Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев Страница 4

Гена. Ну... По-моему, это просто не очень интересно.

Профессор. Что? Тебе уже Гоголь стал неинтересен? Дожили!

Гена. Нет, вы не подумайте, я Гоголя очень даже уважаю. Он великий писатель, классик и все такое...

Профессор. Уважаешь... И только? Я-то надеялся, что ты его еще и любишь.

Гена. А что? Конечно, люблю. Вот «Мертвые души», например, эх, и здорово Чичиков помещиков облапошивал! А «Ревизор»? Там Хлестаков вообще такого шороху наделал!.. Я уж не говорю – «Тарас Бульба» или «Страшная месть». Я этого колдуна как вспомню, так до сих пор мурашки, честное слово!

Профессор. Ну а «Женитьба» чем тебе не хороша?

Гена. Не то что нехороша, а так...

Профессор. Скучна, может быть?

Гена. Нет, почему? Смешного там как раз много! Да вот хоть этот Жевакин, – умора, правда? (Передразнивает.) «Ах, Сицилия, Сицилия... Ах, италианочки, италианочки!..»

Профессор (гнет свою линию). Так в чем же тогда дело?

Гена. Ну, как вам сказать, Архип Архипыч... Вот «Мертвые души» или «Ревизор» – там ведь сколько всего происходит! И приключения всякие, и преступления даже, и обманы, и ошибки... Это я понимаю! А в «Женитьбе» что? Там же и содержания-то почти нету! А сюжета и вообще никакого. (Решительно.) Как хотите, а только вы меня не собьете. Я знаю, Гоголь великий писатель, но ведь могут же и у великого писателя неудачи быть? Одно лучше получилось, другое – хуже...

Профессор. Могут, конечно.

Гена. Вот и «Женитьба», ну, признайтесь, ведь не очень она Гоголю удалась!

Профессор. Да-а... Что ж, оказывается, Балтазар Балтазарович нанес нам визит в самое время. Иначе у нас с тобой этот разговор, глядишь, и не состоялся бы никогда. А поговорить есть о чем, тем более что ты в своем отношении к «Женитьбе» отнюдь не одинок.

Гена. Правда? Что, кто-нибудь из ребят вам то же самое написал?

Профессор. Да не в ребятах дело... Вот послушай-ка, что почти полтора века назад писала о комедии «Женитьба» одна газета: «Ни завязки, ни развязки, ни характеров – и это комедия?»

Гена. Видите! А какая это газета?

Профессор (безмятежно). Это, Геночка, «Северная пчела». Та, которую редактировал враг Пушкина и Гоголя Фаддей Булгарин.

Гена (обидевшись не на шутку). Ну, Архип Архипыч, этого уж я от вас не ожидал! Смеяться смейтесь, но чтоб меня с Булгариным сравнивать!..

Профессор. Да что ты, Гена? Я же не тебя сравниваю, а твою мысль... Впрочем, если угодно, вот тебе другой союзник, человек весьма и весьма достойный, уже не враг Гоголя, но друг его и даже исполнитель в «Ревизоре» роли городничего, а в «Женитьбе» роли Кочкарева. Знаменитый русский актер Иван Иванович Сосницкий...

Гена. И он что, тоже, как я, говорил?

Профессор. Слово в слово! Прочитав «Женитьбу», Сосницкий сказал, что «комедии-то и нет». Потому что «сюжета никакого». И с ним многие были согласны. Считалось даже, что комедия не закончена, потому что в финале нет свадьбы.

Гена. А что, правильно! То есть я там не знаю, что в финале должно быть, свадьба или что другое, но ведь конца-то и в самом деле нет. Сватались-сватались, убеждал Кочкарев Подколесина, убеждал – и вот, пожалуйста, выпрыгнул в окно, и все дела!

Профессор. А ты какого бы финала хотел?

Гена. Я ж говорю: пока не знаю.

Профессор. Ишь ты, значит, только «пока»? Ну, Гена, как говорится, от скромности ты не умрешь.

Гена (он начинает «заводиться»). Да уж будьте покойны, если бы моя воля, я бы...

Профессор. Стоп! Ловлю тебя на слове. Бери себе полную волю, на!

Гена. В каком смысле?

Профессор. В самом прямом. Вот тебе моя машина, на которую так надеется наш гость Балтазар Балтазарович, вот пульт управления, вот переключатель произвольного изменения сюжета – действуй!

Гена. А что вы думаете, побоюсь?

Профессор. Ты не разговаривай. Ты действуй. Чего ж медлишь?

Гена. Погодите, дайте подумать...

Профессор. Дал бы, да время, дружок, не ждет. У нас же с тобой на все про все полчаса.

