Астрид Линдгрен - Мадикен (сборник) Страница 50

– Хочешь полетать? – спрашивает папа.

Ну что Аббе мог на это ответить? Он даже не мог представить себе, что папа сказал это всерьёз. Он молчит и тупо смотрит на папу. Наконец Мадикен не вытерпела:

– Не слышишь разве? Ты можешь полететь с папой. Хочешь ты или нет?

Бедный Аббе! Он точно разучился говорить! Он конечно же слышал, что ему сказали, но думает, что над ним хотят подшутить.

Он никак не мог поверить в своё счастье, пока не очутился в аэроплане, одетый в большую кожаную куртку, в кожаном шлеме. Только тут до него дошло, какое невероятное счастье ему привалило. Тут уж он заулыбался, засиял, а люди вокруг, глядя на него, засмеялись.

– Что это они смеются? – подозрительно спросила Мадикен.

– Потому что увидели по-настоящему счастливого мальчика, – говорит мама.

Мама тоже улыбается. Но в душе она боится. Мадикен это знает. Мама совсем не хотела, чтобы папа летал, но она всё равно улыбнулась и помахала ему рукой, когда он выглянул из аэроплана.

Вдруг, откуда ни возьмись, примчалась бургомистерша. Протискавшись к лётчику, который уже собирался сесть в свою машину, она сказала укоризненным тоном:

– Не кажется ли вам, что бургомистр города всё-таки имеет право лететь первым?

Мадикен видит, как испугался Аббе. Он, наверное, подумал, что его полёт тю-тю.

Но лётчик не обратил никакого внимания на слова бургомистерши. Бургомистру придётся подождать. Сам бургомистр ничего не имеет против. Этот маленький, робкий и добродушный толстячок, как видно, совсем не стремится летать. Зато его жена непременно этого хочет. Больше того, он ещё должен сделать мёртвую петлю над ратушей. Бургомистерша уже договорилась с фотографом Бакманом, чтобы тот ждал на площади и сфотографировал полёт бургомистра.

– Такая карточка украсит наш семейный альбом, – объясняет бургомистерша маме.

Но мама её не слушает. У неё сейчас другая забота: папа вот-вот полетит, и она очень волнуется. Все люди замахали и закричали «Ура». Аэроплан поднялся в воздух, полетел в сторону города и исчез из виду. Скоро он уже казался маленькой точкой.

Тут Лисабет заплакала:

– А вдруг папа свалится…

Мама стоит бледная. Должно быть, и она тоже подумала, что папа может свалиться.

– Да ну! Ничего страшного! – говорит Мадикен.

Она берёт маму за руку, чтобы успокоить. А заодно и самой успокоиться. Ведь кто его знает – может быть, летать на самолёте и правда опасно?

Но только они об этом подумали, как аэроплан прилетел обратно. И вот он делает мёртвую петлю. И вторую. Все радостно закричали «Ура», а мама рассердилась.

– Это на него похоже! Решил напугать меня до смерти!

– Нет, – говорит Мадикен. – Это, наверное, Аббе попросил.

– Сейчас я у него спрошу! – грозно пообещала мама. – Пускай он только спустится!

Но когда Аббе спустился на землю, все попытки заговорить с ним были напрасны. Он был и здесь, и как бы ещё не здесь. Телом он вернулся на землю, а душой, наверное, ещё парил высоко в небе.

– Здорово было? – нетерпеливо спрашивает Мадикен.

Аббе потряс головой:

– Здорово! Это ещё мало сказано. Это было такое… Невозможно описать, что это было! Вот полетишь сама когда-нибудь, тогда и поймёшь!

Потом он засмеялся:

– Мы же сделали мёртвую петлю! Каково? Целых два раза! Это я сам так попросил. Когда у меня будет свой аэроплан, я всё время буду крутить мёртвые петли.

Теперь настал черёд бургомистра. Ему надо лететь и делать над ратушей мёртвую петлю. Бургомистерша уже всем про этот подвиг раззвонила, и ему теперь некуда деться, хотя и страшно. Бургомистр боится, а бургомистерша до того расхрабрилась, что дальше некуда! Широко расставив ноги, стоит она на краю поля, машет своему мужу и громко кричит, чтобы всем вокруг было слышно:

– Не забудь сделать мёртвую петлю над ратушей!

И вот бедный бургомистр взлетел над полем и умчался по воздуху. Вскоре он вернулся. Мёртвую петлю над ратушей он сделал, но кроме того наделал ещё кое-что – для бургомистра довольно-таки непозволительное, а позволительное только для маленьких детишек.

Скоро об этом уже знал весь народ на лугу. Начались смешки, перешёптывания, и даже Лисабет кое-что услышала. Она спрашивает у Мадикен:

– А почему бургомистру надо прямиком ехать отсюда в баню?

Мадикен ответила ей шёпотом на ушко, и Лисабет прыснула от смеха.

