Владислав Бахревский - Дядюшка Шорох и шуршавы (сборник)

Владислав Бахревский

Дядюшка Шорох и шуршавы: рассказы и сказка

Дом с жабой

Пришло время рассказать вам об этом доме, о доме с жабой.

Когда-то стоял он на окраине города, деревянный, с тесовыми воротами. Но прошли годы, город всё рос да рос, заехал на картофельные огороды, потом на болото, забрался в лес, прибрал деревеньки, и старый деревянный дом очутился себе на горе чуть ли не в центре. Тут его все и разглядели: кто жалеючи – ишь какой махонький, какой не каменный! кто сердито – вид портит, когда же наконец бульдозером этакую древность переедут! Были и такие люди: увидят – остановятся, задумаются, вздохнут. А про то, что в доме живёт жаба, никто, конечно, не знал. До поры.

Хозяйками были две Мани: бабушка Маня и девочка Маня. Жила у них кошка трёхцветная, на счастье. Кошка Мурка. Жила курица Ряба во дворе под яблоней.

Когда-то дом стоял в саду, но место понадобилось для нового здания, яблони вырубили, землю упрятали под бетон, под асфальт, чтоб люди в дождик не пачкали ноги, и осталась возле деревянного дома одна яблоня. Под ней в дощатом шалаше и жила курица Ряба.

Водилась у них мышка Безымянка. Для нее девочка Маня оставляла на подоконнике сухарик, и, когда кошка уходила гулять по крышам, Безымянка приходила в гости. Прятался в доме сверчок Полуночник. Он жил и был, но людям не показывался. А про то, что у них есть своя домашняя жаба, ни одна из хозяек не знала. До поры.

В ту зиму мороз лютовал. Дни и ночи были ясные, а солнце и луна косматились. Иней садился на стены, на провода, лез людям в брови, ресницы белыми звёздами оклеивал.

В такую зиму дома бы сидеть, но девочка Маня училась, в школу ходила, во второй класс. А бабушка Маня ходила в магазин и письма на почту носила.

Сделают они свои дела и сядут у печи на огонь глядеть.

Кошка Мурка у ног ляжет. В груди у неё будет петь Мурлыка, и будет она открывать и щурить зелёные глаза.

Выйдет из-за печи курица Ряба. Она в такие морозы за печкой жила. Выйдет, постоит на одной ноге, скажет: «Куррр-квох».

Бывало, мышка выбегала на подоконник поглядеть на них. Глаза чёрные, блестящие. Тут и сверчок не утерпит, голос подаёт: я, мол, тоже неподалёку.

Сидели они вот так однажды, как вдруг слышит девочка Маня, будто кто под ванной тряпкой мокрой шлёпает. Пошла поглядеть. А на полу – жаба. Большая, грустная жаба.

– Откуда ты взялась? – спросила девочка Маня. – И что же ты не приходила к нам раньше? Одной жить плохо. Пойдём, погреешься.

– С кем ты разговариваешь? – удивилась бабушка Маня.

– К нам в гости пришла Шлёпа.

И девочка Маня положила на пол возле печки грустную, тихую жабу. В печи гудел огонь, красные отсветы бежали по стенам, и на полу было тёплое пятно. Девочка Маня положила Шлёпу на это пятно, чтоб погрелась, бедная, но жаба уползла под стул и устроилась между войлочными бабушкиными туфлями.

Так они ещё пожили все вместе, без приключений. И пришло полнолуние. Голубень. Небо голубело среди ночи, снег голубел, голубые крыши ловили лунный свет и напускали на деревянный дом лунных зайчиков.

Но что поделаешь, ночью нужно спать, и девочка Маня улеглась в свою постель, а бабушка Маня – в свою. Кошка Мурка устроилась возле печи, курица давно уже за печью во сне квохтала потихонечку. Ну а сверчок, конечно, не спал. Он свистел в свою дудочку, и, может быть, в другом доме ему пришлось бы худо. Его, нарушителя покоя, кинулись бы искать. А девочке Мане со сверчком было лучше. Она вытянула губы, словно хотела подсвистнуть своему невидимому любимцу, и не заметила, как заснула.

Приснился ей пруд. Сидит в осоке зелёная-презелёная лягушка.

«Наконец-то я тебя отыскала, сестрица, – говорит ей Маня. – Я знаю заказанное слово».

И только она это слово своё сказала – зелёная лягушка поднялась на задние лапки, потянулась, скинула шкурку и превратилась в Василису Прекрасную.

«Спасибо тебе, сестричка! Нелегко тебе досталось заказанное слово, я тоже тебя порадую».

И пошла через пруд, прямо по воде, не замочив башмачков. На другом берегу махнула обеими руками – и запели тут лягушки, зазвенели, затрубили.

Проснулась девочка Маня, сразу всё вспомнила, а вот слова заказанного – ни в голове, ни на кончике языка. Забыла.

И тут слышит: «Тррр-уу! Тррруу!»

Тихонько – «тррру-у!».

Смотрит девочка Маня: посреди комнаты в лунном озерце – жаба Шлёпа. Сидит и поёт.

