И. Уварова - Глина, вода и огонь Страница 6

— Смотри, ласточка!

И мужчина поднял голову и повернул лицо так, чтобы тоже увидеть, и подтвердил:

— Правда, клянусь Гераклом! — И добавил: — Уже весна!

Тут подбежал мальчик и, подняв руки к небу, закричал:

— Вот она!

И правда: в точке, куда направлялись их взгляды, находилась маленькая красная птица, летевшая по черному небу. И нагой мальчик, и юноша, и мужчина были красными, и красными были плащи и табуретки, и мелко-мелко процарапаны были красные буквы возле фигур, выражающие слова, ибо художник приписал рядом с ними то, что они говорили.

Хорошим мастером сделана эта ваза: на широкой подставке, двумя маленькими аккуратными ручками, невысокая и плотная. Хороший гончар вылепил ее, чтобы расписал ее художник Евфроний, о котором мы ничего не знаем, но можем предположить, что он был прост в обращении, ладил с соседями, дружил с торговцами одного из которых, торговца маслом, он изобразил на своей вазе А может быть, у гончара была дочь, и Евфроний полюбил ее, именно ее красивый профиль с большим, чуть раскосым глазом, тонким подбородком и большим узлом волос на затылке изобразил он на одной из своих ваз. И тогда его доподлинная история оказалась бы вовсе не так далека от нашей древней легенды.

А Евтимид, рисовавший только богов и героев, наверное, считал себя избранником богов, которые захотели, чтобы именно он, а не какой-то Евфроний, изображал их. И может быть, он, собирая друзей и пируя с ними, насмехался над Евфронием, называя соперника простым горшечником, не знающим толком, что полагается рисовать на вазах, и потому рисующим простых смертных. От непомерной своей страсти к хвастовству он даже намекал на то, что, мол, боги не доверяют Евфронию изображать их и потому ему не дано представить их в воображении или увидеть перед собой так, как доводилось не раз видеть ему, Евтимиду.

И гости смеялись, и пили за здоровье Евтимида, и протягивали чаши, расписанные умелой кистью хозяина. И гости верили, что боги запросто заглядывают в дом Евтимида поговорить о том о сем и дать указания в работе, или делали вид, что верят.

И красавица рабыня из далеких скифских земель наливала слабое бледное вино, наклоняя над чашами сосуд с прекрасным рисунком и с надписью, выведенной рукою хозяина дома:

Евтимид, сын Полия, расписал вазу,Как Евфроний никогда бы не смог[30].

Глиняные люди

Летним днем на деревенском заборе возле хаты сохнут опрокинутые горшки, надетые на кривые колья, как шапки.

Вот горшок совсем простой, бурый, видавший виды, с глиняной заплатой на боку.

Вот горшок красный, как кирпич, с зеленой глазурью по горловине.

А вот нарядный горшок, коричневый, блестящий, с белыми разводами в виде туго закрученных спиралей.

Такой горшок со спиральными завитками можно встретить в украинской деревне. И в белорусской тоже. И в молдавской, и в румынской, и в болгарской. У разных хозяек посуда разная: у кого горшки, у кого кувшины, у кого крынки. Но среди всех прочих узоров, среди зигзагов, цветов, листьев и полосок кисть деревенских гончаров нет-нет да и выведет такой крутой завиток.

Так что же, просто захотелось гончару, вот и нарисовал? Конечно, может быть, и так.

А может быть, иначе.

Мастер, взявшийся делать горшки, как правило, рисовал те узоры, какие до него рисовали горшечники этой деревни. Так что, если на горшке есть узор, можно предположить, что у этого узора имеется родословная. Иногда она уходит в историю так глубоко, что и следов не отыщешь.

Стерлись следы, и никто не узнает, откуда что пошло, хотя бы этот бесхитростный узор в виде тугой спирали.

И вот находятся люди, для которых самое важное дело в жизни — узнать, откуда такой след, из каких глубин, от каких предков.

А может быть, это прощальное письмо, которое «послано» тысячи лет назад каким-то навсегда исчезнувшим народом? И в память о нем следующие за ним народы, пришедшие в эти земли, переписывали и переписывали его, пока не забыли смысл, а далее его уже чертили просто так, не думая, что эта спираль означает.

Но если хотя бы на секунду предположить, что это так, значит, по такой спирали, нарисованной на деревенском кувшине, можно искать каких-то древнейших людей, хотя бы о них больше и не поступало никаких известий из глубин истории, куда они погрузились тысячи лет назад.

