Евгений Рудашевский - Куда уходит кумуткан Страница 11

Она хотела побороть страх перед умирающим животным. Вновь и вновь повторяла себе, что человек должен омывать руки кровью, что только окровавленными руками можно ухватить счастье, заставить его служить себе и тем, кто тебя окружает.

В январе Аюна впервые устроила жертвоприношение возле «Бурхана». Максим и Саша помогли ей слепить снежного барана. Украсили его овечьим мехом, надели на него шерстяной пояс, обули в валенки. Аюна окурила снеговика чабрецом. Била в ладоши, танцевала, вспоминая движения отца. Выкрикивала что-то странное — как и Жигжит, обращалась к духам. Затем плеснула на снеговика красной гуашью. Ударила его деревянным ножом. Сказала Саше и Максиму, что после такого обряда их «Бурхан» будет под защитой, а сама ещё долго не могла избавиться от дрожи. Понимала, что однажды ей придётся убить живого барана. Надеялась, что этот день наступит не скоро.

На прошлой неделе к Жигжиту приехала семья с Ольхона. Они отчаялись, не знали, как избавиться от родового проклятия. Три поколения эту семью преследовали несчастья. Их дома горели, лошади умирали, мужчины спивались. После того, как их единственный сын провалился на вступительных экзаменах и попал в армию, семья пришла искать защиты у шамана. Они боялись, что сын погибнет на службе, что их род, прежде большой и богатый, иссохнет и забудется. Жигжит обещал помочь.

Он вывез семью на заснеженные холмы Малого моря. Призвал местных эжинов, посулил им щедрое подношение, и они назвали имя того, кто преследовал семью. По имени Жигжит вызвал и поймал злого духа. Корчась перед костром, выламывая руки, бормоча что-то на три разных голоса, падая на снег, извиваясь, словно змея, и вскакивая, как лань, шаман держал его в руках до тех пор, пока не узнал всю правду. Изо рта и носа Жигжита пошла кровь, ноги свело судорогами. Его отвезли в маломорское село, положили отдыхать. Через два дня он смог говорить.

Выяснилось, что прадедушка семьи, сам того не зная, навлёк на себя гнев могущественного духа — срубил священное дерево бооги-нархан, шаманскую сосну. В её стволе лежал прах чёрного шамана, жившего в этих местах двести лет назад. Заметить берестяной короб с прахом было невозможно — его спрятали в бережно вырезанном углублении, тщательно прикрыли корой. Заговорили сосну, сковали её заклятиями, и шрамы на коре со временем срослись. Похоронили шамана в глубокой чаще, но за последние два века леса поредели под ударами топоров, и прежние чащобы стали опушками. Так бооги-нархан встал на пути ничего не подозревавшего лесоруба.

Осквернённый дух чёрного шамана захотел отомстить. Нашёл обидчика, но было поздно. Тот и сам умер от тяжёлой болезни. Дух не познал вкуса мести и решил терзать семью лесоруба — до тех пор, пока их род не иссякнет.

Жигжит обещал задобрить духа. Хотел убедить его, что жатва была достаточной, что члены семьи искупили грех своего прадеда.

Вместе с Жигжитом они посадили несколько молоденьких сосен, провели обряды в местах силы. Теперь нужно было напоить духа кровью. Продали машину, купили трёх барашков.

В день, на который назначили жертвоприношение, Аюна была сама не своя. Металась, беспричинно смеялась, злилась. Её дважды выгоняли с уроков, отводили к завучу. После школы Аюна ушла в штаб. Заперлась там с Максимом и сказала, что никуда не выйдет до тех пор, пока руки её отца не омоются кровью всех трёх барашков. Максим не обрадовался этому. Хотел ещё поиграть во дворе, но оставлять сестру в одиночестве не решился.

Первый час они сидели без слов, в напряжении. Потом Максим предложил сыграть в морской бой. Постепенно ребята развеселились. Морской бой сменился «Балдой», «Виселицей», «Точками», игрой в слова и города. С приходом Саши играть стало ещё интереснее. Они просидели в «Бурхане» до вечера. Когда стемнело, Аюна сказала, что теперь может вернуться домой. Страх ушёл. Жертвоприношения свершились.

Максим и Аюна рассказали Саше, что задумали следующим летом перестроить штаб в бурятскую юрту и защитить его настоящими шаманскими оберегами. Саша согласился помочь. Кроме того, обещал принести новую икону и раздобыть Библию. Её можно было положить в тайник с оружием, чтобы оно напитывалось силой.

— «Бурхан» будет как крепость! Ни один враг к нему не подступится, это точно, — радовался Максим. — Это вам не крышечки от газировок и не наклейки из «Властелина колец».

— Это точно, — согласилась Аюна.

— Это точно! — кивнул Саша и тут же добавил: — Нужно будет натаскать кирпичей со стройки и раздобыть цемент. Сделаем стены в три, а лучше в четыре слоя. А снаружи оплетём ветками, чтобы совсем спрятаться. Будто это и не штаб, а просто куст!

Ребята смеялись и на пути домой ещё долго, перебивая друг друга, обсуждали, как украсить и укрепить свой «Бурхан».

