Пётр Гаврилов - Егорка Страница 10

Густо и раскатисто гремели залпы над морем.

Солнце почти совсем скрылось за горизонтом. Скоро ночь, как фокусник, накроет море бархатным своим плащом.

Этого и ждали миноносцы. Конечно, и ночью могли их осветить прожекторами, заметить и открыть по ним огонь. Но пока заметят, пока откроют…

Плохо лишь было одно: волнение на море всё усиливалось и усиливалось. Лёгкие миноносцы то качались с борта на борт, как ваньки-встаньки, то глубоко зарывались носом в белой пене бушующего моря.

Сильная волна могла сбить торпеду с пути, и тогда она проскочит мимо цели.

Но на то и море, чтоб его не бояться. На то и наши моряки, чтоб никогда не промахиваться по врагу. На то и советские торпеды, чтобы попадать в цель в любую погоду.

Миноносцы самым малым ходом шли друг за другом.

Вдруг на мачте «Гневного», идущего концевым, взвился сигнал:

«Человек за бортом.!»

«Гневный» застопорил машины, остановился как вкопанный и занялся спасением утопающего.

Впрочем, корабельный кок Наливайко и не собирался тонуть. Он, как и все моряки, плавал не хуже дельфина. Он сам мог спасти кого угодно.

Минуту назад он вынес из камбуза ведро с очистками, выплеснул его за борт и залюбовался морем.

В наступающем сумраке штормовой ночи громадные валы гуляли по морю, как великаны, развевая седые бороды пены.

Вода фосфорилась и играла серебром.

Казалось, в ночное море ворвались серебряные рыбки и теперь резвятся на просторе в черно-бархатных волнах.

Это было так красиво, что Наливайко подумал:

«А может, и вправду это волшебные рыбки играют? Вот бы поймать одну!»

Вдруг миноносец круто лёг набок. Шипя, как злая гусыня, волна ворвалась на палубу и покрыла кока с головой.

Когда «Гневный» выпрямился, а волна схлынула за борт, кока на палубе уже не было.

Падая за борт, Наливайко даже не крикнул.

Нырнув под волну, кок не выпустил из рук пустого ведра, но скоро пальцы пришлось разжать — нужно было плыть, и ведро пошло на дно. Потеря корабельного имущества окончательно рассердила кока: «Продержусь до утра, а там кто-нибудь выудит. Только бы не заметили, как я с корабля сыграл за борт, словно новобранец».

Но сигнальщик Рыбка, самый весёлый краснофлотец на корабле, заметил, как упал кок за борт, и бросил ему спасательный круг. Гребцы дежурной шлюпки, спущенной в один миг, так налегли на вёсла, что они затрещали.

Кок увидел спасательный круг и поплыл к нему.

Вдруг что-то мокрое и царапающееся толкнуло его в голову. Кок вытаращил глаза и раскрыл рот. А на море раскрывать рот не полагается.

Хлебнув горькой морской воды, кок вынырнул на поверхность — и чуть было опять не пошёл ко дну…

Ну и поймал серебряную рыбку кок Наливайко! У неё было четыре лапы, а на брюхе кожаный пояс с медным якорем…

Атака

Через пять минут на полных оборотах «Гневный» догонял своих стальных братьев. На мостике, в машине, на верхней палубе, у торпедных аппаратов и орудий краснофлотцы шептали друг другу:

— А ну, реши задачу: упал за борт один, а подняли двух. Сколько всего у них ног?

— Четыре.

— Нет, шесть! Да ещё один хвост и верёвочка.

— Тише! Не смеяться!

— А зачем же верёвочка?

— А это, видишь ли, какое дело. Увидал кит: на земле люди собак на цепочках водят, позавидовал и решил тем же делом заняться. Поймал кит медвежонка и вот разгуливает с ним по морю, и вот хохочет, вот за верёвочку подёргивает. Верёвочка-то и оборвись. Наливайко увидал, бултых в воду и цап за ту верёвочку…

Зажимая рты ладонями, моряки задыхались от смеха.

— Где ж он теперь?

— В камбузе. Кок его насухо вытер и компотом угощает. Уж очень, говорят, потешный тот утопленник на верёвочке!

Медвежонок и на самом деле отогревался в камбузе. После того как его и кока Наливайко подобрали сначала на шлюпку, а потом на корабль, косолапый мореплаватель чувствовал себя совсем неважно.

Он наглотался столько морской воды, что если бы его высушили, то получился бы целый мешок соли.

Досталось медвежонку и от дельфинов. Перед самым его носом выскакивали они из воды и ныряли обратно, сопя, как дикие кабаны в лесу.

Ну, прыгнули бы разок — и довольно. Так нет! Раз сто выныривали они под носом у медвежонка, словно звали его с собой поиграть под водой.

