Вера Погребинская - Социально-экономические проблемы России второй половины XIX – начала XX века. Учебное пособие Страница 4

Бинарность российской культуры создает отличные от западных основы для соотношения стабильности и динамичности социально-экономических систем. Западная культура характеризуется тернарностью, т. е. свойством балансирования между полюсами благодаря наличию среднего (третьего) элемента. Крупнейший российский исследователь философии культуры Ю. Лотман в своей последней работе «Культура и взрыв» предлагает важное для понимания российской реальности сравнение бинарной и тернарной структур культур. Если в тернарных структурах самые мощные и глубокие взрывы не охватывают всей социально-экономической структуры, то в бинарных идеалом является полное уничтожение всего уже существующего как запятнанного неисправимыми пороками. Абсолютное уничтожение старого невозможно ни в тернарных, ни в бинарных структурах, но осознание этого, влияющее на управление социально-экономической структурой общества, различно. Тернарные структуры сохраняют определенные ценности предшествующего периода, перемещая их из периферии в центр системы. Они стремятся приспособить идеал к реальности. Бинарные структуры пытаются осуществить на практике неосуществимый идеал. В бинарных системах взрыв охватывает всю толщу быта. Беспощадность этого эксперимента проявляется не сразу. «Первоначально он привлекает наиболее максималистские слои общей поэзией мгновенного построения "новой земли и нового неба", своим радикализмом. Цена, которую приходится платить за утопии, обнаруживается лишь на следующем этапе, Характерная черта взрывных моментов в бинарных системах – их переживание себя как уникального, ни с чем не сравнимого момента во всей истории человечества. Отмененным объявляется не какой-либо конкретный пласт исторического развития, а само существование истории»[3].

Если динамичность социально-экономического развития определять на основе изменений в культуре быта, организации производства, степени удовлетворения различных потребностей всех слоев населения, то можно говорить о начале подобных изменений в конце XIX в. и их ощутимом проявлении в годы перед Первой мировой войной. В этот период складываются совершенно новые по сравнению с предшествующим периодом обстоятельства влияющие на соотношение стабильности и динамичности социально-экономического развития России.

1.2. Проблема взаимоотношении народа и власти

Направленность социально-экономической динамики во многом определялась экономической политикой государства, которую олицетворяла власть. Исследователи проблемы власти в России, в частности П. Б. Струве, отмечают, что между властью и населением в России было совершенно особое отношение. Оно может быть понято только исторически. Если в XVII – XVIII вв. русский абсолютизм был не только просвещенным, но и практически воплощал все просвещение, то в XIX в. просвещение, образованность, интеллигенция отделились от власти. На протяжении XIX в. интеллигенция, отделившись от власти, не соединилась еще с народом. Она «ходила» в народ, протягивала ему руки, но между ней и народом оставалась пропасть. По мнению П. Б. Струве, ситуация поменялась в период Первой русской революции (1905–1907), когда «миросозерцание и правосознание» народа изменились больше, чем государственное устройство. Соединение народа с интеллигенцией разрушило былое пассивное содружество народа с властью* так как резко изменилось миросозерцание народа. Интересно, что Струве упорно употребляет термин «миросозерцанием, а не «мировоззрение», считая, очевидно, что последнее еще не сложилось.

В результате Первой русской революции власть оказалась духовно отрезанной и от интеллигенции, и от народа. Пытаясь восстановить былую связь с народом, власть разжигает национализм, но он явный суррогат той непосредственной связи, которая существовала во времена веры народа во власть. Эпоха «успокоения», как принято называть 1907–1913 гг., не была использована для укрепления «средних» элементов страны. Попытка Столыпина в этом направлении не была реализована до конца. Основная причина этого коренится в истории российской власти, которая не выработала идеи и навыков самоограничения. Именно самоограничение, по мнению Струве, могло бы спасти власть в условиях, когда она лишилась фундамента пассивной поддержки народа. Кризис власти заключался в стремлении сохранить в России XX в. такие условия и формы деятельности, для которых не было внутренних духовных и материальных устоев. Выход мог быть найден в двух направлениях. Первое заключалось в нарастании государственной смуты, в которой средние классы и выражающие их интересы умеренные элементы оттесняются на задний план стихийным напором народных масс, вдохновляемых крайними элементами. Второе – в оздоровлении власти. Как его осуществить? Ответ на этот вопрос Струве заключался в следующем.

