Хозяин небесных гор - Зверев Максим Дмитриевич Страница 8

– Понял теперь, откуда здесь кладбище? – спокойно спросил проводник. – Рожища-то пудовые...

– Ну и что?

– Как – что? Тропа узкая, рожища-то царапаются по стене. Если спокойно идёт, то и проходит, а побежит, где узко, рогом о стену ударит, рог его и столкнёт. Каждую зиму бьются здесь, когда за своими красавицами гоняются.

Фотографирование, измерения, снятие шкуры, засолка и упаковка заняли много времени.

Проводник сходил за лошадями, сварил обед, а я ещё возился со шкурой.

После обеда я слазил на тропу. Карниз был так узок, что я побоялся пройти по нему и только издали мог рассмотреть кое-где царапины от рогов на стене.

Я с трудом преодолел в себе желание остаться здесь ещё на одну ночь и окончательно убедиться в правоте слов старого казака. Но ценнейший экспонат мог испортиться, и мы тронулись обратно. А я дал себе слово, что при первой же возможности ещё раз побываю здесь.

СТАРЫЙ СЕКАЧ

Лунную ноябрьскую ночь табунок диких свиней проводил на берегу залива Балхаша. В густых зарослях тростника свиньи чувствовали себя в полной безопасности: даже за несколько метров их невозможно было заметить. Ни один враг не мог подобраться сюда – так громко хрустел сухой тростник. Всходы его торчали как свечи, и кабаны с треском ломали их и ели.

С первыми холодами многое начинало решаться в жизни диких свиней. У кабанов наступила пора яростных драк из-за права быть хозяином стада.

Вызывающе задрав хвост, молодой кабан впервые в жизни стал перед старым секачом и загородил собой свиней. Он взъерошил щетину на загривке, сердито зачавкал и застучал белыми, ещё не загнутыми клыками. Это был рискованный вызов с его стороны.

Старый секач удивлённо, предостерегающе загудел. Он выставил жёлтые загнутые клыки и натопорщил огромные мохнатые уши, порванные в драках с соперниками. Дыбом встали щетина и хвост. Вызов молодого нахала был принят. Старик был вдвое тяжелее, и за плечами у него опыт многих боёв, в которых он не знал поражений.

Соперники враз бросились друг на друга. Могучим ударом длинной морды старик легко отбросил молодого кабана, тот кубарем полетел в тростник. Но молодость и вёрткость были на его стороне. Не успел старый секач повернуться, как получил сильный удар клыком в заднюю ногу. Резкая боль привела его в ярость. Грозно ухнув, секач, как танк, пробил заросли, опрокинул противника и стал наносить ему удар за ударом жёлтыми клыками. С поросячьим визгом молодой кабан обратился в позорное бегство. Право старого секача быть вожаком оказалось и на этот раз непоколебленным.

В коротком поединке молодой кабан отделался только синяками. Если бы старые секачи имели не загнутые, а такие же прямые клыки-ножи, как у молодых кабанов, вряд ли подрастала бы смена – весь молодняк погибал бы в первом в их жизни поединке.

На шумный бой кабанов свиньи и поросята не обратили ни малейшего внимания. При свете луны они спокойно вспарывали почву упругими рылами и чавкали корневищами тростника.

Прошло несколько дней. В Семиречье неожиданно наступила сильная оттепель. «Бабье лето» обмануло своим теплом некоторые чересчур доверчивые яблони, и они, несмотря на ноябрь, стали покрываться цветами, как весной. В ущельях гор кое-где зацвела черёмуха. На южных склонах застрекотали кузнечики и кобылки, а в горных ельниках забормотали по-весеннему тетерева. Но дни были короткие, а ночи длинные, как и полагалось им быть в ноябре.

На днёвку табунок диких свиней залегал в густых зарослях тростников. Животные дремали на солнце, и только мохнатые уши пошевеливались и были всё время настороже. Не спалось лишь старому секачу. Молодой кабан, как оказалось, нанёс ему глубокую рану в заднюю ногу. Волки и собаки зализывают свои раны. Но дикие свиньи гибкостью не отличаются, они неповоротливы, как брёвна, и не могут достать языком до больного места.

