Татьяна Богатырева - День матери Страница 10

– Пошли ко мне, – говорит Ваня.

Оглядываюсь на дверь в нашу квартиру, там поминки, шум, возня. И я киваю. Ваня начинает спускаться по лестнице не оборачиваясь, и я плетусь за ним, ступенек не видно, кажется, что мы спускаемся не на первый этаж, а просто в темноту.

Ваня 1994

Под подушкой звонит будильник. Я выключаю его, не открывая глаз, но бабушка уже распахивает дверь, кричит, что пора вставать. Рядом со мной спит Юра, я смотрю на него с завистью, ему не надо подниматься в такую рань.

Я бреду на кухню. Все в квартире видят седьмой сон, и только я да бабушка сидим на кухне. Вернее, сижу я, а бабушка наливает себе чай. Закуриваю.

– Ты посмотри, курит! Импотент несчастный!

Бабушка негодует. Я хихикаю. Смешно – импотент. Ей-то откуда знать?

– Кто рано встает, тому Бог подает, – уже мягче говорит бабушка.

Я вскакиваю, подбегаю к ней, пытаюсь обхватить ее необъятные бока и станцевать танго. Она отбивается.

– Бабушка, у тебя православие головного мозга, ты знаешь об этом?

Бабушка не расположена шутить. Она хочет, чтобы я взял себя в руки и дошел до школы.

– Юра же бросил школу, че, мне тоже нельзя?

Я не дослушиваю тираду, которой она разражается в ответ. Бла-бла-бла, ты не Юра и так далее. Хлопаю дверью.

После школы я стою с одноклассниками у ворот, ведущих на территорию. Девчонки обсуждают какую-то чушь, выделываются перед парнями. Даша гнусавит: «Ва-а-нь, ты слушаешь вообще?» Поворачиваюсь к ней, делаю большие и круглые глаза: «Да что ты говоришь?!» Все смеются. Это просто – быть компанейским, шутить, отвечать, даже не слушая разговора.

Напротив, через дорогу, стоит женщина, почти старуха, ее опухшее лицо кажется мне знакомым, я подхожу к ней.

Это Юрина мать.

Я здороваюсь. Мне зябко и неуютно, хорошее настроение сдувает холодным ветром. Я не знаю, что ей сказать.

– Ну как там мой Юрик? – говорит она.

Я говорю, что все хорошо. Что Юра живет у нас. Еще что-то. Я наблюдаю за ней и вижу, как она постарела. На самом деле мы все изменились, и Юра, и я. Я до того высокий и худой, что стараюсь надевать на себя побольше одежды, я – как капуста. А Юрина мама похожа на нищую, которая просит подаяния у церкви. Мы стоим, и мне очень хочется уйти, но я не знаю, как это сделать. Она, не глядя мне в глаза, спрашивает, не добавлю ли я ей мелочи на «что-то там», и мне становится жутко, совсем жутко, это же Юрина мать. Даю ей несколько десяток и стараюсь уйти до того, как услышу это страшное «спасибо».

Дома я ничего не говорю об этом Юре. К моему приходу он только встает с постели. Одевается. Смотрю на него: да, он тоже изменился – пропал лишний вес, лицо стало замкнутым и злым. Наша одежда очень похожа, мы вообще стали похожими.

Но что касается одежды – так это можно объяснить тем, что моя и его одежда давно уже перемешалась и валяется кучей-малой на полу в моей комнате.

– Чем займемся? – говорю я.

Теперь все изменилась, и это Юра решает, что нам делать, когда закурить, куда пойти.

– У меня дела в центре, а потом можно пойти к кому-нибудь в гости. Но сейчас еще рано.

Юра не предлагает, он всегда просто констатирует то, что мы будем делать. Я не возражаю, меня всегда все устраивает, потому что в большинстве случаев мне все равно. Мы выползаем из дома, только когда уже начинает темнеть, зимой, кстати, темнеет рано, но все равно.

– Может, к Антону завалимся?

Он кивает:

– Можешь сразу к нему, я потом догоню.

Теперь Юра всегда серьезный и никогда не улыбается.

– Да нет, я уж с тобой схожу, мне все равно куда идти.

И именно потому, что мне вечно все равно, мы оказываемся во дворе-колодце, и я стою в арке, на стреме, пока Юра забирает деньги у парня в пижамных штанах и пальто.

Парень выше Юры головы на две, но все равно Юра смотрится больше, увереннее на фоне этого парнишки.

– Блин, это как-то все стремно, – тяну я по дороге к Антону.

Юра коротко качает головой. Он не согласен.

– Я же просто собираю долги, я сам не торгую, – качает головой он.

