Гудрун Мебс - Воскресный ребёнок Страница 11

Улла бросается вперёд, шапка опять падает на землю. Я её хватаю и припускаю за Уллой. Она действительно растяпа, за ней нужен пригляд. Но сначала надо её догнать. Она бежит быстро, а я – ещё быстрее. Бегаю я хорошо, сейчас она в этом убедится. Земля мокрая, чавкает под ногами, озеро большое, и у Уллы уже изрядное преимущество. Но я всё равно её догоню!

Я бегу, мне становится тепло, хочется бежать всё быстрее и быстрее… Пусть Улла увидит, как хорошо я умею бегать. Вот я уже с ней поравнялась и обгоняю…

И тут слышу, что дышит она тяжело.

А я бегу дальше. Кажется, земля вот-вот уйдёт из-под ног. Если подпрыгнуть повыше, я, наверное, взлечу! Честное слово! Полечу прямёхонько к фургончику, схвачу на лету сосиски, заложу вираж и – обратно к Улле. Крикну «Лови!», и на неё посыпятся сосиски, а я приземлюсь рядом. Вот она удивится – летающая девочка и падающие с неба сосиски!

Но взлететь не получается. Неужели не получается? На бегу я подпрыгиваю изо всех сил, стараясь зависнуть в воздухе, но очень скоро ноги опять оказываются на земле и бегут дальше…

Летать и правда не получается. Летать можно только во сне. Жалко! Но я и так уже у фургончика.

Улла далеко позади, она отстала на километр или, по крайней мере, на много метров. Она держится за бок и кряхтит: «Есть хочу!» Ух, как тяжело она дышит! Я про себя усмехаюсь. Я же знала, что взрослым нельзя так много бегать, это не для них. Бедная Улла!

– Сосиску мне! – задыхаясь, просит она у продавца в фургончике. – И горчицы побольше.

Мы садимся на скамейку рядом с фургончиком и набрасываемся на сосиски. Вкуснотища! Оказалось, что я таки голодная. Когда всё съедено, Улла берёт ещё, и мы опять всё съедаем. И перемазываемся сосисочным соком. Я тайком вытираю пальцы о пальто.

Наконец мы наелись и просто сидим рядышком на скамейке. Ничего не говорим и смотрим на озеро. Утки плавают и крякают. Утят не видно. Наверное, ещё не вылупились, думаю я. Пока тут только утки-родители. Две из них всё время плавают рядышком – может, скоро у них появятся дети.

У них такой вид, будто им хочется детей. Они очень нежно смотрят друг на друга. Когда появятся утята, они будут жить все вместе. Их не отдадут в утиный интернат для круглых сирот – такого интерната не бывает и быть не может, уткам это не нужно.

А у людей есть. Почему так? У уток-то всё лучше устроено…

Если б у нас был хлеб, я бы с удовольствием их покормила. Чтобы они стали большими, сильными утиными родителями. Но хлеба у нас нет, только перемазанные жиром пальцы.

– Много бы дала за то, чтобы узнать твои мысли, – вдруг слышу я голос Уллы рядом. Она наклоняется вперёд: – О чём ты думаешь?

Говорит так, будто это её действительно интересует. Рассказать ей про уток? Но я не знаю как. Лучше не надо. Может, когда-нибудь, потом… Тут небо начинают затягивать пухлые серые облака. Дождевые.

– Я думаю про то, – говорю я и показываю на небо, – как я сижу вон там, наверху, на том облаке.

Наверное, она решит, что это чушь, но в голову мне больше ничего не приходит. Улла смотрит вверх. На облака.

– А я думаю, – говорит она, – что сижу на облаке напротив тебя и машу тебе рукой, видишь?

Конечно, не вижу! Я ведь это просто так сказала, про облако. А Улла отнеслась к этому серьёзно. Ну и ну, во даёт!

Я отвечаю:

– Ну конечно, вижу. Сейчас пришпорю своё облако пятками. Чтоб оно подплыло к тебе.

Неплохо придумано! Улла подхватывает:

– А я попробую встать на своём, чтобы лучше тебя видеть. Это трудно. Смотри, как оно пружинит под ногами! Я теряю равновесие – хоп! – и снова падаю.

Я рассмеялась. А потом замолчала – вдруг увидела всё это по-настоящему… Вот Улла лежит на своём облаке, как на перине, болтая задранными вверх ногами.

– Подожди! – кричу я. – Сейчас я подплыву и помогу тебе!

– Не получится, – говорит Улла, – между нами большая туча-гора.

И правда – вот она, туча-гора. Что же делать? Я не знаю. Зато Улла знает:

– Ничего, я сейчас подлезу под брюхо своего облака, уцеплюсь за него и попробую проплыть под этой тучей.

Мне тоже кое-что приходит в голову:

– А я… я буду дуть и дуть, чтобы сдвинуть тучу с места. Только она не сдвигается!

И правда – не сдвигается.

– Тогда, – говорит Улла, – я вытяну из облака очень длинный и тонкий канат и переброшу его через тучу на твою сторону. Канат зацепится за твоё облако, и я по нему полезу к тебе. Вниз головой! И крикну: «Подожди немножко, я сейчас!»