Гена. Ладно. Там, на месте, разберемся... Значит, так. Гоголь. «Женитьба». (Мы слышим щелчок какого-то переключателя.) Финальная сцена... (Опять щелчок.)

И голос Подколесина. Его знаменитый монолог.

Подколесин. Что я был до сих пор? Понимал ли значение жизни? Не понимал, ничего не понимал! Ну, какой был мой холостой век? Жил, жил, служил, ходил в департамент, обедал, спал – словом, был в свете самый препустой и обыкновенный человек. Право, как подумаешь, чрез несколько минут – и уже будешь женат! Вдруг вкусишь блаженство, какое бывает только в сказках, которого просто не выразишь!.. (Пауза.) Однако ж, что ни говори, а как-то даже делается страшно. На всю жизнь, на весь век связать себя, а уж после ни отговорки, ни раскаянья, ничего – все кончено, все сделано. Уж вот даже и теперь нельзя уйти... А будто и в самом деле нельзя? Как же, натурально, нельзя, там в дверях и везде стоят люди; ну, спросят: зачем? Нельзя, нет. А вот окно открыто: что если б в окно? Нет, нельзя, как же, и неприлично, да и высоко... Ну, еще не так высоко: только один фундамент, да и тот низенький. А что если б попробовать, а? Попробовать, что ли? Господи, благослови!.. (Слышен удар упавшего тела, затем кряхтенье и оханье.) Ох, однако ж, высоко. Эй! Извозчик!

Извозчик. Подавать, что ли?

Подколесин. На Канавку, возле Семеновского мосту.

Извозчик. Да гривенник, без лишнего.

Подколесин. Давай! Пошел!

Шум отъезжающих дрожек.

Профессор. Что ж ты, Гена? Пока твоей смелости не видать. Все, как у Гоголя.

Гена. Погодите, сейчас не будет, как у Гоголя!

Увы, он прав, и гораздо больше, чем ему кажется и хочется.

Подколесин. Однако ж что я это делаю? Разве такое достойно порядочного человека? Да и невеста очень мила, правду сказать. Извозчик!

Извозчик. Чего изволите, барин?

Подколесин. Стой! Поворачивай назад!

Извозчик. Как же, барин, приказывали на Канавку!

Подколесин. Нет, давай к Пескам, в Мыльный переулок. К дому Купердягиной!

Снова шум бегущих дрожек.

Профессор. А, решился-таки повернуть по-своему?

Гена. Это что! Сейчас увидите, что будет!

Плач, женские голоса.

Агафья Тихоновна. Где он? Где? Воротить его, воротить Подколесина! Фекла Ивановна, да что ж ты за сваха такая, если жениха воротить не умеешь!

Фекла. Да, поди ты, вороти! Еще если бы в двери выбежал – ино дело, а уж коли жених да шмыгнул в окно – уж тут просто мое почтение.

Агафья. Ах! Беда моя! Что ж я теперь, горемычная, делать стану?

Фекла. Ты погоди-ка, не реви. Послушай. Ну, один убежал – беда невелика. Убежал – и пес с ним. А другие-то на что? Да прикажи ты мне, я тебе сейчас любого назад возверну, небось не гордые. Хочешь, Иван Павлыча, хочешь, Никанор Иваныча. А Жевакин-то Балтазар Балтазарыч, как ты ему давеча отказала, так ажник, бедняга, обмер. Так и стоит за дверьми. Желаешь, я его тебе представлю?

Агафья. Ну, давай хоть Жевакина. Не сидеть же еще двадцать семь лет в девках.

Фекла. И ладно! Эй, Балтазар Балтазарыч, а ну-ка иди сюда!.. Вот тебе твоя Агафья Тихоновна, владей. Совет вам да любовь!

Жевакин. Что вы говорите? Сударыня! Смею ли я надеяться?

Фекла. Смеешь, смеешь – ишь, как она на тебя глядит! Такому мужчине да не сметь? Сейчас под венец!

Жевакин. Да, да, под венец! Сударыня, как я счастлив иметь в вас подругу моего сердца! Позвольте мне поцеловать вас!

Агафья (жеманится). Ах, я уж, право, не знаю... Да уж бог с вами, целуйте...

Подколесин (подчиняясь причудливой фантазии нашего Гены, стремительно врывается). Что? Поцеловать? Как вы смеете, сударь, целовать мою невесту?

Жевакин. Позвольте, однако ж, – как это «вашу»? Агафья Тихоновна сейчас дала мне слово!

Подколесин. Вам сейчас, а мне давеча! Я первый получил ее согласие и прав своих не уступлю!

Жевакин. Но как же так? Сударыня, скажите ему сами!

Агафья. Ах, право, я ничего не знаю. Я слабая женщина. У меня голова кружится. Воды, воды!