• Необходимо изменение духа власти, исходящей от высших ее представителей. Подобное изменение должно заключаться в отделении управления от политической борьбы власти с населением. Не рядовой чиновник, а именно высшая власть должна осуществить подобное отделение.

• Оздоровление власти зависит от крепости и сплоченности «средних элементов» страны, которые в интересах мирного развития страны должны поставить эту задачу перед властью и собой.

• «Средние элементы» страны не должны противопоставляться народу Именно они более всего народны.

Интересно определение, которое дает Струве «средним элементам». «В социально-экономическом смысле под средними элементами разумеются обычно имущие, буржуазные классы. Но в культурном смысле понятие "средних элементов" шире. Они суть те элементы народа, которые, своими корнями уходя в самый фундамент народа, верхушками своими над ним возвышаются. Это лишь культурно наиболее зрелые элементы того же народа, из него питающиеся и из него вырастающие. Вырастающие в двояком смысле: они растут из народа, из толщи и в то же время ее перерастают, над ней поднимаются»[4].

Слабая развитость «среднего элемента» обусловливает незначительность консервативных сил, понимаемых как силы, обеспечивающие стабильность, поскольку силы консерватизма в народе развиваются не в меру его косности и подчиненности, а наоборот – в меру его социальной подвижности и свободы. Народ выделит из себя подлинно консервативные элементы лишь тогда, когда утвердит свою свободу.

В понимании Струве «подлинные консервативные» элементы означают силы, стабилизирующие общество. Но как развиваются эти «элементы» из инстинктивного консерватизма, о котором Герцен писал как о внутренне присущем народу? Народ, по его мнению, – консерватор по инстинкту, «он держится за удручающий его быт, за тесные рамки, в которые он вколочен. Чем народ дальше от движения истории, тем он упорнее держится за усвоенное, знакомое».

Спустя полвека после этого наблюдения ученый совершенно иного направления – Н. Бердяев – как бы продолжает доказывать вывод Герцена. Он пишет: «Народ может держаться совсем не демократического образа мыслей, может быть совсем не демократически настроен. Если воля народа подчинена злым стихиям, то она порабощенная и порабощающая воля». Согласно П. Струве, в ходе Первой русской революции произошло соединение народа с интеллигенцией, которая олицетворяла «добрую волю». Но мнение Струве оспаривалось. Существует и обосновывается другая точка зрения, а именно об удаленности идей интеллигенции от народа. Сочувствие к несчастьям народа не означает еще понимание его нужд изнутри. Эта точка зрения высказывалась авторами сборника «Вехи» (1909) И. А. Бердяевым, С. И. Булгаковым, М. О. Гершензоном.

Либерализм, развивавшийся в среде интеллигенции, исчез вместе с потрясениями трех русских революций. Причина этого заключалась, как считал С. Л. Франк, в том, что российские либералы наивно верили в «легкую осуществимость механических внешних реформ чисто отрицательного характера, в целительность простого освобождения народа от внешнего гнета»[5].

Разъединенность российского общества была и следствием, и причиной социально-экономической разнородности. Сложность управления в России к началу XX в. заключалась в том, что отдельные элементы социально-экономической структуры были воплощением по существу различных исторических эпох. Как писал Н. Бердяев, «ни одна страна (кроме России) не жила одновременно в столь разных столетиях от XIV до XIX в. и даже до века грядущего, до XXI в.». Такая пестрота условий затрудняла поиск оптимального пути обеспечения социальной стабильности и обновления российской государственности. Каждая из «эпох», которые одновременно «переживались» страной, предъявляла к принципам построения власти свои, часто противоположные требования.

1.3. Формирование макроструктуры в конце XIX – начале XX в.