– Больше не буду дуть, – решаю я. – Лучше вырою в облаке такую ямку, чтоб тебе было где сесть.

– А я, – говорит Улла, – уже перелезла. Вот, видишь меня? Я сижу рядом.

– Как мы тут сейчас, – говорю я и смотрю на Уллу.

Улла смотрит на меня и показывает на воду:

– Канат, облачный канат… Я его отпускаю, и он падает прямо в озеро. Видишь?

Я вижу! Вижу всё это на самом деле. На озере волны, будто него и правда что-то упало.

– А я, – добавляю я, – ныряю с нашего облака вниз головой и вылавливаю из озера канат, да?

Улла смеётся и прижимает меня к себе:

– Да бог с ним, с канатом! Поплавать мы ещё успеем. Летом обязательно приедем сюда опять. Я тебе обещаю! А пока оставайся лучше здесь, со мной. На облаке! – Вдруг её голос меняется. Она больше не смеётся, а серьёзно спрашивает: – Хочешь?

Конечно хочу. Ещё как! И приехать сюда плавать тоже хочу. Летом. До лета ещё далеко. И у нас будет столько воскресений, когда мы сможем делать что-нибудь вместе! Ездить за город и всякое такое. Она этого хочет, теперь я знаю! И я тоже этого хочу. У меня в животе покалывает. А когда лето пройдёт, мы тоже сможем что-нибудь делать вместе. И так год за годом…

В животе покалывает всё сильнее. Это чувство поднимается выше, к горлу. Но не как чай с сахаром, от которого тошнит, а как радость, которая хочет выйти наружу. Моя Улла… Навсегда теперь моя – в воскресенье!

И вдруг я начинаю рассказывать. Мне самой удивительно, но это получается совсем легко. Почти так же, как если бы я говорила с Андреа – но не с той Андреа, которая щиплется и дразнится, а с другой, приветливой и дружелюбной. Даже не понимаю, почему я так долго никому про это не рассказывала. Ведь Улла такая же, как я. Только совсем немножко другая. Я рассказываю ей обо всём. Улла сидит очень тихо и слушает. Глаза у неё делаются большими, как у Зайчика.

Про него я тоже рассказываю, в самом начале. И Улла не смеётся. Она считает, что это совершенно нормально, когда у человека есть Зайчик! Даже попросила рассказать о нём поподробней.

А потом я рассказала про школу, что гимнастика мне нравится, а остальное не очень. И ещё рассказала про интернат. И даже про прошлый понедельник, когда случился весь этот ужас и Андреа так разбушевалась.

А Улла сказала, что она тоже виновата: могла ведь спросить, что делать с блузкой, и у меня не было бы всех этих неприятностей. В следующий раз, если мне захочется что-нибудь одолжить у Андреа из одежды, надо постараться и сначала всё-таки спросить у неё разрешения.

Но Улла в этом, к сожалению, не разбирается – она же не знает Андреа.

Да, и ещё я рассказала про Карли. Про то, что мы все считали его дурачком, но теперь я не считаю, что он дурачок. И Улла сказала, что так часто бывает. Если присмотреться к человеку повнимательнее, то чаще всего получается, что он вовсе не такой уж и глупый, как ты про него думал. И она права. В тот понедельник я и правда видела Карли совсем близко, и веснушки видела, и голубые глаза, и теперь он для меня совсем другой, не такой, как раньше.

И ещё я рассказала, как плакала и хотела убежать из интерната. Улла посмотрела очень серьёзно и сказала, чтобы я никогда так не делала. Никогда. Если убежать, кончится это плохо, все будут сходить с ума от беспокойства, и к тому же убегать мне теперь ни к чему. Ведь теперь по воскресеньям она будет меня забирать. Это решено и подписано! И, если я хочу, она может в этом поклясться.

Я сказала, что не нужно, потому что сестра Франциска нам это уже разрешила. Она теперь стала очень доброй, даже играла с нами. На это Улла сказала: «Вот видишь!» Я хотела спросить, что она имеет в виду, но тут сверху начали падать капли. Наши волшебные облака превратились в обычные, дождевые.

Улла вскочила, и наш разговор закончился.

– Домой, быстро домой! – крикнула она.

Я тоже вскочила и стала застёгивать Улле куртку. Пуговицу за пуговицей. Чтобы она не промокла. Улла мне не мешала, стояла смирно, не дёргаясь, хотя я застёгивала долго, и мы обе всё-таки немножко промокли. Она улыбалась, щёки у неё раскраснелись. И тут на секунду она взяла моё лицо в ладони, холодными руками, но мне всё равно стало от них тепло.

А потом она стала застёгивать пальто мне. Пуговицу за пуговицей. Первую пуговицу она пропустила, и всё получилось наперекосяк. Но это неважно. Это очень приятно, когда тебя застёгивают. Потом мы взялись за руки и побежали. К трамвайной остановке. Дождь лил нам на головы, потому что мы забыли надеть шапки.