Сельма Лагерлёф - Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции Страница 40

Ярро, и не подумав отвечать Клурине, вытянул шею и закричал Цезарю в самое ухо:

— Цезарь! Ты же знаешь, там еще столько крякв, что они тучами носятся над озером! Скажи: ведь люди не могут сделать их всех бездомными?! Скажи: это неправда!

Тут Цезарь вскочил и так набросился на Клурину, что та, спасаясь от него, прыгнула на полку.

— Я научу тебя помалкивать, когда я сплю! — прорычал Цезарь. — Неужто я не знаю, что люди собираются спустить воду из озера в нынешнем году?! Но об этом и прежде толковали уже не раз, да ничего не вышло! А такое черное дело не по мне, нет моего согласия на это! Если Токерн осушат, где я стану охотиться? Дура ты, Клурина, радуешься чужим бедам! А где ты да я станем забавляться, когда на озере не будет больше птиц?

МАНОК

Воскресенье, 17 апреля

Через несколько дней Ярро уже так оправился, что мог летать по всей горнице. Хозяйка то и дело гладила его, а малыш выбегал на двор и собирал для него первые травинки. Когда хозяйка ласкала селезня, ему не хотелось разлучаться с людьми и он готов был остаться с ними навсегда.

Но однажды ранним утром хозяйка накинула на крылья селезня какие-то силки, мешавшие ему подняться в воздух, и передала Ярро работнику, тому самому, который нашел его в усадьбе. Сунув Ярро под мышку, работник спустился с ним вниз к озеру Токерн.

Пока селезень хворал, лед уже стаял. Старый, сухой прошлогодний тростник еще окаймлял берега и небольшие каменистые островки. Но водяные растения начали давать побеги, и их зеленые верхушки уже показались кое-где на водной глади. Почти все перелетные птицы вернулись домой. Из тростника торчали изогнутые клювы кроншнепов. По воде скользили утки-поганки с новенькими пышными воротничками из перьев, спускавшимися на их прямые шеи, а бекасы тащили травку для своих гнезд.

Работник сел в лодку-плоскодонку, положил Ярро на дно и начал отталкиваться шестом от берега. Тут в лодку прыгнул Цезарь. Селезень, уже привыкший видеть от людей только добро, сказал ему, что очень благодарен работнику, который вывез его на озеро. Только незачем было опутывать его силками! Он вовсе не собирается улетать от хозяев. Цезарь не ответил. Да и вообще в то утро он был неразговорчив.

Ярро, правда, немного удивило, что работник захватил с собой ружье. Ему не верилось: неужто кто-либо из добрых людей, живших в крестьянской усадьбе, захочет стрелять птиц? Да и Цезарь говорил ему, будто люди в эту пору не охотятся.

— Охотиться сейчас запрещено, но, ясное дело, этот запрет не для меня, — гордо произнес пес.

Тем временем работник подплыл к одному из небольших, окруженных тростником островков. Он вылез из лодки, собрал сухой тростник в большую кучу, а сам спрятался за ней. Ярро же, опутанному силками и привязанному к лодке длинной веревочкой, позволили погулять по мелководью.

Вдруг Ярро заметил несколько молодых селезней, вместе с которыми он прежде не раз летал наперегонки над озером. Они были далеко, но Ярро подозвал их к себе громким кряканьем. Они ответили на его клич, и большая красивая стая крякв начала приближаться к островку. Они еще подлетали, когда Ярро начал рассказывать им о своем чудесном спасении и о людской доброте. Вдруг за его спиной прогремели два выстрела. Три утки упали мертвыми в заросли тростника, а Цезарь, бултыхнувшись в воду, подобрал их.

И тогда Ярро понял. Люди спасли его, чтобы сделать манком. Им это удалось — три утки погибли по его вине. Ему казалось, что он и сам вот-вот умрет от стыда и что даже его друг Цезарь с презрением смотрит на него. Когда они вернулись домой, селезень не посмел лечь рядом с собакой.

На другое утро Ярро снова отвезли на отмель, И на этот раз он вскоре заметил нескольких уток. Но увидев, что они летят к нему, селезень закричал:

— Прочь! Прочь! Берегитесь! Летите в другую сторону. За тростником прячется охотник! Я только манок!

К счастью, кряквы его услышали и пролетели стороной.

Ярро был так занят сторожевой службой, что даже не успел пощипать травы. Стоило хоть одной птице приблизиться к островку, как он выкрикивал ей свое предостережение. Он предупреждал даже уток-поганок, хотя терпеть их не мог. Ведь они выживали крякв из самых лучших убежищ! Но Ярро не желал, чтобы хоть одна птица попала в беду из-за него. И в этот день работнику пришлось вернуться домой, так и не сделав ни одного выстрела.