Шли дни, а рана у старого секача не заживала. Даже во сне он чуть слышно жалобно взвизгивал.

Над самым ухом секача зажужжала муха. Секач замотал головой и сел по-собачьи на зад, упершись передними ногами в землю. Муха продолжала гудеть над головой. Секач тяжело встал и пошёл, прихрамывая, по зарослям. Вскоре треск тростника затих под его ногами.

Секач долго шагал в одном направлении, никуда не отклоняясь, как по хорошо знакомой дороге. Открытые места он пробегал трусцой. Один из заливов Балхаша высох за лето, и на земле белыми пятнами выступила соль. Секач грузно рухнул на белое пятно и громко взвизгнул от резкой боли. Соль, как огнём, жгла рану, но кабан, визжа, всё крепче прижимался к солёному пятну.

Стоны секача разносились далеко окрест. Забыв осторожность, нестерпимо болезненным способом старое животное «засаливало» рану. Это была единственная возможность спастись от мух. В жаркое время года мухи быстро откладывают яички в открытые раны, там выводятся личинки, и тогда мучительная смерть может скосить животное даже от пустячной царапинки, разъедаемой личинками. Впрочем, в ноябре мух уже не было, только оттепель разбудила немногих из них.

Визг секача привлёк внимание волчицы, однако она сразу поняла, что визжит не поросёнок, а могучий секач и он ей не под силу. Волчица спокойно положила голову на вытянутые передние лапы и чутко задремала. Дикие животные прекрасно понимают голоса друг друга.

Две сороки прилетели на визг, уселись на землю. Они долго стрекотали, взмахивали хвостами и перепрыгивали с места на место около секача. А он страдальчески визжал, но продолжал курс лечения, «рецепт» которого получил по наследству от предков.

Соль и морозы медленно сделали своё дело. Прошло два зимних месяца, и рана затянулась. Но хромота осталась на всю жизнь – клыком было повреждено сухожилие на задней ноге.

Всё это время секач бродил один; он окреп, и у него появилось желание найти свой табунок. Ночью секач выбрался из заломов в гуще тростниковых зарослей и пошёл, проваливаясь по колено в снегу.

Долго брёл секач. Дикие свиньи куда-то откочевали, пока он болел. На рассвете он свернул в густые заросли тростников и стал устраиваться на дневную лёжку. Он подрыл клыками осоку и тростник, сгрёб их под себя, сделал в середине углубление и улёгся туда, как в мягкую постель. Кончик морды он сунул в пучок сухой осоки – в «носогрейку», как называют её охотники. Так основательно, по-хозяйски секач устроился на дневной отдых. Осоку и тростник он рвал не как попало, а так, чтобы очистить доступ к лёжке солнечным лучам. Зима перевалила за вторую половину, и солнце приятно припекало. От северного ветра кабана защищала высокая стена тростника.

К вечеру секач снова отправился в путь. Он вышел на открытое место и вдруг почуял резкий волчий запах. Щетиня на загривке поднялась дыбом, хвост поднялся торчком. Волки были близко: сзади чуть слышно похрустывал тростник. Секач бросился вперёд через заломы, и сразу же по его следу с визгом понеслась волчья стая.

Укус в больную ногу заставил секача на всем ходу затормозить и обернуться. Он грозно застучал клыками. Волки отскочили назад и затаились. Но вот опять зашуршал тростник – это звери окружали секача. Он попятился в густой залом тростника, спрятал туда зад и снова звонко зацокал клыками. Маленькие глазки сверкали от бешеной ярости, белая пена клочьями падала на передние ноги. Волки забегали перед секачом. Их было пятеро против одного, но секач был опасен. Измученные голодом, они жадно вдыхали запах горячего живого тела, облизывались, нетерпеливо взвизгивали, но ни один не решался броситься первым. Секач следил за каждым движением и был готов к защите.

Но случилось неожиданное: молодой волк зло огрызнулся на толкнувшего его соседа и на миг оглянулся назад. Этой оплошности оказалось достаточно – секач бросился вперёд с поразительной для его веса стремительностью. Зазевавшийся волк высоко взлетел над тростниками и с воплем рухнул вниз. Секач же снова спрятал зад в залом.