Несмотря на то что он якобы ничем не торгует, трава у него с собой все-таки, оказывается, есть. Это выясняется уже у Антона, у него там полно народу, кто-то бренчит на гитаре, какие-то милые девочки, и страшные девочки тоже есть. Сам Антон уже вообще ничего не соображает, пытается сделать бульбулятор из стеклянной бутылки перочинным ножом. Я смеюсь, потому что это глупо.

Всучив кому-то свою траву, Юра ищет городской телефон. Слежу за ним. Ко мне подходит знакомиться какая-то милая девочка творческой наружности. Она очень смешно тянет слова, потому что хочет понравиться мне. Я улыбаюсь и киваю, губы девочки открываются и закрываются, но за ее спиной я слышу Юрин голос.

– Алло, мама? Чего трубку долго не берешь? Я завтра денег принесу, будь добра, не нажирайся с утра.

Мне становится немного грустно. Девочка просит дать ей мой номер. Я его не помню, сомневаюсь насчет цифр: «Там дальше 7… или 8», но она очень хочет со мной как-нибудь еще встретиться, поэтому старательно пишет. Какая разница, «7» или «8»? Тогда она настаивает на том, чтобы я записал ее телефон. Закатываю рукав, смотрю на часы – уже почти полночь.

– Мы тут остаемся на ночь, – говорю я, наблюдая за ее реакцией. – Ты где живешь, может, тебя проводить?

Но она тоже неожиданно решает остаться. Я усмехаюсь, все в жизни удивительно просто. Мы с ней уходим из кухни искать какую-нибудь комнату потише. За моей спиной Антон ругается на бутылку, которую никак не получается переделать в бульбулятор.

Сижу в классе, слушаю плеер. «Пинк Флойд»: «Учителя, оставьте детей в покое», а-та-та. Все пытаюсь пристроить голову на изгибе локтя так, чтобы вздремнуть. Я все время хронически не высыпаюсь. Не получается. Лицо парня, сидящего рядом, кажется смутно знакомым, всматриваюсь. Где-то я его видел.

– Это… извини за тупой вопрос, а ты всегда тут учился?

Я изображаю серьезность и заинтересованность, у меня всегда это получается просто великолепно. Он покупается на мой голос, смотрит на меня так, как будто мне и вправду интересно, кто он, откуда, что здесь вообще делает.

– Ну, знаешь, это смешно на самом деле вышло. Я тут учился, э… раньше. А теперь вот вернулся, типа того.

Что-то я такое помню. Но – не совсем.

– Ты знаешь Юрика? – говорю я.

И тут он прямо расплывается в довольной улыбке, кивает.

– Я Тима, – говорит он.

Все просто.

– Ну клево, – говорю я и снова пытаюсь заснуть.

Тима хочет увидеться с Юрой. Я информирую его о последних новостях из нашей с Юрой жизни, например, о том, что Юра сейчас где-то шляется и можно будет потусоваться с ним где-нибудь вечером. Тима оглядывается по сторонам так, как будто приехал с необитаемого острова. На самом деле это не так уж далеко от истины.

– Я жил с мамой на Валааме, в монастыре. А теперь вот видишь, какая фигня: девятый класс, надо что-то дальше делать, поступать там…

– Поступать – совершать поступки, да, да? – заговорщицки говорю я так, как будто цитирую какую-нибудь классику.

Тима радостно кивает, он не понял, что я шучу, совершенно серьезно спрашивает меня, кем я буду, когда вырасту.

– Президентом. Или владельцем птицефабрики.

– Так ты не решил еще?

– Да мне просто по фиг.

Бабушка безутешна. Дед ушел к какой-то другой даме сердца, причем, по словам бабушки, эта дама молода и имеет весьма «нелицеприятную» наружность. Я делаю вид, что мне жутко интересно. Ну на самом деле мне и вправду интересно, конечно.

Но вот бабушка переходит с дедушки на меня. Ей почему-то чудится, что я весь в деда, а, следовательно, вырасту пьянью, нахалом и вообще подонком.

– И импотентом, – напоминаю я.

Бабушка кивает, она думает, что как раз в этот момент я уже начинаю раскаиваться и становиться на путь истинный.

– Вот и дядя твой вообще от рук отбился с этой, как ее… Светой.

– Светлана шикарная женщина, лучше, чем Ольга, – не могу не отметить я.

– Ты позвонил в турфирму?

О, бабушка, спасибо, – напомнила.

– Не-а, но позвоню. И вообще… ба, а ты не боишься, что на тебя нападет мумия, а я в силу своей тупости и слабости не смогу тебя защитить?

– И юмор у тебя – того. Весь в деда, весь в деда…

Долгожданная встреча друзей оказалась нудной и напряженной. Юра ничего рассказывать не хочет, Тима так вообще – стесняется. Стараюсь как-то их расшевелить, идет все туго. Тима не курит, а от пива его тошнит, и я милостиво соглашаюсь допить его порцию. Да и в баре ему как-то неуютно.

– Вот ты жил в монастыре, а в Бога веришь?