Александр Каменец - Совершенствование духовно-нравственного воспитания в системе дополнительного образования. Учебное пособие Страница 8

К этому И. Ильин добавляет заключение о том, что в духовно-метафизическом смысле религиозная гетерономия недостижима, так как природе человека ближе именно духовная автономия, способная вывести его на уровень зрелой духовной жизни. Конечно, как отмечает И. Ильин, на этом пути возможны риски и отклонения – например, «беспредметная или противопредметная религиозность, фантазирующая, разрушительная, разнузданная, больная автономия», но это не означает, что у верующего человека надо отнимать право на такую автономию, чтобы «погасить свою религиозную гетерономию, углубить почву своего духа, принять Божественное откровение в новой силе и в новом разуме и укрепить „корни“ своего духа» [1, с. 128]. Правильно понятая духовная автономия предполагает, как отмечает философ, наличие Благодати в качестве единственного источника Откровения и взывание к ней. На субъективно-психологическом уровне это ощущается как «вижу» – и «приемлю» на основе самостоятельной уверенности в существовании мира трансцендентного.

Отсюда, по мнению И. Ильина, логичным представляется переход к «свободе совести», предполагающей право человека как на веру, так и безверие. Но последнее не означает права на совращение и гонение. «Никто не имеет права заставлять других веровать во что-нибудь; но именно в силу этого никто не имеет права заставлять других не верить во что-либо определенное или же не верить ни во что. Религиозная „автономия“ есть свобода веры, а не свобода принуждения» [1, с. 133]. Эта автономия не отрицает необходимости научения в процессе духовного воспитания. Она предполагает свободное самостоятельное освоение духовных ценностей, пусть даже и с помощью учителей. Истинной вере противоположна всякая бездушная авторитарность, которая уничтожает само зарождение индивидуальной религиозности, начинающейся в христианском воспитании с любви к личности Творца и его созерцания.

Самое большее, чего достигает, по мнению И. Ильина, гетерономная религия – это принятие верующим позиции внутреннего принуждения, заключающегося в подавлении мира индивидуальных чувствований и созерцаний волей, направленной на овладение чуждыми религиозными содержаниями. Гетерономия, по мнению философа, начинает с угроз и принуждений и заканчивается неизбежными казнями непокорных.

В конечном счете, как указывает И. Ильин, именно бессердечные «проповедники» и казнили Христа, защитника сердечной свободы, фактически защищавшего в своем «неверии» религию и особенно христианство.

Рассмотренные рассуждения И. Ильина о необходимости автономии духа и религиозности имеют более широкое значение для современного понимания культуры и ее духовного содержания. Одно из распространенных определений культуры заключается в том, что ее сущность определяется как «содержание социальной жизни людей». Тем самым культура рассматривается как производное от социальных взаимодействий и взаимовлияний – или как феномен, «обслуживающий» социум, выполняющий по отношению к последнему преимущественно «служебные» функции. Таким образом, открывается пространство для гетерономии в религиозной и духовной сфере, лишающей индивида права на самостоятельную духовную жизнь, свою собственную духовную культуру, автономную от социальных «давлений» и внушений. Эта автономность вообще выводится за рамки культурного контекста, оставляя индивидуальной духовной жизни замыкание в приватном существовании той или иной конфессии, секты и т. п. – при нежелательности ее выхода в «открытый» социум.

Провозглашаемая и доминирующая в современной западной цивилизации доктрина либерализма по своему содержанию является не автономией духа по отношению к внедуховным или псевдодуховным подавлениям внутренней свободы личности, а автономией плоти от какой-либо духовности, трактуемой как подлинная свобода и демократия. Здесь действует известный закон – чем больше индивид получает свободы в своих телесных и материалистических побуждениях и проявлениях, тем менее он свободен в духовной сфере, попавшей в кабалу телесной ипостаси человека. Эта зависимость закрепляется в правовых нормах, контроле, санкциях, которые под прикрытием «толерантности» и «свободы совести» осуществляют открытую агрессию по отношению к праву человека на духовное самосовершенствование при неизбежном отрицании того, что противостоит этому совершенствованию. Примеров этому множество – начиная от гей-парадов и показательных браков гомосексуалистов, навязываемых вниманию общества, и кончая «свободой» пропаганды насилия, секса, различных человеческих пороков через художественную продукцию, СМИ и т. д.

