Лидия Чарская - Счастливчик Страница 11

Мальчики разгораются любопытством. Действительно, презабавная штука, из одного пера можно сделать двадцать!

Когда маленький Голубин кладет на ладонь Калмыка свое самое хорошенькое желтое, точно золотое, перышко, по счету двадцатое, Бурьянов неожиданно срывает с головы свой бумажный колпак, насмешливо раскланивается перед огорошенными зрителями и пискливым голосом визжит:

— Вот каким образом из одного пера можно сделать двадцать! Вот каким образом один умный человек может провести тридцать наивных!.. А теперь честь имею кланяться, господа! До приятного свидания!

И зажав в ладонь полученные двадцать перьев, Бурьянов скрывается за доской. Мальчики хохочут. — Аи, да Калмык!

Действительно, Калмык сумел провести их всех — и презанятно. В другой раз они не будут простофилями и не дадут себя дурачить таким образом, а пока…

Звонок к молитве… На пороге класса стоит Дедушка, вернее Корнил Демьянович Вершиков, воспитатель.

— На молитву, дети, на молитву! — кричит он, хлопая в ладоши, и вдруг, заметив необычайное оживление у доски, проходит туда.

Как ни близорук и ни подслеповат Корнил Демьянович, однако он замечает все, что ему надо.

— Чьи это ноги? — строго обращается он к гимназистам.

Подавляя смех, Подгурин отвечает беспечным тоном:

— Это не ноги, а сапоги.

— Сапоги без ног, — вдохновенно прибавляет Янко.

— Сейчас подать мне эти сапоги! — сердится воспитатель. — Я знаю, кто там спрятан!

— Там фокусник, — снова отзывается длинный Верста замогильным басом.

— И чревовещатель, — подпискивает чей-то голос сзади.

— А вот посмотрим.

Дедушка не без труда пролезает за доску и вытаскивает оттуда смущенного и красного, как кумач, Калмыка. Колпак он успел сбросить в угол, щеки вытереть носовым платком, но усы остались, придавая ему уморительный и глупый до чрезвычайности вид.

— Ха, ха, ха, ха! — не могут удержаться от смеха мальчики при виде этих усов и этого глупого вида.

— Очень хорош! Безобразник этакий! — сердится Дедушка. — На час в гимназии останешься после уроков, а теперь ступай впереди класса на молитву с этим самым украшением на лице.

Калмык испуган. На молитве его увидит вся гимназия, инспектор, может быть, директор… Ужас! Ужас!.. Мальчики тоже не смеются, притихли…

Быть грозе!

Молча становятся в пары. Идут тихо в зал. Калмык впереди, красный, смущенный, с потупленными глазами, с черными огромными усищами, нарисованными над верхней губой.

— У «мелочи», глядите, братцы, церемониймейстер! — кричит кто-то из старших в коридоре и все указывают пальцами на Калмыка.

Инспектора в зале нет. Слава богу! Гроза миновала. Но зато сколько насмешливых взглядов и замечаний приходится вынести Калмыку!

О, он не простит этого Дедушке!.. Никогда не простит, отплатит ему, припомнит…

Сердце Калмыка исходит от злости. В голове роятся беспокойные мысли, как бы отомстить…

Молитва кончена. Звонок, и мальчики расходятся по классам.

ГЛАВА XVII

В первом младшем классе, у «мелочи», идет урок географии. Географию преподает классный наставник, болезненный, раздражительный, худенький человечек с козлиной бородкой. Зовут его Петр Петрович Пыльмин; гимназистики прозвали его Петухом. Петух терпеть не может лености и щедро сыплет на своем уроке единицы и двойки. Учиться у него претрудно: все наизусть, все наизусть. Реки наизусть, горы наизусть, моря наизусть, страны наизусть, словом, весь мир наизусть буквально, точно «Отче наш» или «Богородицу». А чуть переврал что-нибудь— пара. Еще переврал — кол. Еще — картошка. Так называют двойки, единицы и нули на языке гимназистов.

Сегодня Петух сердится больше обыкновенного. Голова ли у него болит или зубы, бог знает, но он поминутно хватается то за щеку, то за лоб.

— Сегодня Петух злой, — шепчет Калмыку его сосед Подгурин.

— Подгурин, молчать! — услыша этот шепот, замечает строго классный наставник. — А впрочем, ступай сюда. Назови реки южной Америки. Они заданы к сегодняшнему дню? Дежурный!

Рыженький Костя Гарцев, близорукий, с золотушными подслеповатыми глазками, только что разбиравший на коленях под партой старые марки и коночные билетики, встает со своего места.

— Да, Петр Петрович, сегодня реки, — раздается его ответ, причем и марки, и билетики сыплются на пол дождем.

— Подгурин, отвечай! — не замечая беспорядка, приказывает классный наставник.

