В погоне за махаоном - Иоланта Ариковна Сержантова Страница 4

— Маков день, говорите? Ну — пускай будет так.

Пятнадцать соток

Рано утром 17 июля 1993 года, прихватив две лопаты, термос с чаем и туесок, собранной для нас матерью, мы с отцом выдвинулись к заводоуправлению, откуда отъезжал автобус до наших пятнадцати соток, что стояли с момента их получения ни разу некопанные.

Когда мы устроились в автобусе, отец выудил из сумки с провизией тетрадь, нарисовал на листе квадрат, и уверенной рукой принялся прописывать размеры чётким чертёжным шрифтом.

— Расчистим территорию, разметим, вскопаем и будем строить. — Сообщил отец.

— Что именно? — Без воодушевления поинтересовалась я, и прибавила, — ибо на этот день у меня совершенно иные планы.

— Да?! — Изумился отец. — И какие?

— Ну… так. — Туманно ответила я и отвернулась к окну.

Час в дороге прошёл незаметно. Я расслабленно и безответственно любовалась мелькающими у обочины видами, словно бегло пролистывая художественный альбом с пейзажами из запасников Третьяковской галереи. Отец увлечённо «рисовал», «разбивая» грядки, «возводя» строения, так что, к тому моменту, как водитель захлопнул двери автобуса, оставив на с на пыльном пятачке у заросшего бурьяном поля, в воображении отца всё было готово, осталось лишь воплотить это в жизнь.

Наш кусочек земли, огороженный со всех сторон чужими заборами, выглядел, прямо скажем, не очень. И не с шанцевым инструментом в руках нужно было браться за его освоение, но ничего другого при себе не имелось, поэтому я лишь вздохнула, и спросила, где копать.

— Погоди! Надо сперва разметить! — Остановил меня отец, выудив из кармана бечёвку и отвес.

Солнце крутило рыжей головой, с любопытством рассматривая, как, стирая с лица безмятежность вместе с испариной, мы мельтешим по участку, где, презрев ожесточённое сопротивление крапивы, вбиваем в почву колышки «от сих до сих». Когда светило, вытянув шею, глядело на нас сверху вниз, уже совершенно не таясь, отец наконец взялся за лопату:

— Ты посиди, отдохни. Я тут… намечу…

Сидеть было не на чем. Пыльная и румяная от жары, я поинтересовалась, над чем решил потрудиться отец теперь.

— Так это туалет. Начнём с него! — Сообщил он, ткнув лопатой в резиновую почти из-за опутавших корней землю и неподатливую от того. — Впрочем. Уже поздно. В следующий раз. Пора собираться домой.

В ожидании обратного автобуса, мы пили обжигающий язык чай. Солнце пристально наблюдало за нами, прислушиваясь к горячему монологу отца о доме, с балкона которого поутру будет виден небольшой бассейн с голубой водой.

— Будешь завидной невестой, с таким-то приданым! — Шутливо подмигнул мне отец, а я… Мне сделалась чуточку щекотно в сердце, как это уже бывало не раз от его посулов, но не более того.

Едва протиснувшись между наполненных кабачками корзин более расторопных и практичных дачников, со светлым, радостным чувством избавления от необходимости немедленного воплощения мечты в реальность, мы возвращались вполне довольные собой.

— Так что у тебя за планы на сегодня? — Не удержался и спросил отец на подъезде к городу.

— Свидание.

— С кем?

— Не знаю, я его ещё не видела.

И теперь, спустя годы, выглядывая из окна дома на мутную воду небольшого бассейна, я неизменно улыбаюсь, припоминая слова отца, который, посетив однажды моё жилище, с очевидным искренним сочувствием, произнёс:

— Я б тут сдох со скуки!

Ему, судя по всему, было не особо важно, во что выльется пришедшее однажды в голову. Само приготовление к делу позволяло парить над суетой, которой, брезгая напоказ, каждый упивается, как умеет.

Заронив мечту, подарив её миру, отец шёл дальше, раздвигая неведомые, невидимые прочим пределы. Жаль, мало оказалось тех, способных принять его побуждения, как свои. Хотя, за неимением у большинства собственных, они пришлись бы им и по вкусу, и впору, и ко двору. И были б заняты люди чем-то правильным, а не прожигали бы свои жизни попусту.

Отца… папы уже нет, а те пятнадцать соток так и стоят. Квадрат нетронутой никем земли, что отдыхает от бремени человеческих шагов и фантазий до некой далёкой, непременно светлой поры.

Кашка

Дождавшись, покуда небо оставит своё мытьё и стирку, приятели вышли прогуляться в сад. Не сделавши ещё и пары шагов, они заметили, что и туфли их оказались мокры, и рейтузы по самую середину маковки икр.

Идти дальше не хотелось, но и возвращаться в отсыревшие за лето комнаты было скучно. Порешив постоять так, приятели сдвинули цилиндры на затылок, благо ни дам, ни барышень близко не было, и вертели головами по сторонам, забавляясь тем, что сбивали тростью с листьев дождевую воду. Но, между прочим, молчание явно затянулось.

— Вы только посмотрите! Вот, что значит быть на виду! — Нашёлся, наконец, один из приятелей.

— И куда смотреть?

— Так на троян!

— Не понимаю вас, простите…

— Да вот же, вот, прямо перед вами!

— Ах… вы про кашку!

— Ну, к чему сие просторечие! У этого цветка имён больше, чем лепестков на листьях!

— Неужто поболе трёх?

— А вы сочтите! Трилистник, дятлина, дятельник, дятловина, троян…

— Так вы про него уже говорили!

— Но не счёл же! Не мешайтесь, а лучше слушайте дальше! — троезелье, троица, медовик, макушка, митлина, лапушка…

— Довольно! Сразили вы меня своей ботаникой! Сдаюсь!

— То-то же!

— Ну и для чего был тот урок?

— Да вот, подумалось мне вдруг, постоянно эта трава кашей под ногами, куда ни глянь — там она, а