Потом к бедняге пристали чайки. Они приняли медвежонка за каравай хлеба, упавший с корабля. Сколько было чаек, каждая раз по десять тукнула острым клювом в голову, и скрипели они при этом, словно несмазанные двери.

Медвежонок как мог отбивался и от чаек и от дельфинов. Он и кока принял за дельфина и страшно на него зарычал.

Не нырни кок вовремя, получил бы он порцию когтей!

Наконец-то медвежонок опять с людьми в синих воротниках. Ну, эти не обидят. Зверюга сидел в тёплом камбузе и, не стесняясь, кончал вторую миску компота.

Наливайко, сидя перед медвежонком на корточках, не мог на него налюбоваться. И коку теперь совсем не было стыдно, что он упал в воду.

— Ешь, насыщайся, курносый! — гладил кок медвежонка. — Ну и ясно-прекрасно у нас получилось с тобой, а? Не упади я за борт, что бы с тобой стало? Ну, что? Ешь, не смущайся. Я тоже, когда на флот прибыл, смущался, а теперь, сынок, мне всё ясно-прекрасно и необыкновенно хорошо.

Кок Наливайко и сам был необыкновенный краснофлотец. Он готовил для команды «Гневного» такие обеды и ужины, придумывал такие воздушные и вкусные пирожки, такие удивительные пирожные и мороженое, что, сколько было кораблей на флоте, все они завидовали команде «Гневного».

Но особенно удавалась коку подливка к котлетам. Он её сам придумал и назвал «радость вахтенного».

Однажды прибыл на «Гневный» маршал. Осмотрел всё, проверил. Карие глаза у него всё светлели и светлели, и улыбка не сходила с лица.

Дошла очередь и до камбуза. Там всё сверкало и блестело и аппетитно пахло подливкой «радость вахтенного».

— Здравствуйте, товарищ Наливайко! — сказал маршал. — Я слышал о вас много хорошего.

— Служу трудовому народу! — отчеканил кок.

— Скажите, какие ваши обязанности?

Наливайко не моргнув глазом ответил:

— Огонь!

— Объясните, — сказал маршал.

— Товарищ маршал, — не задержался с ответом Наливайко, — когда я кормлю команду хорошо, то и орудия стреляют лучше. А кроме того, я состою в боевом расчёте и могу заменить хозяина орудия. Выходит, кругом для меня одна задача: огонь!

Маршал крепко пожал руку Наливайко…

Вот в какие золотые руки попал медвежонок!

Наверно, он это понимал, потому что, съев один бачок компота, потребовал ещё второй и глазами, и носом, и хвостом.

Только было Наливайко хотел выполнить просьбу нежданного гостя, как вдруг ударила боевая тревога: командующий приказал миноносцам атаковать вражескую эскадру.

— Ну, будь жив, сынок, — сказал кок. — Я тебя тут замкну… А ну стой, погоди! Мы сейчас стрелять начнём, и у тебя с непривычки в ушах может лопнуть…

Кок быстро заткнул медвежонку уши ватой, схватил противогаз и выбежал из камбуза.

В ночном мраке невидимыми стремительными тенями мчались миноносцы на врага.

Всё замерло на кораблях, лишь глухо дышали мощные вентиляторы да у кока в камбузе что-то попискивало в духовом шкафу плиты.

Наверно, это упревала рисовая каша.

Корабль взлетал то вверх, то вниз, как будто катался на салазках в оврагах.

В животе у медвежонка было полно, все страхи остались позади. Делать было нечего. Надо было спать. И медвежонок принялся сладко посапывать.

Снились ему родной лес, тёмная и тёплая берлога. Хорошо в ней рядом с мамкой-медведицей! И старший брат здесь тоже.

А в лесу-то ветер! Гнутся и трещат деревья, сечёт их дождь. Гроза хозяйничает в лесу!

Вот уж и у берлоги шумит вода, вот ворвалась, затопляет берлогу…

Медвежонок взвизгнул и проснулся. Он был по брюхо в воде и спросонок никак не мог понять, что происходит вокруг.

Скупо горела синяя лампочка. В камбузе плескалась вода. А по воде, как живые, плавали разные камбузные вещи. Они подлетали к медвежонку, стукали его по носу и отлетали обратно.

Вот подплыла какая-то миска и наметилась в лоб. Медвежонок утопил её. Но на смену миске плыли ведро и веник. А потом бросились в атаку медная кастрюля и доска, на которой режут мясо.

Медвежонок отбивался налево и направо, но врагов всё прибывало. Бился он с посудой не на жизнь, а на смерть — грыз, мял, царапал, шлёпал лапами по воде.

А чтоб веселей было воевать, ревел медвежонок во всё горло, но его совсем не было слышно, потому что шторм ревел ещё громче.

«Гневный» на полном ходу валился с борта на борт. Волны, свободно разгуливая по палубе, забирались и на камбуз…

Тут командиры миноносцев передали по радио во все помещения кораблей и на верхнюю палубу: