Сергей Косарев - История и теория криминалистических методик расследования преступлений Страница 6

Постепенно в Европе и России обвинительное судопроизводство сменилось следственной, или «инквизиционной» («розыскной») его формой, суть которой заключалась в том, что процесс по делу начинался по инициативе государственного органа или должностного лица. При этой форме процесса обязанность собирать по делу доказательства как изобличающие обвиняемого, так и оправдывающего его, принимает на себя государство. В ходе разбирательства выстраивалась особая система судебных доказательств, так называемая система формальных или легальных доказательств. В случае непризнания вины обвиняемым применялись разнообразные пытки[52] в целях получения признания в содеянном, которое признавалось лучшим из всех доказательств («царицей доказательств»). Пытки были самым распространенным способом «установления» уголовной истины, устранив собой затруднения по достоверному изобличению преступника устаревшими доказательствами: ордалиями и т. п. Свидетельские показания в инквизиционном процессе оценивались по формальным признакам; особое значение при этом придавалось не существу показаний, а личности свидетелей, которые в любом случае давали свои показания после принесения ими присяги, считавшейся гарантией правдивости свидетельских показаний. В качестве других, менее значимых доказательств рассматривались результаты осмотра, обыска и документы.

Начала инквизиционной процедуры восходят к временам Древнего Рима[53]. Уголовный процесс периода Римской империи носил четко выраженный инквизиционный характер. Судья (императорский чиновник) сосредоточивал в своих руках и обвинительную, и судебную власть.

В Европе следственный инквизиционный процесс[54] против еретиков ввел в первой половине XIII в. папа Иннокентий III. Окончательное закрепление инквизиционного процесса при расследовании всех уголовных дел в Европе произошло к XVI–XVIII вв.

Первой стадией инквизиционного процесса было дознание, т. е. сбор предварительной и тайной информации о преступлении и преступнике. Судебное дело возбуждалось на основании обвинения должностного лица (например, в средневековой Франции – королевского прокурора), а также доносов и жалоб, содержание которых оставалось неизвестным для обвиняемого. Затем судебный следователь собирал письменные доказательства, допрашивал свидетелей и обвиняемого, проводил очные ставки. При инквизиционном процессе подразумевалась виновность обвиняемого, поэтому показаний одного свидетеля было достаточно для применения пытки с целью получения признательных показаний. Таким образом, процесс расследования состоял из двух частей: общее расследование (до установления обвиняемого) и специальное расследование (после установления обвиняемого). Допрос подозреваемого (обвиняемого) был самым важным из всех следственных действий.

В Европе в качестве обвиняемых по делам о преступлениях при инквизиционном процессе нередко выступали даже животные, в отношении которых существовали собственные правила осуществления судопроизводства.

Так, некий Гаспар Белльи, адвокат при сенате Савои, в своем труде, который был им издан в середине XVII столетия, представил трактат о способах производства суда против животных. Чтобы облегчить сторонам работу по составлению разных актов следствия, он простер свои услуги до того, что предложил образцы речей обвинителей и защитников, или попечителей, назначаемых животным, заключений докладчика, приговора официала и т. и[55].

Итак, инквизиционный процесс главным образом характеризуется такими признаками, как совмещение функций предварительного расследования и отправления правосудия, резкий дисбаланс обвинения и защиты, приоритет мер процессуального принуждения перед средствами убеждения.

На Руси ордалии исчезают к XIII–XIV вв.; «жребий», обращение к «полю» допускались лишь в том случае, если не было возможности иначе разрешить тяжбу.

Если ранее носителями судебной власти были в основном удельные князья и их слуги, то в период с XIV–XV вв. и до XVII в.

судебная власть постепенно сосредоточилась в руках крепнущего Московского государства.

В шкале доказательств «поле» стало занимать последнее место. На первое же место стали выходить письменные акты (грамоты), далее следуют свидетели, за ними присяга, и, наконец, «поле»[56].

Таким образом, по мере упадка «судов Божьих» повысилась роль свидетелей, усилилось значение судебной канцелярии, дьяков и подьячих, ставших истинными вершителями дел в суде.

