Радий Погодин - Лазоревый петух моего детства (сборник) Страница 10

Когда дверь захлопнулась и в магазине установилась мирная тишина, охотник тронул дядю Шуру за локоть.

— Кстати о медведях, — сказал он загадочным басом.

Продавщица спрятала деньги в кассу.

— Трудно, — сказала она.

— Что трудно?

— Трудно быть продавщицей. — Она сунула карандаш за ухо, руки потерла и заговорила чужим, скрюченным голосом: — Продавщица — это артистка. Ее дело — продать залежалый товар. — И добавила уже своим голосом: — Артисткой быть тоже трудно. Когда я торгую, мне говорят: «Вы продавщица и не стройте из себя Дездемону». Когда я играю в самодеятельности, мне говорят: «Вы Дездемона — позабудьте, что вы продавщица». Видимо, артистам и продавцам многое следует забывать.

— Учись, Боба, — сказал Тимоша.

Шут вынул откуда-то из волос пушистую астру «страусовое перо». Протянул ее девушке-продавщице.

— Учись, Тимоша, — сказал Боба.

Девушка цветок понюхала. Улыбнулась задумчиво.

— Цветы, как много в вас смысла. — И вдруг, вероятно вспомнив свои обязанности, спросила шута очень строго: — Вы наконец выбрали что-нибудь, гражданин?

Охотник кашлянул деликатно.

— Кстати о медведях…

Дверь отворилась с мелодичным звоном. В магазин вошла Ольга. Она впустила с собой шум машин, говор прохожих, горький запах осенних садов. Она прошла мимо мальчишек.

— Купите червей, — сказал ей Тимоша. — Первый сорт черви.

— Высший люкс, — подхватил Боба. — Экстра… — Он хотел что-то еще добавить, да так и остался стоять с открытым ртом.

Ольга остановилась у прилавка с пестрым товаром. Боба глядел на ее затылок, на ее черные, как березовый уголь, волосы. Рот у него открывался все шире и шире и захлопывался судорожно.

— Кстати о медведях. Я, можно сказать, спал с медведем в обнимку. Жуткое дело…

Боба наконец справился с зевотой.

— Фантастика, — сказал он. — Не потерплю обмана.

Продавщица вскинула на него фиолетовые от негодования глаза.

— Мальчик, это еще что?

Боба ее не слышал. Он шептал что-то Тимоше на ухо, показывал на Ольгу.

Охотник смущенно откашлялся.

— Балбесы… Жуткое дело.

— Значит, спали в обнимку. — Продавщица поправила волосы.

— Рыжая! — вдруг сказал Боба.

Ольга пригнулась к прилавку, прилипла носом к стеклу. Продавщица уставилась на шута (дядю Шуру).

— Зачем вы сюда ходите? Зачем вы подарили мне астру?

— Рыжая! — еще громче сказал Боба.

— Почему вы молчите? — заплакала продавщица. — Молчите, даже когда меня оскорбляют.

Охотник уже держал Бобу за воротник. Тимоша отбежал к двери. Ольге удрать нельзя: у дверей Тимоша стоит.

В голубых глазах продавщицы блестели голубые слезы.

Боба понял свою ошибку.

— Я не вас, — заскулил он. — Я же знаю, что вы не рыжая.

— Какая вы рыжая, — подтвердил от двери Тимоша. — Вы в прошлый раз были белые, а еще позатот — розовые.

— Белая лучше, — сказал шут.

— Тогда я играла Офелию, — всхлипнула продавщица.

— И розовая хорошо, — сказал шут.

— Тогда я играла Джульетту, — всхлипнула продавщица.

— А я рыжий, — сказал шут. — Я работаю клоуном в цирке.

— Мы не вас, — сказал Боба.

Продавщица еще раз всхлипнула:

— А я обыкновенная. У нас молодежный экспериментальный театр. Мы ищем новые формы. Сейчас я играю мещанку — отрицательный персонаж.

Охотник Бобу встряхнул.

— Жуткое дело. Зачем ты кричал «рыжая»? Кого ты имел в виду?

— Да вот эту, — сказал Боба. — Она и есть рыжая.

Охотник посмотрел на Ольгу.

— Не надо. Не надо оскорблять. Ты же отчетливо видишь, что она черная.

— Прикинулась, — сказал Боба. — Могу биться — рыжая.

— Она действительно рыжая, — вмешался шут (дядя Шура).

— Балбесы. — Охотник выпустил Бобин ворот. — Даже если и рыжая. Нельзя указывать человеку на его природные недостатки.

Продавщица тоже посмотрела на Ольгу. Вспомнив свои обязанности, она спросила:

— Тебе чего, девочка?

— Ружье.

— Ружье?

Ружья стояли в стойке, как строгие черные клавиши.

— Ну, — сказала Ольга, — ружье, которое подешевле.

Продавщица ей улыбнулась:

— Ты, девочка, не в тот магазин пришла. Ружья — игра для взрослых. А взрослые игры не бывают дешевыми.

— Мне не играть. Я кого-нибудь укокошу. — Ольга кинула взгляд на Бобу и отвернулась.