Верста нехотя поднимается со скамейки, таращит глаза, делает глупое лицо и молчит. Урока он не выучил, а что знал, то успел позабыть с прошлого года.

Петр Петрович сердится.

— Ну, что ж ты нем, как рыба! Отвечай! Верста молчит.

— Что ж ты молчишь?

По лицу Подгурина проползает лукавая улыбка.

— Как же мне отвечать, когда вы молчать велели, Петр Петрович! — тянет он плаксиво, как будто собираясь реветь.

— Ты глуп! — сердито замечает учитель. — Какая главная река Южной Америки?

Подгурин хмурится, собирает свой, и без того маленький, лоб в морщины, причем делается ужасно похожим на плачущую обезьяну, и… молвит, стараясь припомнить всеми силами, какая главная река Южной Америки.

— Амазонка! Амазонка! — усердно подсказывает с первой скамейки Малинин.

— Амазонка! — шипит и Янко с последней парты. Другие мальчики тоже усиленно подсказывают Подгурину.

Но Подгурин туг на оба уха. Он стал плохо слышать после скарлатины в прошлом году.

«Онка… Онка… Гонка… Конка»… — едва-едва разбирает он и вдруг широко улыбается… Услышал!

— Картонка! — уверенно сообщает учителю Подгурин. — Главная река Южной Америки — Картонка.

Класс фыркает и заливается смехом. Учитель краснеет, сердится.

— Сам ты картонка! — бросает он гневно. — Второй год в классе сидишь, а Америки не знаешь. Стыдись!

И он ставит Подгурину единицу.

— С колышком вашу милость поздравить извольте! — смеется Янко, который не терпит Подгурина.

Верста показывает Янко исподтишка кулак и с угрюмым видом садится на место.

— Раев! Назови мне реки Южной Америки, — слышит Счастливчик голос учителя.

Кира встает, берет линейку и выходит на середину класса к географической карте, которая висит на доске.

Счастливчик знает урок, отвечает бойко. Вчера он все реки Америки прошел с Мик-Миком.

Лицо Пыльмина проясняется.

— Хорошо! — говорит он с довольной улыбкой, отпуская Киру на место.

— Бурьянов! — вызывает он Калмыка.

Калмык, посвятивший все утро на устройство «фокусов и чревовещания», не успел повторить урока. Реки выскочили у него из головы, и он начинает бормотать себе что-то под нос.

Учитель сердится снова.

— Лентяй!.. Лентяй!.. — ворчит он с кафедры.

С последней скамейки приподнимается кто-то и протягивает руку, не особенно чистую, в чернильных пятнах. Это Янко. Он тоже не знает из заданного урока ни полслова и, боясь, что его сейчас вызовут, решается на хитрость:

— Господин классный наставник! У Янко живот болит. Можно ему пойти в приемный покой к доктору? — говорит сам Янко, пряча за головами товарищей свое смеющееся лицо и стараясь подражать голосом и произношением Подгурину.

Но Петра Петровича обмануть трудно. Он отлично понимает и кричит:

— Янко! В угол к печке ступай. А за неуменье держать себя в классе ставлю тебе единицу по поведению.

Пристыженный Янко шествует со сконфуженным видом к печке.

Чья-то предательская нога выставляется в проходе между партами. Янко не видит ноги, не чувствует хитрого умысла сделать ему «подножку», цепляется за ногу и стремительно летит на пол.

— А чтоб вас, — красный от неожиданности бормочет Янко, — и дойти-то как следует парубку до печки не дадут. Эх-ма!

Это выходит так неожиданно смешно и забавно, что все хохочут. Даже строгий учитель не может удержаться от улыбки. У Ивася Янко, маленького хохла, есть драгоценная способность привлекать к себе все сердца добродушием и заразительной веселостью.

— Ну-с, ступай на место и не шали больше, — уже милостиво говорит учитель.

— Вот спасибо! — радуется Янко. — И живот прошел, не болит нисколько, — тихонько добавляет он, оборачиваясь лицом к товарищам и строя уморительную гримасу.

Звонок. Урок окончен. Классный наставник расписывается в журнале, сходит с кафедры и читает отметки.

У Подгурина единица, у Янко единица, у Малинина три, у Раева пять.

— Берите пример с него, — заканчивает Петр Петрович, закрывая журнал. — Самый маленький среди вас, но учится лучше всех.

— Пять! Пять! — радуется Счастливчик. — Бабушка-то обрадуется. Ах, хорошо!

За каждую пятерку Кира получает от бабушки рубль. За каждую четверку — полтинник. Такой обычай бабушка завела с первого дня поступления Счастливчика в гимназию, не обращая внимания на слова Мик-Мика, который старался доказать, что выдавать деньги за хорошие отметки неуместно.