Битва при Аргуне

Утром прохожие наблюдали за тем, как мальчик в синем пуховике, шапке-ушанке, в валенках и с длинным, болтающимся на спине шарфом, бежал вдоль дороги. Падал в сугроб. Оглядывался. Поднимался и мчался дальше. Прыгал в заснеженную песочницу. Барахтался там. Выглядывал из-за бортиков, смотрел на серое, прогорклое небо. Оскалившись, делал кувырок наружу. Угрожающе поднимал кулак и бежал дальше, к последнему подъезду одиннадцатого дома.

Если б среди прохожих были дети, они бы, конечно, разглядели, что это не просто мальчик. Это лазутчик, прятавшийся от вражеских стрел. За его спиной развивался порванный плащ с жёлтой эмблемой «Бурхана». На медных доспехах виднелись вмятины от тяжёлых ударов палицей и мечами. Наручи треснули и были вымазаны кровью — самого лазутчика и тех, кого он успел ранить. Одного наколенника не было, а другой был продавлен, мешал лазутчику бежать. Отцеплять его не было времени. Нужно было торопиться.

На юго-восточной окраине Городка собирались силы Мордора. Оседлав косматых варгов, орки пересекали площадку Тролегора, Вонючее ущелье и стягивались к основанию Эвереста. В Крепости сидел их вождь — Сёма, от пят до макушки закованный в чёрную сталь, с шипами на поножах и в шлеме с завитыми рогами. В прорези забра́ла красным огнём светились его глаза, полные ненависти ко всему живому, и прежде всего — к обитателям «Бурхана», посмевшим оскорбить его, Сёму, лично.

Он молча взирал на то, как собирается войско. Всматривался в их трепещущие стяги, прислушивался к их ругани, проклятиям, надрывному рычанию. Они ждали, когда повелитель прикажет выйти в путь. В нетерпении ударяли мечами по щитам, улюлюкали, топали ногами в сапогах из грубой кожи, дёргали за гриву своих варгов. Но Сёма не торопился. Хотел насладиться мощью армады. Знал, что она защитит его от любого неприятеля. Никто не посмеет вторгнуться в его мир, границы которого охраняла зубастые тролли и громадные пауки.

— Идём уже? — позвал Карен.

— Идём, — кивнул Сёма.

Войско двинулось. Впереди, гремя стальными доспехами, выставив двуручный меч, подготовив огненные заклинания, шёл сам Сёма. Следом, с луками наизготовку, шли братья Нагибины. За ними плотным строем ехали Мунко, Карен и Ваня из двадцать пятого дома, больше известный как Гоблин. Рядом бежал Малой — мальчишка из пятого класса, самый младший из воинов «Минас Моргула». В штаб его не пускали, разрешали только заглядывать в люк, слушать вождя и ходить в военные походы. Его отряд должен был отвлекать врага и подносить снаряды.

Ненадолго остановились у руин древней крепости Изенгард, на местном наречии названной Алькатрасом. Сёма отправил Нагибиных к Изенским бродам на разведку. Вдвоём они короткими перебежками, прячась за деревьями и кустами, спустились к покрытой льдом реке. Там и произошла первая стычка. Отряд обнаружил лазутчика — Костю. Ранили его стрелами. Юра Нагибин успел схлестнуться с ним на мечах. Но лазутчик сбежал. Преследовать его не было смысла. В Котле, по ту сторону брода, могла быть засада. Нагибины вернулись к Изенгарду, а Костя, перевязав раны и поглядывая на небо — там могли появиться назуглы — опрометью бросился к границе Рохана.

Он должен был предупредить Максима об опасности. Вождь «Бурхана» предвидел, что мордорцы пойдут этим путём. Отправиться через Медвежьи леса они бы побоялись: Сёма не любил Бутырку. Кроме того, все знали, что тоннель под балконами забаррикадирован, а продраться через таёжные кусты было невозможно.

Саша, Максим и Аюна ещё в декабре залили баррикаду водой. Теперь её покрывала толстая корка льда. Растопить такое заграждение не смогло бы даже сильное огненное заклинание.

Бурханцы ждали сигнала. Костя должен был предупредить о нападении, но у него были и другие поручения. Пробежав через весь Котёл, он приблизился к последнему подъезду.

Прохожие увидели, как Костя забрасывает снежками окно на первом этаже. Они не понимали, что лазутчик нарочно тревожит Улей. Это было частью плана.

В Улье жил древний Шершень. Одетый во всё чёрное, с тростью, он выскакивал из подъезда, хватал детей, лупил их, кусал жёлтыми вставными жвалами, а потом съедал. От него пахло пылью и кислыми яблоками. Хромая на обе ноги, переставляя трость, он преследовал мальчишек до рынка, бросал им вслед проклятия, обещал надрать уши и сдать участковому. Ребята заглядывали к нему в окно, надеялись увидеть, как устроен Улей, но всё было тщетно, Шершень никогда не раздвигал шторы. Жил в затхлом, болезненном мраке. Он был одинок. С таким старикашкой никто не хотел жить. У него даже собаки не было. Мама Максима говорила, что для одинокого человека неприлично жить без собаки или кошки. Максим издалека кричал Шершню об этом, обзывал его хромым и одиноким, а потом, смеясь, улепётывал куда подальше.