Юрий Яковлев - Был настоящим трубачом Страница 10

Публика не волновалась: все привыкли в перебоям военного времени. К перебоям с электричеством, с дровами, с хлебом…

В зале говорили вполголоса, и было сравнительно тихо. Зато за кулисами, вдали от сцены, голос Николая Леонидовича звучал в полную силу.

– Это вопиющее безобразие! Вот до чего довела Котю его самостоятельность. Он опаздывает на спектакль. Потомственный артист!

– Он же ребенок! – пытался урезонить директора бывший артист императорских театров.

– Он артист! У артистов нет возраста! Они служат в театре.

– Коля, что ты говоришь? – вмешалась в разговор Котина мама. – Он сейчас придет. Он всегда приходит к спектаклю.

Николай Леонидович тяжело опустился на стул и уже в который раз достал из кармана часы, щелкнул крышкой.

В это время дверь отворилась и в комнату вошел администратор, подталкивая вперед мальчика. Мальчишка был рыжий, с большими круглыми глазами, в которых застыли страх и любопытство.

– Вот нашел мальчика… добровольца. На случай, если Котя задержится!

– Гримируйте мальчика! – скомандовал Николай Леонидович. И, повернувшись к нему, спросил: – Боишься?

– Боюсь! – честно признался артист-доброволец.

– Молодец! – похвалил его Котин папа. – Я, когда в первый раз шел на сцену, думал – умру от страха.

– А реветь там можно? – совсем тихо спросил мальчик.

– На сцене нельзя. А здесь уже нет времени. Потом поревешь. Давайте третий звонок!

И он стал объяснять мальчику, что он должен делать на сцене.

Едва отзвенел звонок, – сигнал к началу спектакля, – как лампочки в зале зажмурились, потом совсем погасли.

Занавес медленно поплыл влево и вправо. Артисты вышли на сцену.

– Мы вам покажем представление из французской жизни…

И вдруг в зале, в тихом замершем зале, послышались неторопливые, тяжелые шаги.

Зрители невольно оглянулись, а артисты, прикрываясь ладонями, как от бьющего в глаза солнца, тоже стали всматриваться.

По залу в проходе между кресел шел красноармеец и нес на руках мальчика.

Сперва в зале подумали, что так полагается по спектаклю. И кто-то даже хлопнул в ладоши. Но в следующее мгновение всех, и зрителей и артистов, охватило ощущение беды. Потому что красноармеец был настоящий, а у мальчика безжизненно запрокинулась голова и рука повисла.

Это Яшечкин нес по залу своего маленького погибшего друга. Бойца качало от слабости, от усталости, но он шел из последних сил, прижимая к шершавой шинели мальчика. Так он дошел до конца зала и положил Котю, очень осторожно положил, на край сцены.

– Котя!.. – прошептали все, кто был на сцене.

– Котя! – крикнул отец и растерянно обвел всех взглядом. – Нет, нет! Наверное, нужен врач. Товарищи, – обратился он к зрителям, – среди вас нет ли врача? Мальчику плохо…

А мама уже стояла на коленях у изголовья сына не в силах поверить тому, что случилось.

– Не надо врача, – тихо сказал Яшечкин. – Не успел я…

Больше он ничего не сказал, только поднял тяжелую руку и стянул с головы фуражку со звездочкой.

И сразу все, кто был в зале, поднялись с бархатных кресел и стали поспешно снимать кто бескозырку, кто фуражку. А артисты на сцене сняли фригийские колпаки и шляпы, какие простые люди Франции носили во времена революции.

Кто-то подошел к Коте и накрыл его флагом.

И все поняли, что война не кончилась. Война между красными и белыми. Не на жизнь, а на смерть. И Котя был в этой войне бойцом. А у бойцов нет возраста.