– Нечего смеяться! – говорит Мадикен. – Думаю, что на месте бургомистра ты бы не очень-то смеялась.

После этого события всякий раз, когда Мадикен приходила в Люгнет, Аббе ни о чём, кроме полётов, не мог говорить. Дядя Нильсон тоже от него не отставал.

– Можно подумать, что в доме вместо людей поселилось два аэроплана, – говорит тётя Нильсон.

Дядя Нильсон гордится своим Аббе. «Мой сын – бравый летун», – называет его дядя Нильсон и то и дело вспоминает, что он не пожалел для сыночка последнюю пятёрку на билет.

– Понимаешь, Мадикен, – говорит дядя Нильсон, – я подумал и говорю себе: «А знаешь, Нильсон, стоит ли горевать? Ты привык к лишениям, так отдай сыну пятёрку, чего уж там!»

Мадикен думает, что дядя Нильсон поступил очень хорошо. К тому же он и сам смог полюбоваться, как Аббе летает высоко над городом, ведь дядя и тётя Нильсоны наблюдали за полётами с рыночной площади в толпе тех, у кого не нашлось лишних пяти крон, чтобы купить билет.

– А я-то ни сном ни духом не догадывался, что это мой сын летает в небесах, словно орёл, – говорит дядя Нильсон.

С тех пор он особенно зачастил в «Забегайку». Там всегда находились охотники послушать о том, как его сын стал бравым летуном, и про знаменитую пятёрку.

– Теперь уж, наверное, все пьянчужки в городе наизусть знают твои рассказы, – говорит тётя Нильсон. – Так что мог бы ты для разнообразия дома посидеть.

Лучше бы она этого не говорила. Дядя Нильсон тут же назвал её «чучелом». Он рассердился, надел пальто и шляпу и отправился в «Забегайку», но скоро вернулся домой совсем не сердитым.

– А, ты ещё здесь, дорогая Мадикен, – сказал дядя Нильсон. Затем он погладил по щёчке тётю Нильсон и спросил: – Скажи мне, ненаглядная лилея, не найдётся ли у тебя селёдки с картошечкой для любящего супруга?

У тёти Нильсон нашлась и селёдка, и картошка.

А осень всё больше хмурится, и дождь льёт почти не переставая. Вода в реке поднимается всё выше и выше. Девочкам уже не разрешают даже приближаться к мосткам. Но им и самим не хочется туда ходить, так страшно шумит и бурлит река.

– Уж если свалишься в воду – тут тебе и конец, сразу захлебнёшься, – объясняет Мадикен сестре.

Девочки почти совсем не гуляют. Правда, им и дома неплохо. Они играют в бумажных куколок, строят в детской домики и танцуют вальс с Альвой. Но Мадикен нет-нет да и скажет в сердцах:

– Ничего-то у нас новенького не случается.

Альва считает, что такие слова говорить опасно:

– Бывает ведь, что и плохое случится. Смотри, как бы не накликать!

И Альва оказалась права.

Однажды в воскресенье в Юнибаккен спозаранку прибежала тётя Нильсон, она так рыдала, что перебудила весь дом. Сначала от неё не могли добиться ни слова, она захлёбывалась от рыданий. Тогда папа обхватил её за плечи и потряс:

– Скажите же наконец, что случилось?

И тётя Нильсон кое-как рассказала. У неё с трудом получалось говорить связно. Глядя на неё, Мадикен почувствовала, как у неё больно защемило в груди. Отчего это так щемит, что такое говорит тётя Нильсон? Она говорит, что Аббе… Аббе утонул в реке! «Нет, – думает Мадикен, – это мне, наверное, снится!» Сумбурный и сбивчивый рассказ тёти Нильсон похож на страшный сон, этого не может быть! Мадикен крепко прикусила губу, чтобы проснуться, но по-прежнему слышатся всхлипывания тёти Нильсон.

– А я-то, господи прости, в это время спала и только сейчас узнала! Гляжу, Аббе куда-то пропал. Он даже в кровать не ложился, а мой несчастный Нильсон ничего почти не помнит. Только и помнит, что свалился ночью в реку, когда возвращался из «Забегайки», а плавать-то он не умеет…

– Но я сначала понял так, что это был Аббе, – говорит папа.

– Ну да! Аббе бросился в воду и вытащил его. Это Нильсон ещё помнит. Но представляете себе, что этот болван сделал, – он сразу пошёл домой и улёгся в кровать, с пьяных-то глаз! А про Аббе совсем забыл. И Аббе, видно, там и остался!

И тётя Нильсон бессильно упала головой на кухонный стол и снова зарыдала. Таких страшных рыданий Мадикен никогда ещё не слышала. Мама стала утешать бедную тётю Нильсон и тоже заплакала вместе с ней. Заплакала и Альва, и Лисабет. А Мадикен не заплакала, у неё только всё больней и больней щемит сердце. Плакать она не может.

– Альва пойдёт со мной, – говорит папа. – А вы все оставайтесь здесь.