— Что? — воскликнули охотник, продавщица, Тимоша и Боба в один голос.

Шут достал откуда-то балалайку.

— Укокошу, — повторила Ольга.

Тимоша подошел к ней, осмотрел ее со всех сторон.

— Зачем перекрасилась?

— Авантюристка! — сказал Боба. — Мы у нее спросим, зачем она перекрасилась. Сегодня она волосы красит — раз. Завтра маникюр наведет — два. Послезавтра — губы намажет. Рыжая, от нее чего хочешь ждать можно.

Ольга схватила ружье. Вскинула его к плечу.

— Убью!

Боба упал на колени. Руки поднял.

— Убьешь — ответишь!

Тимоша снова спросил:

— Зачем же ты перекрасилась?

Охотник отобрал у Ольги ружье, поставил его на место.

Боба дрожал всем телом.

— Не дрожи, — сказала ему Ольга. — К сожалению, оно не заряжено.

— А я от смеха дрожу.

Охотник ткнул в ружье пальцем, затем этим же пальцем ткнул Ольге в лоб.

— Запомни, этим не шутят.

— Зато этим шутят. — Шут (дядя Шура) взлохматил Ольгины волосы. — Шутят сколько хотят, сколько угодно. Но если горбатому тысячу раз сказать, что он горбат, он кого-нибудь укокошит, и суд его оправдает.

— Она не горбатая. Она красивая, — смутившись, поправила его продавщица.

— Только рыжая, — подсказал Боба. — Страшное дело, если ружья вдруг попадут в руки к рыжим.

Ружья стояли в стойке; они-то знали, что оружие только в умных руках безопасно. Но их продавали, не спрашивая, умен или глуп покупатель. Ружья были товаром, а как известно, товар владельца не выбирает.

Шут (дядя Шура) тихонечко струны нащипывал.

— Рыжий — чудак. Рыжий — забава. Я выхожу на арену в своем парике, и люди сразу же начинают смеяться. Это моя работа. Я еще не успел произнести ни одной глупости, а они уже улюлюкают. Когда я спотыкаюсь и падаю, они стонут от хохота. Я делаю благородное дело. Смех — витамин для нервной системы. Особенно им нравится, когда я плачу… Но иногда мне кажется: разреши им — и они начнут швырять в меня зонтиками и растаявшим эскимо. Из-за одного только рыжего парика. Но ведь я могу его снять, мой рыжий парик. А вы не задумывались, почему у клоуна рыжий парик? Не зеленый, не синий, а рыжий?

Охотник посмотрел на шута с пониманием. Потом он снял свою тюбетейку. Голова у него оказалась лысая и блестящая, как плафон.

— Вот, — сказал охотник. — Жуткое дело. Со времен гражданской войны. Я болел тифом. Тиф — болезнь военная, голодная. Во время тифа волосы у меня выпали и больше уже не выросли. Двадцати лет мне еще не было. Я смолоду лысый. Так меня Лысым и звали. На войне я даже имя свое забыл. Лысый так Лысый — какая разница на войне? Зато в мирное время у всех имя-отчество, а я опять Лысый. В трамвае кондуктор кричит: «Эй ты, лысый, деньги платил?» У других не спросит — у меня обязательно. Жуткое дело. В кинематографе в спину толкают: «Эй ты, лысина, не отсвечивай, спрячь отражатель за пазуху». На танцах девчата со мной танцевать не идут — стыдятся. Со всех сторон хихикают: «Эй ты, плешь. Эй ты, голова, как колено. Эй ты, кудрявый…» Сначала я объяснял: мол, потерял волос в сражениях войны за Советскую власть. Даже орден показывал. Да всем не накланяешься, и от рассказов кудри не нарастут. Я даже застрелиться хотел. Потом подумал, подумал и утих. Надел тюбетейку и так всю жизнь в тюбетейке прожил.

— Что же мне делать? — спросила Ольга.

Боба тут же сунулся с предложением:

— Побрейся. Лучше быть лысым, чем рыжим. Могу биться.

— А еще поэт, — сказала Ольга. —

И он к устам моим приникИ вырвал грешный мой язык,И празднословный, и лукавый…

Разве ты когда-нибудь сможешь такие стихи написать!

Девушка-продавщица погладила Ольгу по голове:

— Ты хорошо читаешь. Не нужно бриться. Проще можно. Стань великим человеком — и все. Великим все разрешается. Великие могут быть рыжими, лысыми, бородатыми, даже лопоухими.

— А если я не смогу?

— Не надо, — сказал охотник. — Посмотри на меня. — Он приосанился, выставил ногу в болотном кожаном сапоге. — Видишь, как я одет? Я одет экстравагантно. А кто дал мне право так одеваться? Охотничий билет. Я охотнкк, и одеваюсь я, как охотник. Сними я ружьишко, патронташ, кинжал, всякий встречный-поперечный надо мной захохочет. А сейчас молчат — не смеются. Потому что у меня охотничий билет — разрешеньице. У меня, жуткое дело, все в соответствии с документом. — Охотник произнес как пророчество: — Удостоверение личности.