Есть и более тонкие опосредованные средства подавления духовной автономии, распространенные в западной культуре – мода, механизмы общественного мнения, зависимость от «золотого тельца». В этой ситуации соответствующим образом выстраивается и церковная жизнь в соответствии с гетерономной религиозностью, выстраиваемая по системе «комьюнити», становясь таким же средством контроля и регуляции личности, как и другие социальные институты. Из церковной и в целом духовной жизни уходит жертвенность, индивидуальное подвижничество, основанные на личном религиозном и духовном опыте, внутренней свободе, индивидуальных усилиях по приближению к «царству небесному». Деятельность европейской церкви приобретает черты сервилизма наряду с другими сферами услуг; производит «товар» в виде различных обрядовых процедур, ориентированных на комфортную, усредненную, внешне проявляемую религиозность и благочестие; постоянно воспроизводит в силу этого ханжеско-лицемерное отношение к нормам религиозной морали – и продуцирует стандартизированную личность.

Отрицание духовной и религиозной автономии отражается и на европейских и американских исследованиях культуры. Взгляд на культуру как порождение и содержание социума неизбежно редуцирует культурные явления к поведенческим нормативам, оставляя в стороне мир духовной реальности. Последняя в лучшем случае опять же преимущественно рассматривается (например, этнографами и антропологами) с позиций внешней обрядности, но не как особая духовная реальность, определяющая культурное развитие человека и общества. На большинстве европейских исследований культуры лежит печать бихевиоризма и цивилизаторского подхода к человеку и обществу, подменяющих духовные ценности ценностями материального комфорта и гедонизма. Проблема духовной свободы и духовной автономии личности, как правило, даже не ставится.

Далее И. Ильин рассматривает основной механизм овладения духовной культурой, называемой им «приятием сердцем». Под этим приятием понимается «свободная и вдохновенная любовь к Совершенству», воплощенному в личности Творца. Важно отметить, что содержание этой любви, как отмечает И. Ильин, не должно включать в себя своекорыстие, стремление достичь с помощью Бога земного благополучия, обретение власти над другими людьми через магические процедуры, рационализацию идеи существования Бога, рабское отношение к нему на основе самовнушения и т. п. Это свободная и цельная любовь к Совершенству, помогающая увидеть это совершенство в Боге.

Важно отметить, что И. Ильин здесь обращает внимание на распространенность отсутствия бескорыстного отношения к Богу в среде верующих, при котором часто уже не остается места для искренней сердечной молитвы. Это явление значимо и для всей духовной жизни человека, в которой определяющей должна быть любовь к Совершенству, которое само есть проявление любви к людям. В религиозном контексте это означает, что просить о помощи (молить) надо о той участи, «которая необходима не для личного счастья, а для осуществления Божьего дела на земле». При этом, по мнению И. Ильина, человек должен просить преимущественно о том, что превышает его человеческие возможности, осознавая себя идущим по правому пути. «В остальном же просят только о дарах духа и любви» [1, с. 163]. Но именно эти дары и не являются предметом заботы в современной западноевропейской культуре, которая признана отечественной культурологией в качестве главного ориентира для дальнейшего цивилизационного и культурного развития России. До настоящего времени любовь так и неотрефлексирована в духовном аспекте в качестве категории культуры. Отрицательные последствия этого факта очевидны. Культивируются, особенно в массовой культуре, примитивные чувственно-физиологические формы любви, которая также сплошь и рядом подменяется рационализированными, утилитарно-прагматичными отношениями.

Девальвация духовного содержания любви не могла не отразиться отрицательно на характере функционирования современных социальных институтов: институте семьи, образования, права. Характерно, что институт брака в отечественной научной и педагогической литературе преимущественно рассматривается как возможность реализации репродуктивной функции, социализации подрастающего поколения, как экономическая категория, а в конце концов, – но не как духовный феномен. Институт образования изучается преимущественно с позиций умственного развития, условий карьерного роста, достижения материального комфорта и успешности в бизнесе, – но не духовного формирования личности… Институт права рассматривается с позиции отстаивания прав и свобод граждан, но не с позиций социальной справедливости и гуманизма, взаимодействия права с гуманистической моралью. В этой связи закономерной выглядит беспомощность в изучении религиозного опыта и религиозной философии с позиций интеллектуализма («бессердечия») и предметно-чувственного опыта, отмечаемые И. Ильиным. Соответственно, остаются бесплодными попытки понять сущность религиозности в большинстве современных гуманитарных исследований, поскольку «священное меряется несвященным; глубокое – мелкими и плоскими критериями; живое и таинственное воспринимается как отвлеченное и мертвое» [1, с. 168].