кроткие черты, –И рек: «О смерть! Как сладостна ты стала!»Я вижу лик твой в благостном сиянье,Зане, пребыв с моею Донной, тыНе лютость в ней, но милость почерпала.И вот душа теперь тебя взалкала;Да сопричтусь к слугам твоим и я, –Приди ж, зову тебя!»

Так с горестным обрядом я расстался.Когда ж один остался,То молвил, глядя, как вся высь сияла:– Душа благая, счастлив, кто с тобой! –Тут вы, спасибо, бред прервали мой».

В этой канцоне две части: в первой я говорю, обращаясь к некоему лицу, о том, как я был избавлен от безумного видения некими доннами и как я обещал им поведать о нем; во второй – говорю, как я поведал им. Вторая начинается так: «Я размышлял над жизнью моей бренной…». Первая часть делится на две: в первой – говорю о том, что некие донны, и особенно одна из них, говорили и делали по причине моего бреда, до того как я вернулся к действительности; во второй – говорю о том, что эти донны сказали мне, после того как я перестал бредить; начинается же эта часть так: «Мой голос был…». Потом, говоря: «Я размышлял…» – я повествую, как рассказал им о моем видении об этом есть тоже две части; в первой – излагаю это видение по порядку, во второй, сказав о том, когда они окликнули меня, благодарю их в заключение; эта часть начинается так: «Тут вы, спасибо…».