Несмотря на это, Цезарь в тот день был настроен более ласково, чем вчера. А когда настал вечер, он, схватив селезня зубами, отнес его к очагу и держал в своих лапах, пока тот спал. Но Ярро уже не жилось в усадьбе так хорошо, как прежде; он был глубоко несчастен. Сердце его разрывалось при мысли о том, что люди никогда его не любили. Когда хозяйка или малыш подходили погладить селезня, он засовывал клюв под крыло и притворялся спящим.

Много дней подряд нес Ярро свою горькую сторожевую службу, и его уже хорошо знали на всем озере Токерн. Но вот однажды утром, когда он по своему обыкновению прокричал: «Берегитесь, птицы! Не приближайтесь ко мне! Я всего лишь манок!» — к отмели, где он был привязан, подплыло гнездо утки-поганки. Ничего удивительного в этом не было. Гнездо сохранилось с прошлого года, а так как поганкины гнезда построены так, что могут плавать по воде, словно лодки, их часто носит по озеру. Но Ярро застыл на месте, не спуская глаз с гнезда; оно так уверенно плыло прямо к каменистому островку, словно чья-то рука направляла его.

Когда же гнездо очутилось совсем близко, Ярро увидел, что в нем сидит и гребет двумя щепками крошечный человечек — такого крошечного ему еще видеть не доводилось. И этот человечек прокричал селезню:

— Спустись как можно ближе к воде, Ярро, и приготовься! Скоро тебя освободят, и ты сможешь улететь!

Миг спустя поганкино гнездо причалило к берегу, но маленький гребец не покидал его, а молча сидел, забившись между веточками и соломинками. Ярро тоже не шевелился. Он словно окаменел от страха при мысли, что его спасителя могут обнаружить.

Вдруг в воздухе показалась стая диких гусей. Ярро, опомнившись, предупредил их громким кряканьем, но, несмотря на это, они несколько раз пролетели взад-вперед над отмелью. Правда, они держались так высоко, что выстрел бы их все равно не достал, но работник все-таки не удержался, и несколько раз пальнул им вслед. Не успели отгреметь выстрелы, как крошечный мальчуган, прыгнув на берег, вытащил из чехла маленький нож и быстрыми ударами перерезал силки, стягивавшие крылья селезня.

— Улетай, Ярро, пока работник не перезарядил ружье! — воскликнул он. Сам же, вскочив в поганкино гнездо, оттолкнулся от берега.

Охотник не сводил глаз с гусей и не заметил, как Ярро освободили. Пес же следил за тем, что происходит, и лишь только Ярро поднял крылья, он, ринувшись вперед, вцепился ему в шею. Селезень жалобно закричал, но мальчуган, освободивший его, с величайшим спокойствием сказал Цезарю:

— Если ты и на самом деле столь же благороден, как кажешься, ты не захочешь вынудить эту честную птицу сидеть здесь, накликая беду на других!

В ответ Цезарь недовольно оскалился, но все же отпустил селезня.

— Улетай, Ярро! — рявкнул он. — Ты и вправду слишком хорош для того, чтобы служить манком! И вовсе не ради этого я хотел тебя удержать. Ведь без тебя в доме станет так пусто!

КАК ЛЮДИ ХОТЕЛИ ОСУШИТЬ ОЗЕРО

Среда, 20 апреля

В самом деле, в крестьянской усадьбе стало ужасно пусто и тоскливо без селезня. Время для собаки и кошки тянулось медленно; не из-за кого стало грызться. Хозяйке же недоставало радостного кряканья, которым ее встречал селезень. Однако больше всех тосковал по Ярро малыш, Пер-Ула. Трех лет от роду, единственный ребенок в семье, он никогда в жизни ни с кем не играл так весело, как с селезнем. Услыхав, что Ярро остался на озере Токерн со своими утками, он не мог примириться с этим и все думал да думал о том, как бы вернуть селезня обратно.

Ведь Пер-Ула часто болтал с Ярро, пока тот молча лежал в своей корзинке, и малыш был уверен, что селезень понимает его. Вот он и стал просить матушку отвести его вниз к озеру. Он обязательно встретит там селезня и уговорит его вернуться. Матушка не желала и слушать сына, но малыш не отставал.

На другой день после того, как Ярро исчез, хозяйка, выпустив мальчика во двор поиграть, приказала Цезарю, который лежал на крыльце:

— Цезарь, присматривай за Пером-Улой!

Если бы все было как обычно, Цезарь послушался бы ее приказа и зорко караулил мальчика, не отпуская от себя ни на шаг. Но Цезарь в эти дни был сам не свой. Он знал, что крестьяне, жившие на берегах озера, всерьез принялись обсуждать, как осушить Токерн. Уткам придется улететь прочь, а ему, Цезарю, никогда больше не видать хорошей охоты. Пес был так поглощен мыслями о своей беде, что забыл про Пера-Улу.