Рост степени государственной централизации, усиление роли великокняжеской (царской) администрации в сфере управления, выделение особых органов государственной власти, постепенно монополизировавших публично-правовые функции, привели к появлению новых форм осуществления правосудия в противоположность прежним формам. Древнерусское исковое обвинительно-состязательное судопроизводство, в котором главная роль принадлежала сторонам, постепенно все более проникалось «розыскными» (инквизиционными) началами.

В соответствии с Судебником 1497 г. (ст. 8, 12, 13) Ивана III виновность оговоренного подтверждалась не представлением доказательств, а крестным целованием (присягой) оговаривающих.

Все более разрасталось письмоводство, запись различных «речей» (показаний) и т. д. Появились судные списки и правые грамоты, выдававшиеся на руки сторонам по их требованию, представлявшие по своему содержанию не что иное, как подробные протоколы всего судопроизводства.

Так, к XVI в. в Московском государстве имелись два вида судебного процесса – «суд» и «розыск», т. е. процесс обвинительный и процесс следственный (инквизиционный), причем первый еще преобладал в XVI в., второй же стал преобладать в XVII в.

Уже согласно Судебнику 1497 г. дела могли начинаться вследствие «довода», т. е. обвинения, производимого специальными должностными лицами – «доводчиками», которые состояли в штате наместников и выполняли обязанности судебных следователей[57].

До наших дней в пяти рукописных свитках дошел интереснейший документ первой половины XVI в., представляющий собой запись обстоятельств расследования убийства Степана Пронякина, происшедшего в 1538 г. в Медынском уезде (современная Калужская область. – С. К.), – первое известное нам достаточно подробное изложение хода расследования по конкретному уголовному делу в нашем Отечестве.

Расследование осуществлялось в период с 9 сентября 1538 г. по 28 февраля 1539 г.

Жена убитого Катерина с сыном Иваном Пронякиным и неким Борисом Сибекиным обратились к наместнику Медынского уезда с иском против Федора Неелова, его жены Марьи, их сына Ждана и их работника Федьки, которые, со слов обвинителей, ворвавшись во двор потерпевших, избили саблями до смерти Степана Пронякина и похитили различное имущество на общую сумму пять с четвертью рублей.

На крики потерпевших сбежались соседские люди, которые отправились на поиск преступников.

Вскоре Марья Неелова и Федька были задержаны, а Федор и Ждан Нееловы скрылись.

При задержании у Марьи Нееловой была обнаружена и изъята баранья шуба, принадлежащая потерпевшей. На место задержания («Федорово поле») вскоре прибыл направленный туда из Медыни пристав Истома с понятыми, после чего все были отправлены к судье.

Степан Пронякин вскоре умер от причиненных ему ранений в присутствии медынского попа Дмитрия.

Не признавая обвинения, Марья Неелова заявила судье, что Пронякины на них «клеплют», потому что являются их должниками, ее муж и сын находятся далеко в Мценске на государевой службе, а ее поймали и ложно «ополичили шубой своей».

Федька же признался в совершенном нападении и рассказал, что «бил, грабил, саблями сек мой господин, его сын и Марья», после чего сам Неелов с сыном скрылись.

Далее судья «спросил» вышеупомянутых соседских «людей», которые подтвердили, что слышали вопли потерпевших и пересказали услышанный от них (потерпевших) рассказ об обстоятельствах преступления[58].

Как усматривается из текста этого исторического документа, судья к определенному решению так и не пришел, вследствие чего следствие по делу было направлено в Москву великому князю Ивану Васильевичу (будущему царю Ивану IV Грозному, 1530–1584), которому исполнилось тогда восемь лет.

В Москве ранее «спрошенные» по делу лица повторили великому князю свои прежние показания. (Кто конкретно направлял расследование по делу ввиду малолетства великого князя из документа неясно; из текста документа следует, что все решения по делу принимал великий князь, которому тогда было 8–9 лет.)

По делу был допрошен вышеупомянутый поп Дмитрий, который показал, что погибший перед смертью рассказал, что его «убили» Нееловы.

После этого великий князь послал в Медынский уезд дьяка Ивана Костицу провести повальный обыск[59] о личности обвиняемых.