А утром на дворе началась весна. Февраль ещё был на середине, ещё ждали морозов, но над землёй трубил влажный ветер. Падали с крыш тяжёлые сосульки, сугробы оседали. Зацвела верба! На жёлтых прутиках вспыхнули мохнатенькие жемчужины. Люди ходили повеселевшие, потому что хоть и хороша зима, а весну все ждут.

Серёжке, своему соседу по парте, девочка Маня призналась, показывая пальцем на серебряный дождик с сосулек:

– Это всё Шлёпа наколдовала!

– Какая Шлёпа?

– Моя жаба.

– У тебя голова не болит?

– Нет, не болит. Я точно знаю, что это всё Шлёпа устроила. Она вышла из своего жилья и пела ночью песни.

Аллочка Фыркина, четвёрочница, что сидела впереди Мани, обернулась и спросила, покачивая белым бантом:

– А ты показать свою жабу – бррр! – можешь?

– Могу, – сказала Маня. – И мышку Безы-мянку, и кошку Мурку, и курочку Рябу, а вот сверчка Полуночника показать не могу. Я его сама не видела. И послушать его можно только ночью.

– Всё ты выдумываешь, – сказала Аллочка Фыркина, – все знают, что ты придумщица. И в детском саду всегда всякое придумывала.

– Ничего я не придумываю! – обиделась Маня. – Просто у меня глаза на месте сидят.

– А у меня не на месте?! – страшно рассердилась Аллочка Фыркина. – Моим глазкам цены нет, спроси у моей бабушки. Они – изумрудного оттенка.

– Что за шум? – удивилась учительница. – Звонок давно прозвенел.

– Она обзывается, – пожаловалась Аллочка.

– А я говорю правду! – тоже рассердилась Маня. – Весну устроила Шлёпа!

– Какая Шлёпа? – всплеснула руками учительница, но, когда разобралась во всём, подумала и решила: – Ребята, мы попросим бабушку Маню пустить нас всех к себе на вечерний огонёк. Я сама ещё ни разу не слыхала сверчка.

Гости бабушки Мани сидели у стены на старых чистых домотканых половиках. Шушукались. Но девочка Маня сказала:

– Ребята, уже луна засветилась, помолчите, потерпите.

Поленья потрескивали, летали в печи золотые искры. Во сне, за печкой, курице приснились цыплята, и она им сказала: «Ток-ток-ток! Сюда-сюда!»

Кошка Мурка ушла гулять по крышам, но мышь Безымянка не вышла из норы, зато – шлёп-шлёп – пошла искать лунную лужицу жаба Шлёпа.

– Шлёпа! Шлёпа! – зашушукались ребята.

Но в этот миг дунул в свою дудочку сверчок.

Жаба замерла и тоже вдруг сказала своё «трррру».

Сверчок развеселился, распелся, искры в печи защёлкали.

«Трррууи!» – запела жаба.

Она всё перепутала, живя в доме. Она думала – уже весна.

– Какая же она счастливая, Маня-Маняша! – сказала Аллочка Фыркина, когда ребята шли по хрустящему лунному снегу домой.

А Серёжка стал считать:

– И сверчок у неё, и Шлёпа, и курица, и кошка, и мышка. Столько богатства – одной.

Журавлик

Так уж случилось, что Журавлик был третьим птенцом в семье. Мама-птица как снесла первое яйцо, так сразу и села греть его. А потом залетела на журавлиное болото буря. Самого маленького, самого лёгкого птенца ветер выхватил из гнезда и бросил в камыши. Папа-журавль еле отыскал своего меньшого сына.

С той поры Журавлик рос хуже других: меньше ел, меньше пил, меньше бегал, и перья у него выросли позже, чем у родных и двоюродных братьев и сестёр. Все они были журавли, а его называли Журавликом.

Осень пробралась на журавлиное болото, как хитрая рыжая лиса, как прожора-огонь… С кочки на куст, с куста на дерево. Было всё зелёным – стало жёлтым.

Поднялись журавли над болотом. В последний раз пробовали они крылья перед дальней дорогой.

Позади всех летел Журавлик. Он махал крыльями изо всех сил, он вытягивал шею, он сжимал лапы в кулачки и всё отставал, отставал…

Когда стая опустилась на землю, к Журавлику подошёл вожак. Он ещё ничего не сказал, но у Журавлика сердце сжалось, стало маленьким-маленьким.

«Неужели меня не возьмут в Африку?» – подумал он.

Посмотрел на Журавлика вожак стаи и сказал:

– До Африки ты не долетишь. Оставайся в родных краях и жди нас весной.

Журавлик опустил голову. Ему стыдно было слушать вожака. Журавлик знал: вечное лето бывает только в Африке, а на болото скоро придёт ледяная зима.

– Ступай, Журавлик, к человеческому жилью, – снова заговорил вожак. – Только там твоё спасение. – И ушёл.

И скоро Журавлик услышал: стая поднимается в небо. Улетали мама и папа, брат и сестра. Журавли махали крыльями торопливо, ведь они оставляли на болоте Журавлика. Они не могли ему помочь.