В конце прошлого века киевский археолог Хвойко, ведя раскопки под украинским селом Триполье, обнаружил черепки глиняной посуды.

Это были чумазые черепушки, перепачканные копотью, землей и пылью. Хвойко счищал с них грязь, рассматривал побледневшие узоры. То ли какая-то дуга нарисована на черепке, то ли что-то вроде запятой, только плохо видно. Когда из нескольких обломков собрали сосуд, «запятая» оказалась частью одной большой спирали. Спиральный рисунок обвивал тело сосуда, поднимался и падал, как волна. Из него выбегали, туго закручиваясь, малые боковые спиральки. Узор был необычайно красив и точен, будто гончар имел при себе циркуль и лекало.

И Хвойко вспомнил, что на Львовщине польские археологи находили горшки с такими же рисунками. Такие же спирали украшали горшки, которые до трипольских раскопок и после них нашли другие археологи в землях Молдавии, Румынии и на Балканах. Относились все эти горшки примерно к одному времени — эпохе энеолита, медного века[31], хотя очень долго их относили к более поздним временам и иногда принимали за греческие.

«Запятая» на первом черепке, выкопанном из земли, оказалась малой уликой, незначительной приметой, по которой археологи, как сыщики по оборванной пуговице, напали на след и пошли по следу.

То был след каких-то людей, о существовании которых раньше не подозревали. Можно было догадаться, что какая-то огромнейшая человеческая семья расползлась по чудовищно большому пространству — от Балкан до Украины — и пошла далее.

Они были нашими предками. Очень далекими, страшно отдаленными, но все же предками. Культуру этих предков, в память о раскопках Хвойко, назвали трипольской.

Хвойко копал много дней, находя всё новые и новые черепки и раздумывая над тем, что же означают эти спирали, которые древние художники рисовали с непонятным упорством.

Вечером он возвращался в село, в хату, где остановился, утомленный и задумчивый. Хозяйка звала его ужинать, ставила на стол глиняную миску с варениками и холодное молоко в крынке. Ни миске были нарисованы цветы и большая птица. А на крынке были нарисованы туго закрученные завитки.

Они жили на землях, куда много позже пришли воинственные скифы[32]. А может быть, как считают другие ученые, как раз ски фы и были потомками этих трипольцев…[33]

Судя по раскопкам, трипольцы были настоящими «глиняными людьми»: жилища из глины, очаги из глины, а о горшках, которых в доме было очень много, и говорить нечего. Горшки были разные. Большие и маленькие, с крышками и без крышек. Еще были глиняные плошки, миски, кубки, чаши, корчаги и даже ложки из глины. Из глины же лепили трипольцы своим детям игрушки. Из глины делали игрушечные домики, на четырех ножках, без крыши, внутри которых все было точно таким же, как в настоящем доме. Археологи назвали их «модельками».

Дома трипольцев были большие, без окон, в дверном проеме вместо дверей висела занавеска из шкур. Стены сначала сплетали из веток и гибких стволов, как будто плели огромную корзину. Потом корзину обмазывали толстым слоем глины.

Так или примерно так делают и сейчас на Украине глинобитные хаты.

Пол в доме был глиняный. Очаг — тоже глиняный. Однажды Хвойко раскопал очаг, просто вырубленный в лёссовом обрыве, а дом построили при очаге, прилепив к обрыву. Вдоль одной из стен, вдоль всей комнаты, шла глиняная завалинка. На завалинке стояли огромные горшки с зерном и другими припасами. Может быть, это была трипольокая кухня и здесь женщины готовили еду. Во всяком случае, в одной «модельке» вылеплена фигурка женщины, стоящей на завалинке на четвереньках и растирающей камнем зерна в муку. Женщины варили мучную похлебку в большом горшке и пекли лепешки на глиняной сковороде или прямо на камнях в дымном очаге. Еще они готовили на обед печеных улиток, пекли их в золе, как мы печем картошку. Судя по тому, сколько находят в золе трипольских очагов ракушек, можно думать, что улитки были любимой пищей трипольцев.

Удивительная, должно быть, жизнь была у «глиняных людей». Если вдруг нечего было есть, обошла хозяйка вокруг дома да и насобирала улиток, а в дождливые дни пища и сама могла заползти на размытый порог. Видно, влажно было тогда, водилась всюду в великом множестве живность, любящая влагу: улитки, ракушки-перловицы, лягушки, ужи попадались на каждом шагу.